— А сейчас-то вы где?
— В ее квартире, — ответила Верунчик. — Только мы ее не застали. Нам в ЖЭКе помогли дверь открыть.
— А где же сама хозяйка?
— В том-то и дело, Женечка. Мы понятия не имеем. Может быть, ты случайно что-то знаешь?
Станислав Адамович отчаянно замахал руками, показывая жене, что она повернула разговор не туда.
— Вообще надо бы увидеться, — робко исправилась Верунчик.
— Это непременно… — Евгения снова шумно выдохнула дым и продолжила нехотя: — Я вашу дочь, Верунчик, не видела очень давно. Она меня не особенно жаловала. Ну да бог ей судья. Особенно теперь…
— О чем ты? — спросила Верунчик, обмирая.
— Видишь ли, я сегодня последние новости по Интерфаксу получила… — Евгения помолчала. — Ну да ладно, Верунчик, ты все равно узнаешь. Так уж лучше от близкого человека, чем от чужих.
— Я знаю, — коротко сказала Верунчик.
— Что ты знаешь?
— То, что ты собираешься сказать. Ты ведь о том, что случилось в Италии?
— Ну… в общем… да… — растерянно ответила Евгения.
— Так это все ложь!
Станислав Адамович опять начал отчаянно жестикулировать, но жена отмахнулась от него.
— Мы были там! — закричала она в трубку. — Нас возили на опознание тела! Это не она, это кто-то другой! Мы им так и сказали, хотя они нас заставляли сказать «да»! И мы только что видели репортаж по телевизору про похороны. Мы со Стасиком уже в Москве были, а они показали у могилы родителей погибшей. То есть нас! Но так показали, что их лиц не видно! Это были подставные люди, понимаешь?…
Дальше Верунчик не смогла говорить из-за рыданий. Станислав Адамович перехватил трубку.
— Алло, Евгения, — сказал он. — Это Станислав.
— Она правду говорит? — спросила Евгения. — Да.
— Так… Тогда вот что. Немедленно приезжайте ко мне. Немедленно! И больше никаких звонков, никаких телодвижений! Жду!..
Вася Кочетков вразвалочку возвращался в бассейн. Хозяйский «Мерседес» оказался в порядке. Видно, какая-то сука пнула колесо, проходя мимо.
Войдя в холл бассейна, Кочетков зорко осмотрелся. Хозяйки нигде не было. Скорее всего, она не торопилась вылезать из воды в такую жарищу. Кочетков стал в распахнутых дверях и неторопливо закурил.
Между тем Шорохов вел свою королеву через подземный переход на другую сторону Садового кольца, прижимая ее к себе одной рукой. В другой он держал опасную бритву, пряча ее в рукаве. Шорохова сотрясала нервная дрожь, невольно передававшаяся женщине.
— Сейчас сядем на десятый троллейбус или на «Б», — бормотал Шорохов. — Тут недалеко. До Павелецкого. Только не делайте резких движений, и все будет хорошо.
— А что там, у Павелецкого? — с тревогой спросила женщина.
— Там я живу А теперь будем жить вместе.
Женщина от неожиданности остановилась.
— Это невозможно! — сказала она.
— Почему?
— Но ведь я замужем. У меня ребенок маленький, понимаете?
— Это все было ошибкой, — упрямо ответил Шорохов. — Мы начнем жизнь, как говорится, с чистого листа.
Горячечный бред маньяка невозможно было обосновать разумными доводами. И позвать на помощь было страшно. Этот псих мог полоснуть бритвой по горлу в любое мгновение. Прохожие спешили мимо, поглощенные собственными заботами. Но что-то нужно было срочно предпринять. Они уже вышли из перехода к метро «Парк культуры», и троллейбусная остановка была в двух шагах.
— Зачем я вам нужна? — в отчаянии спросила женщина. — Вон сколько вокруг женщин моложе и красивей меня!
— Я вас ждал вою жизнь, — ответил Шорохов. — Только вас. И теперь только смерть нас разлучит.
Эта выспренняя фраза, точно заимствованная из слезливых мексиканских сериалов, в устах Шорохова прозвучала пугающе. И тут в голове у женщины внезапно возникла спасительная мысль.
— Послушайте, — сказала она, останавливаясь, — я понимаю, вы влюблены. Мне как женщине это безусловно приятно. Но кто же так предлагает руку и сердце? С бритвой в руке! Вы бы хоть на букетик цветов расщедрились.
— Цветов?…
Совершенно потрясенный такой простой мыслью, Шорохов даже ослабил хватку. Он находился в явном замешательстве.
— Ну да! — кивнула женщина, стараясь говорить как можно ласковей. — Миленький мой, женщину надо завоевывать красиво!
Шорохова прошиб пот. Конечно, ей нужны цветы! Ведь она привыкла к восторженному поклонению! Как он сам об этом не догадался?… И Шорохов растерянно затоптался на месте.
— Вон цветочный киоск! — продолжала женщина. — Ну же! Я подожду.
Шорохов не заподозрил подвоха. Его мучило сейчас совсем другое.
— У меня… — пробормотал он. — У меня денег с собой нет…
— Я вам одолжу, так и быть. — Женщина выдавила какое-то подобие улыбки.
Она не глядя выхватила из сумочки первую попавшуюся купюру и торопливо сунула ее Шорохову.
— Какие? — хрипло спросил он.
— Что?
