— Разрешите, гражданин начальник? — в дверь заглянул Худолей.
— Заходи.
— Павел Николаевич! Ты напрасно на меня бочку катишь, зуб имеешь и мысли нехорошие в мою сторону допускаешь, — начал Худолей быстро, напористо, подчеркнуто деловито. — Снимки, которые я сделал на месте происшествия, не так уж и плохи, не так уж, Паша. Резкость в порядке, контрастность выше средней, труп во всех своих горестных подробностях. Вот посмотри, — Худолей протянул Пафнутьеву пакет со снимками.
Пафнутьев взял плотный конверт, не открывая, повертел его в руке и положил на край стола.
— Садись, — сказал он, указав на стул.
— Если ты считаешь, что эти снимки...
— Света нашлась?
— Нет.
— Звонки, записочки, телефонные перебрехи?
— Ничего.
— Подруги, друзья, родственники?
— Пусто.
— Помнится, после объячевских событий мы подвозили ее на какую-то квартиру.
— Заперта.
— Внутрь заходил?
— Нет.
— Напрасно.
— У меня нет ключей.
— У соседей спрашивал?
— Как-то в голову не пришло...
— Тебе не пришло в голову?! — вскричал Пафнутьев гневно. — Тебе? Да у тебя в самом деле поехала крыша!
— Похоже на то, — смиренно ответил Худолей, глядя на Пафнутьева с какой-то непривычной беспомощностью.
— Что говорят ее знакомые?
— Никто ничего не знает.
— Так не бывает, — негромко сказал Пафнутьев. И повторил тише и тверже: — Так не бывает. Вы с ней...
— Да, Паша, как выражаются в нашей конторе, мы с ней сожительствовали.
— На каком этапе были ваши отношения?
— На взлете.
— Другими словами...
— Все было прекрасно, Паша. Иногда я оставался у нее на ночь, иногда она у меня.
— Да, я заметил, — произнес Пафнутьев, думая о чем-то своем и глядя на мокрые стекла окна.
— Что заметил?
— Приоделся, причесался, похорошел... От тебя уже глаз не отвести. Догадки, предположения посещали? У людей в твоем состоянии часто возникают всевозможные прозрения, они как бы обретают способность проникать взглядом в прошлое, в будущее, разумом своим и интуицией просто буравят как пространство, так и время. Похожего не было?
— У меня было такое чувство, что все это вот-вот случится. Паша, ты ведь немного знаешь Свету, встречался с ней, нас вместе видел... Может быть, она не принадлежит к добропорядочным и высоконравственным девицам...
— Мне тоже так показалось. Но она обалденно красивая.
— Это я заметил, — сказал Худолей без улыбки. — Причем у меня она частенько вызывала не столько восторг, сколько ужас, самый настоящий ужас. Я догадывался — это не будет продолжаться всегда.
— Да-а-а, — протянул Пафнутьев не то озадаченно, не то восторженно. — Ишь как тебя достало!
— Осуждаешь?
— Завидую. Но почему ужас?
— Я боялся оставить ее на минуту, чувствовал, что она может исчезнуть, что она должна исчезнуть, рано или поздно в любом случае. Все, что сейчас со мной происходит, я предвидел, был даже уверен, что случится именно так.
— Вот видишь, — удовлетворенно кивнул Пафнутьев. — Я подозревал, что в тебе должны открыться сверхъестественные способности. Вот ты и признался, можно сказать, дал чистосердечные показания. Это облегчит твое положение.
— Ни фига!
— И опять согласен, — миролюбиво протянул Пафнутьев. — В русском языке есть очень точное определение для таких случаев. Не знаю, есть ли нечто подобное у других народов, но у нас есть. И оно все объясняет.
— Ну?
— Вы не пара.
— С чего ты взял, Паша?
— Ты ведь не хуже меня знаешь, что вы не пара. Иначе откуда в тебе ужас, о котором ты говорил, откуда уверенность, что Света исчезнет, откуда это мистическое проникновение в будущее, которое посетило тебя? Откуда?
— Все это, Паша, треп. Пустой треп. Я много чего тебе наговорил — какой ты умный, проницательный, как велики твои познания в разных областях человеческой деятельности... Говорил?
— Говорил.
— Отрабатывай. Все похвалы и восторги, Паша, любовь и преклонение, преданность и признательность... Все это, Паша, надо отрабатывать. Кровью и потом.
— Знаю.
— Тогда внимательно тебя слушаю. — Худолей сжал костистые свои ладошки и опустил голову, словно приготовился выслушать нечто кошмарное.
Пафнутьев взял наконец конверт со снимками, вынул их, просмотрел, снова сунул в конверт и положил на то самое место, где они лежали до этого. Снимки не вызвали в нем никакого интереса. Но эта маленькая пауза была ему необходима, мы часто отвлекаемся именно для того, чтобы сосредоточиться. Как бы освежаем мозги другими впечатлениями, чтобы уже освеженными снова вернуться к главному.
— Если она жива... Если она жива, — повторил он, чуть изменив интонацию, сделав ее как бы тверже, давая понять, что он и сам в это верит, — так вот если она жива, то находится где-то в параллельном мире.
— Так, — крякнул Худолей от неожиданности. — Будем обращаться к астрологам, колдунам, шаманам?
