{2}.
Я принял во внимание также самую убедительную критику в адрес моей книги, а именно критику попытки использования бандитских песен и историй для выявления природы мифа о социальном бандите; и что фольклор довольно спорный источник «сведений о том, насколько точно бандиты соответствовали той социальной роли, которую они исполняли в рамках драмы крестьянской жизни».
Сейчас уже вполне ясно, что для второй цели народное творчество точно не годится. Во всяком случае, те персоны, вокруг которых складывались подобные мифы, в реальной жизни нередко сильно отличались от своего публичного образа; это утверждение относится и ко многим «добрым разбойникам», упоминаемым в первых изданиях этой книги. Стало также ясно, что песни и истории не могут полностью использоваться и для первой цели без тщательного предварительного анализа этого литературного жанра, трансформации его аудитории, его традиций, топосов, способов производства, воспроизведения и распространения. Народные баллады, как и записи устной истории, являются весьма ненадежным источником и, подобно устной традиции, подвержены воздействию самого того процесса, посредством которого они передаются из поколения в поколение. Несмотря на все это, для определенных целей их можно и нужно использовать. Надеюсь, что на этот раз я в этом не вышел за рамки здравого смысла.
Таким образом, перед вами значительно расширенное и пересмотренное издание, хотя и не все исходные девять глав (и приложение «Женщины и бандитизм», приложение «А» нового издания) потребовали серьезного переписывания, будучи обновлены лишь в необходимых местах. Основные добавления к последнему британскому изданию (1971 года) таковы:
1) вводный «Портрет разбойника» (ранее опубликованный как часть предисловия к американскому изданию 1981 года);
2) новая глава «Бандиты, государства и власть»;
3) приложение «Б» «Бандитская традиция» и двухчастное послесловие (расширенное и исправленное по сравнению с изданием 1981 года), в котором, как упоминалось выше, представлен обзор критики, а также сохранившихся практик классической бандитской традиции конца XX века.
Раздел «Дополнительная литература» был в значительной степени переписан. Предисловия к предыдущим изданиям изъяты.
В качестве благодарности и признательности я могу только повторить то, что уже говорил в первом издании. Бóльшая часть книги основана на опубликованных материалах и информации, добытой или, лучше сказать, с энтузиазмом и добровольно мне преподнесенной друзьями и коллегами, знающими о моих интересах в этой области, а также на результатах семинаров в разных странах, содержавших критику моих идей и направлявших меня к дополнительным источникам.
Я с удовлетворением признаю, что постоянно растущая библиография по истории бандитизма вызвана моим вкладом в изучение проблемы, и делаю это с тем большим энтузиазмом, что основная часть работ в этой области с 1969 года базируется на исследованиях, стимулированных первым изданием «Бандитов».
Мои непосредственные контакты с «героями» книги были очень ограниченными. В основу 9-й главы легло интенсивное многонедельное исследование жизни каталонских анархистов, находящихся вне закона (1960), которое я не смог бы предпринять без помощи и рекомендаций г-на Антуана Телле из Парижа. Основной тезис 4-й главы был подтвержден одним днем в компании дона Хосе Авалоса из Пампа-Гранде (провинция Чако, Аргентина), фермера и бывшего сержанта сельской полиции. В 1981 году, после конференции о бандитах и преступниках на Сицилии, я имел возможность встретиться с двумя бывшими членами банды Сальваторе Джулиано, а также с другими людьми, знавшими о его деятельности из первых рук. Тем не менее я гораздо больше обязан друзьям и коллегам в Колумбии, Италии и Мексике, чье знакомство с миром вооруженных преступников значительно превышает мое как в объеме, так и в качестве. Я многим обязан Пино Арлакки, а в Колумбии — Карлосу Мигелю Ортису, Эдуардо Писарро, Росио Лондоньо и ее друзьям, некоторых из них уже нет в живых. Моя же высокая оценка работы Гонсало Санчеса и Донни Меертенса следует из самого моего текста.
Портрет разбойника
Лучший способ подступиться к сложной теме «Социальный бандитизм», обсуждаемой в этой книге, рассмотреть одного разбойника на конкретном примере. В моем распоряжении оказались материалы, собранные студентом университета Адис-Абебы (Эфиопия) и переданные мне его преподавателем. Эти материалы — свидетельства местных информантов и публикации в прессе (на английском языке и языке тигринья) — я получил без имени автора, по причинам, связанным со сложной политической ситуацией в Эфиопии и Эритрее в то время. Если автор прочитает эту книгу и пожелает раскрыть свое имя, я буду более чем счастлив выразить ему свою признательность.
В кратком изложении история Вельдегабриеля, старшего из братьев Месазги (1902/3-1964), такова, и она вполне красноречива.
