— Многие хотели бы, чтобы Кальви замолчал навсегда, — заявил следователь доктор Артур Гордон Дэвис, представлявший дело о смерти банкира лондонскому суду в июне 1983 года. Эти слова можно считать ключевыми для разгадки тайны гибели Кальви.
Если хрестоматийный театральный герой Труфальдино одновременно был слугой двух господ, Роберто Кальви ухитрялся служить сразу по меньшей мере трем весьма могущественным силам — мафии, масонам и Ватикану. Он был своим среди безжалостных убийц, в кругу тайных вершителей судеб государства и в атмосфере сумрачного величия соборов. Кальви везде был своим, поскольку олицетворял деньги, которые в буржуазном обществе способны соединить, казалось бы, несовместимое.
Римский император Веспасиан наверняка даже представить себе не мог, какой глубокий смысл вложил он в свое сакраментальное изречение: «Деньги не пахнут». Император хотел всего лишь оправдать введение налога на нужники, а определил весь характер финансовых отношений в мире наживы. Он вперед на века оправдал алчущих злата и не останавливающихся в погоне за ним ни перед чем.
Пока все было тщательно укрыто от посторонних взоров, дела Кальви шли блестяще. Но вот одна финансовая операция сорвалась. Следствие по делу масонской ложи «П-2» выявило его причастность к едва ли не самым крупным злоупотреблениям в сфере экономики. Почва стала уходить у него из-под ног. Кальви оказался в положении зверя, которого со всех сторон обложили охотники. В этой ситуации затравленный банкир, спасая себя, мог оказаться не в меру разговорчивым. Он стал опасным. От одной мысли, что мог Кальви рассказать следствию, закулисные правители и амбициозные святоши теряли сон и покой.
И Кальви не стало. Один венский финансист произнес слова, которые обошли всю мировую прессу.
— Слишком многим людям смерть Кальви принесла облегчение, — сказал он.
Один хорошо информированный итальянец, по свидетельству лондонской «Таймс», сделал не менее примечательное замечание:
— Когда Кальви умер, я уверен, по всей Италии было выпито немало бутылок шампанского.
Следует заметить, что в принципе такие заявления, которые делают «один венский финансист», «один хорошо информированный итальянец», вызывают настороженность. Анонимность порождает сомнение в достоверности. Однако в данном случае можно понять, почему оба предпочли не называть своих имен. Будучи уверенными в насильственной смерти Кальви, они прекрасно знают, какие длинные руки у тех, кто с ним расправился, и сочли за благо остаться в неизвестности.
Кальви без труда обходил законы государства, но ему не удалось выбраться из сети преступных связей и неумолимых канонов общества чистогана.
— Роберто Кальви, — заявил адвокат Джордж Бармен, — был убит изощренными уголовными преступниками, действовавшими по заказу. Знал Роберто Кальви, с кем дело имел. Да и сам был такой же. Его заместитель по правлению «Банко Амброзиано» Розоне твердо убежден, что это Кальви подослал к нему убийцу. В конце апреля 1982 года Розоне едва не стал жертвой террориста-мафиози. Бандит прострелил Розоне ногу, но второй выстрел сделать не успел — стражник банка оказался проворнее. До поры до времени вице-президент предпочитал помалкивать, но, узнав о смерти Кальви, поспешил обвинить его в организации покушения.
— У меня нет никаких сомнений, — заявил Розоне, — что убийцу подослал Кальви. Он знал, что мне известны его темные дела, и явно боялся разоблачения.
Прошло чуть менее трех лет, и миланский суд, рассматривавший дело 12 бывших руководителей и служащих «Банко Амброзиано», установил, что Розоне вместе со своими подручными незаконно переправил за границу десятки миллиардов лир. Суд приговорил Розоне к шести годам тюремного заключения. Так что попытка использовать покушение на него как алиби не удалась. Роберто Розоне в жульничестве не уступал Роберто Кальви. Пожалуй, единственное, в чем Кальви превзошел его, — это жестокость.
Кальви оставлял за собой кровавый след едва ли не до последних минут жизни. Вечером 17 июня душераздирающий крик заставил вздрогнуть всех служащих «Банко Амброзиано». Из окна зала заседаний президиума банка на четвертом этаже во внутренний двор выбросилась личная секретарша Роберто Кальви — Тереза Грациелла Корочер. На письменном столе в приемной нашли оставленную ею записку, написанную красными чернилами: «Какой позор! Пусть будет проклят тот, кто причинил нам столько бед!»
Еще за два месяца до бегства Кальви отправил семью за границу. Жена и сын выехали в Соединенные Штаты Америки, а дочь Анна ждала дальнейших указаний в Швейцарии.
Кальви чувствовал за своей спиной дыхание преследователей. Даже «липовый» паспорт, который он получил от итальянских секретных служб (деталь весьма пикантная), не гарантировал спокойствия. Поэтому он петлял как заяц. Из Венеции вылетел в западногерманский Клагенфурт, оттуда направился в Швейцарию, в Цюрих, и лишь потом перебрался в Лондон.