— Какие цветы?
— Все равно… Гвоздики.
Шорохов сделал несколько неуверенных шагов к киоску. Женщина тут же стала осторожно перемещаться за высокий лоток, с которого торговали бананами. Броситься бежать она боялась, чтобы не привлечь к себе внимания. Вдруг этот псих обернется?
Он и обернулся, почуяв неладное. Обернулся — и не увидел своей королевы.
Шорохов бросился назад, лихорадочно шаря взглядом вокруг. Но его королева растаяла, словно сон. Душераздирающий звериный крик заставил людей испуганно шарахнуться в стороны. А Шорохов, подняв безумное лицо к палящему солнцу, полоснул себя бритвой по горлу и повалился на горячий асфальт. Кровь брызнула фонтаном, заливая бьющееся в конвульсиях тело.
Присевшая за фруктовым лотком женщина ничего этого не видела. Только слышала страшный крик. Чуть погодя она выглянула из своего ненадежного укрытия и протиснулась к месту трагедии. В смятении она машинально сняла темные очки, прикрывавшие пол-лица.
— Смотри, смотри!.. — раздался рядом возбужденный шепот.
— Да я вижу, — ответил другой голос.
— Да ты не туда смотри! Налево!.. Знаешь, кто это? Это же Жанна Арбатова!..
Женщина вздрогнула и поспешно надела очки, но было уже поздно. Девица с глупыми бараньими глазами уже напирала на нее с заискивающей улыбкой:
— Можно автограф?…
Жанна не знала, как должна в этом случае поступить легендарная звезда эстрады Арбатова, но сейчас ей было не до этого.
— Ты что, идиотка! — крикнула она девице с бараньими глазами. — Какой автограф? Тут человек умирает!..
Глава втораяЧужие лица
Она шагнула вперед и с криком отшатнулась, едва не столкнувшись с женщиной, тоже шагнувшей было ей навстречу и тоже отшатнувшейся.
— Скузи!.. — сказала она.
И женщина шевельнула губами, произнося то же извинение по-итальянски.
Она невольно поднесла руку к горлу. Женщина повторила ее движение, и только тогда она убедилась, что перед ней все-таки зеркало. Большое зеркало в полный рост.
В этом зеркале отражалась она — Мила Мидовская по прозвищу Миледи. Хотя нет… Теперь у нее было другое имя — Вероника. И другая фамилия — Макеева. И лицо у нее было совершенно другое — лишь отдаленно похожее на прежнее.
Этот итальянский хирург оказался просто волшебником. Она не смогла обнаружить ни малейшего следа от сложной пластической операции. Не зря два томительных месяца врач не позволял ей подходить к зеркалу. Зато теперь она чувствовала себя как бы заново родившейся.
Ей и до операции никто бы не дал ее тридцати семи. Теперь же, когда итальянец подтянул намечавшиеся морщинки, она стала выглядеть совсем молодо. Что касается фигуры, то с ней у Миледи никогда не было проблем. Длинноногая, стройная, с маленькой красивой грудью, Миледи сумела сохранить ленивую грацию пантеры, которая приводила в смущение окружающих еще в ее школьные годы.
Мила Мидовская раздражала всех педагогов-женщин. Эти замотанные, рано постаревшие тетеньки не могли простить ей того, что они никогда не были так хороши, как она, и, уж конечно, никогда не будут. Естественно, никто из них в этом не признался бы. Возможно, они и сами не понимали, почему их так бесит эта смазливая, не по годам сексуальная девчонка, с удивительным безразличием выслушивающая мелочные придирки и ехидные реплики.
Когда в 12-й школе появился корреспондент, получивший задание сделать репортаж ко дню учителя, он, естественно, усадил на первую парту для снимка красавицу Миледи. Директор Шабашова тут же отозвала его в сторону и стала нашептывать, что эта девочка далеко не отличница и вряд ли может являться лицом 12-й школы.
— Отличное лицо, уж вы поверьте профессионалу, — бесцеремонно отмахнулся корреспондент. — Давайте каждый будет заниматься своим делом.
И он отщелкал на Миледи полпленки. Но в День учителя газеты вышла без фотографии Миловской.
— Это Шабашова, старая метелка, в редакцию позвонила! — сказала Зоя Братчик.
Но Шабашова тут была ни при чем. Просто главный редактор, увидев на снимках двусмысленную улыбку Миледи и ее взгляд с поволокой, сказал фотокору:
— Не пойдет. Категорически. Мы не «Плейбой». Это же не советская школьница, а какая-то, прости господи, Лолита!
— Какая еще Лолита? — вытаращился фотокор, в жизни не читавший Набокова.
— Не понимаешь? — спросил редактор. — Тогда я тебе по-простому скажу.
И сказал.
Вместо фотографии Мидовской на первую полосу дали снимок старого учителя черчения, ветерана войны, с орденом Славы на лацкане. Так Миледи, находившаяся буквально в шаге от общегородской известности, осталась кем была. Однако это ее ничуть не задело. Она без всяких Фотографий в газете знала себе цену.
Учителей-мужчин в школе было раз-два и обчелся. Во всяком случае, Мидовской напрямую пришлось столкнуться с тремя. И все трое реагировали на нее достаточно остро. Первым был упомянутый ветеран, который, несмотря на честно заслуженный орден Славы, пугливо сторонился Мидовской, словно дьявольского наваждения.