Отец Вельдегабриеля, крестьянин из деревни Беракит в провинции Мерета-Себене, когда Эритрея была итальянской колонией, умер в тюрьме. Он был брошен туда вместе с другими жителями деревни, выступавшими против назначения нового губернатора провинции не из числа ее уроженцев. Мать Вельдегабриеля обвинила в случившемся непопулярного губернатора и призвала к кровной мести, но ее сыновья были слишком юны, а общественное мнение относительно вины губернатора не было однозначным, к тому же итальянцы запрещали кровничество. Дети выросли и стали мирными крестьянами. Вельдегабриель стал аскари[3], вступил в итальянские колониальные войска и вместе с двумя братьями служил в Ливии во время итало-эфиопской войны 1935–1936 годов, а также во время эфиопской оккупации (1936–1941). После победы англичан они вернулись домой к своему хозяйству, с небольшими сбережениями, скромным владением итальянского и отменными познаниями в оружии и военном деле. Вельдегабриель был хорошим солдатом, его повысили до сержанта.
Итальянский колониальный режим был повержен, Эритрея оказалась под временным управлением англичан. В беспокойной послевоенной ситуации в стране процветал бандитизм, большое число бывших аскари представляло для него естественный источник живой силы.
Работы было немного, эритрейцы находились в неравном положении с итальянцами. Иммигранты из Эфиопии оказывались в худшей ситуации, чем коренное население. В горах учащались стычки между этническими группировками, делившими землю и скот. Кровная вражда возрождалась, итальянская администрация более не препятствовала отправлению этого священного долга. Более того, в сложившихся обстоятельствах разбой обеспечивал какое-то подобие карьерной перспективы, по крайней мере на протяжении некоторого времени. Братья Месазги влились в ряды разбойников из-за своей старой семейной вражды, да и тяготы гражданской жизни, вероятно, способствовали тому, что она разгоралась все сильнее.
Случилось так, что губернатор провинции, сын того человека, которого можно было считать ответственным за смерть отца Месазги, стал непопулярным примерно по тем же причинам, что ранее его отец: он назначил в управление деревней человека родом из другого места, представителя клана, составляющего меньшинство в Бераките. Вельдегабриель выступил против него от лица всей деревни и оказался за решеткой, а когда спустя год вышел на свободу, ему продолжали угрожать. Братья решили убить нового губернатора — это предусматривалось законами кровной мести. Чтобы обезопасить свои семьи, они развелись с женами. Тем самым развязали себе руки и обрели свободу передвижения, без которой разбойникам сложно действовать. Братья застрелили губернатора и скрылись в лесах, полагаясь на то, что родственники и друзья помогут припасами. Большинство жителей деревни поддерживало их, как защитников своих прав, да и беглецы в любом случае не стали бы грабить своих бывших соседей.
Клан меньшинства вместе с родней губернатора, естественно, были настроены против братьев и помогали британским властям. Месазги не убивали их, но вполне успешно делали их жизнь невыносимой на местном уровне. Большинство членов клана покинули деревню, а популярность братьев в деревне выросла еще больше, поскольку освободившиеся земли перешли коренным сельчанам. Однако остальное население провинции считало их обычными бандитами, поскольку сомневалось в законности кровной мести. Бандитов терпели поскольку они не угрожали местным жителям, которые их не трогали.
Братьям требовалась широкая поддержка, в том числе и для борьбы с семьей губернатора, поэтому они пустились в путь по окрестным деревням, убеждая крестьян не работать на губернаторских полях, а разделить их между собой. Сочетая уговоры с умелым применением тактики «сильной руки», они убедили многие деревни отвергнуть полуфеодальное право, поставить точку в бесконтрольном распоряжения феодалами землей и бесплатным трудом в провинции Мерета-Себене. Начиная с этого момента братья перестали быть просто бандитами, на них стали смотреть, как на особенных, или социальных, бандитов. Вследствие этого они пользовались защитой от полиции, которая была послана на их поимку (при этом за счет самих деревенских жителей).
Когда полиция отрезала братьев от их источников ресурсов, тем пришлось перейти к прямому разбою на главном местном тракте. К ним присоединились и другие бандиты. Но поскольку грабеж соотечественников-эритрейцев мог привести к новым вспышкам кровной мести, они предпочитали грабить итальянцев. Один из братьев погиб, а двое оставшихся начали в отместку убивать всех итальянцев, заработав тем самым репутацию защитников эритрейцев. Хотя общее число убитых ими не превышало одиннадцати человек, их способности были сильно преувеличены россказнями о неуязвимости, которые придавали им классические героические черты социальных бандитов. Так рождался миф. Более того, поскольку дороги стали небезопасны для итальянских водителей, эритрейцев допустили до управления автомобилями, что ранее было запрещено как итальянской администрацией, так и британской. Это приветствовалось как повышение статуса, да и просто создавало рабочие места. Многие говорили: «Да здравствуют братья Месазги, они пустили нас за руль». Братья попали в политику.