Роберто Кальви, будучи уже в бегах, несколько раз звонил жене, а с дочерью разговаривал ежедневно. Последний раз это было 17 июня, когда оставшийся отрезок жизни измерялся считанными часами.
— Все будет хорошо, — уверял Кальви. Трудно представить, что под хорошим исходом он подразумевал смерть.
Когда английские власти пригласили обосновавшуюся в США вдову банкира Клару Кальви прибыть в Лондон для опознания трупа, она ответила решительным отказом.
— Я не хечу стать очередной жертвой, — мотивировала свое решение Клара Кальви.
Не только она, но и судебные органы Италии склонялись к мысли, что Роберто Кальви стал жертвой злодейского преступления. Об этом в первую очередь свидетельствовала элементарная логика. Если бы президент «Банко Амброзиано» хотел покончить с собой, зачем ему надо было отправляться в столь длинный и крайне опасный путь?
Какой факт ни возьми, подозрение в убийстве представляется более убедительным, чем версия о самоубийстве.
Мост Блекфрайерс расположен в непосредственной близости от квартала лондонских банков, но в 7 километрах от отеля «Челси», где укрывался Кальви.
Место гибели привлекло к себе внимание не только в силу этого факта. Блекфрайерс в переводе означает «черные монахи». Оба слова дают прозрачный намек на масонов. Черный — это цвет одежды членов ложи «П-2», а «фрайерами» масоны называют друг друга в своем кругу. О тяготеющих к ритуальной символике «вольных каменщиках» напоминали и обломки кирпичей в карманах серого костюма Кальви, и миниатюрный циркуль, который масоны подкладывают приговоренному к смерти.
Но сами масоны «грязной работой» обычно не занимаются. Для этого к их услугам всегда имеются профессиональные убийцы. Это, как показывает практика, могут быть и неофашисты, и мафиози. В Италии многие резонно считают, что и Кальви стал жертвой мафии.
Было время, когда это пресловутое «онорато сочьета» — «общество чести», как называют мафию ее члены, непременно оставляло на жертве свою визитную карточку. Вырванные и вложенные в кулак глаза означали, что убитый был хорошим стрелком, но убил человека, связанного с мафией. Колючка кактуса опунции, положенная на место бумажника убитого, означала, что мафия покарала одного из своих, который присвоил общественные деньги или доверенные ему вещи. Убитый с кляпом во рту служил предостережением болтливым.
Однако в послевоенные годы, после того как сицилийскую мафию «обогатили» своим опытом вернувшиеся из США заправилы «Коза ностры» и убивать стали порой по два-три человека в день, романтическую символику отбросили прочь. Да и в расправах над неугодными традиционную лупару, обрез охотничьего ружья, заряженный крупной картечью, заменили мощные взрывные устройства с часовым механизмом и новейшие пистолеты-пулеметы.
Так что если в былые времена отсутствие символики мафии на трупе Кальви могло служить основанием для суждения о ее непричастности к гибели банкира, ныне ни один серьезный следователь так считать не будет. А символика, которая просматривается в связи со смертью президента «Банко Амброзиано» и напоминает о масонах, отнюдь не снимает вопрос о причастности «онорато сочьета».
Если же взять за основу версию о самоубийстве, то за Кальви, который отнюдь не был спортсменом — он не мог осилить даже упражнения утренней гимнастики, — следует признать незаурядные способности акробата: без них просто невозможно подвесить себя к вычурной опоре моста, построенного в стиле барокко. Лондонские следственные органы не стали вдаваться во все двусмысленные детали. Дело о смерти Кальви с поспешностью, отнюдь не лучшим образом характеризующей Скотланд-Ярд, было передано в суд Коронера. Это специфическое судебное учреждение существует только для одной цели: в случае подозрительной смерти оно определяет ее причину, и, если смерть окажется насильственной, дело передается другим инстанциям.
Главным действующим лицом в суде Коронера был патологоанатом профессор Кейт Симпсон. Он заключил, что смерть Кальви наступила вследствие удушья.
— Я, — сказал профессор, — не обнаружил следов, свидетельствующих, что сэр Кальви был повешен другим лицом.
Суд, игнорируя детали, незамедлительно согласился с мнением Симпсона. Вердикт гласил: «Самоубийство».
Однако концы с концами настолько не сходились, что через год лондонским стражам закона по настоянию Клары Кальви пришлось вернуться к делу о смерти банкира.
Вдова банкира сразу же после получения трагической вести назвала убийцей мужа его компаньона Флавио Карбони, который сопровождал его в бегстве. Путаные показания еще одного человека, проделавшего вместе с Кальви путь от Рима до Лондона, — телохранителя банкира Сильвано Виттора усилили эти подозрения. Во время первого разбирательства дела о смерти Кальви Виттор утверждал, будто накануне гибели банкир разговаривал с Миланом и получил сообщение о решении правления «Банко Амброзиано» сместить его с поста председателя.
— Эта весть, — живописал Виттор, — повергла Кальви в состояние депрессии. Он лег в постель и сказал, что никуда не пойдет, хотя не ел целый день. Мне надо было уходить, и я покинул его. Больше я Кальви не видел.