— Чуть попозже. Послушай меня, Валя, и не говори потом, что ты не слышал. Именно с этими словами древние глашатаи обращались к народу... Так вот, все пространство вокруг нас наполнено невидимыми, говоря точнее, неузнанными существами из других миров. Мы каждый день общаемся с ними, здороваемся, смотрим в глаза, интересуемся здоровьем, с некоторыми пьем водку, с некоторыми спим, некоторых даже любим.
— Говори, Паша, говори... Сквозь мистические наслоения я, кажется, начинаю улавливать твою хилую мысль.
— Не такая она уж и хилая, к тому же моя мысль крепнет с каждым словом. Света пришла из параллельного мира и туда же вернулась. Она должна была вернуться. Твой мир ей чужд. Я не утверждаю, что это так, но подобное не исключено.
— Разберемся, — пробормотал Худолей.
— Нисколько в этом не сомневаюсь. Так вот, мне кажется, она ушла к существам, которые ей ближе, или попросту не может их покинуть, они тянут к ней свои цепкие щупальца, и у нее не хватает сил, а может быть, и желания разорвать с ними окончательно. Или же нет возможности.
— О каких существах ты говоришь, Паша?
— Может быть, это наркоманы, может, проститутки, а это целый мир, параллельный нашему. Там свои законы, свои обычаи, нам непонятные и недоступные. Есть мир воров, там тоже свое. Время от времени мы пересекаемся, общаемся друг с другом, иногда проникаемся взаимной симпатией. Я частенько вижу существ из параллельных миров на том самом стуле, на котором ты сейчас сидишь. И знаю, что мне никогда не понять их печалей, радостей, вообще мне никогда не понять их до конца, как им не понять меня. Есть рассказ о том, как в марсианской пустыне, на закате дня встретились два существа — человек и марсианин. И они увидели друг друга, хотя каждый казался другому полупрозрачным. Они шли на праздник, каждый на свой праздник. Перед каждым полыхали прожектора, взлетали фейерверки, слышались музыка и веселые голоса, но оба видели и слышали только свой праздник, только тот, на который торопился сам. Между ними были миллионы лет. Не так ли и мы с вами, ребята, не так ли и мы с вами? — грустно закончил Пафнутьев.
— Фигня, — сказал Худолей с какой-то скрытой угрозой. — Я ее найду. И она увидит мой праздник. А я увижу ее праздник. Огни, музыку и голоса. У нас будет общий праздник. Мы и тебя пригласим, если, конечно, будешь хорошо себя вести.
— У тебя поехала крыша, Валя. Но мне это нравится. Мне это знакомо. Начнем с квартиры. Квартир без следов хозяина не бывает — ты это знаешь не хуже меня.
— Квартира заперта, ключей не оставила, соседи ничего не знают, заявлений к участковому не поступало.
— Ничего, — решительно сказал Пафнутьев. — Пробьемся.
— Дверь стальная, — продолжал канючить Худолей. — Три замка, все разные, ключи тоже разные: то в виде пластиночки, то в виде штырька какого-то, а в одном месте даже карточку нужно вставлять пластмассовую...
— Не о том говоришь, Худолей, ох не о том! — Пафнутьев подошел к вешалке, нырнул в сыроватое еще пальто, надвинул на глаза клетчатую кепку, поднял воротник и вопросительно посмотрел на Худолея. — Мы как, идем? Или у тебя другие штаны?
— Ну ты, Паша, даешь! — восторженно вскричал Худолей и унесся по коридору в свою каморку за жиденьким плащиком, за корявеньким зонтиком, за лыжной шапочкой с вязаным козырьком.
Дверь вскрывал слесарь из домоуправления — тощеватый парень со строгим, даже требовательным взглядом. Вызвал его участковый, к которому в самом начале и подошли Пафнутьев с Худолеем. Он внимательно их выслушал, полистал замызганный свой блокнот, что-то почитал там, шевеля губами.
— Светлана Юшкова, говорите? Семнадцатая квартира, говорите? Знаю. Раньше у этой квартиры был другой хозяин. Бабуля там жила. Потом ее забрала к себе дочка, а квартиру продали. Вроде купила ее гражданка Юшкова. Или же кто-то купил для нее. Во всяком случае, она вселилась сразу после ремонта. Ничего девушка, смазливая.
— Смазливая?! — возмутился Худолей, но Пафнутьев тут же ткнул его локтем в бок.
— Вы не согласны? — удивился пухлогубый участковый. — Тогда у нас с вами разные вкусы. Девушка была в порядке.
— Была?! — опять взвился Худолей.
— Уж если ее ищет прокуратура, значит, в данный момент ее в наличии не имеется? Я правильно понимаю?
— Все правильно, — заверил участкового Пафнутьев. — В данный момент ее в наличии не имеется.
— Что-то ваш товарищ каждое слово воспринимает больно уж нервно, а?
— Эксперт, — ответил Пафнутьев. Дескать, с него и взять-то нечего, и объяснять тоже нечего — эксперт.
— А, — понимающе протянул участковый. — Тогда все понятно. Так вот, навещал я ее...
— Это в каком же смысле?! — Худолей явно не владел собой.
— По службе. Прописка, выписка... Опять же познакомиться хотелось. Деньги заплачены крутые — двадцать тысяч. Район у нас неплохой, этаж элитный, третий, кухня десять метров, а в однокомнатных квартирах кухни в десять метров встречаются нечасто. Лоджия опять же застекленная... Так что по цене квартира, по цене. Откуда деньги? Уж коли, сестрица, при красоте такой и петь ты мастерица, — участковый развел руками, давая понять, что дополнительные объяснения не требуются. — Вот и пожалуйста — жар-птица.