— Дѣло въ томъ, Ллойдъ, что я сбитъ съ толку не менѣе вашего. Я самъ не въ состояніи представить себѣ реальность моего новаго положенія.
— Боже мой! Это поразительно! не такъ ли? Постойте, сегодня ровно три мѣсяца, какъ мы съ вами пошли въ трактиръ «Рудокоповъ».
— Нѣтъ, въ трактиръ «Веселіе».
— Вѣрно, это былъ трактиръ «Веселіе»; пошли мы туда въ два часа утра и вамъ подали баранью котлетку и кофе послѣ кропотливой шестичасовой возни со всей этой канцелярщиной, а я еще старался уговорить васъ отправиться со мною въ Лондонъ и предлагалъ раздобыть для васъ отпускъ и уплатить всѣ ваши дорожные расходы, да еще дать вамъ кое-что сверхъ этого, если мнѣ посчастливится въ моемъ дѣлѣ, вы же не хотѣли и слушать меня, говорили, что мнѣ не удастся это дѣло, и что вамъ нельзя терять нить работы по возвращеніи, потратить Богъ знаетъ сколько времени, чтобы снова очутиться въ курсѣ дѣла. И однако я нахожу васъ здѣсь. Какъ все это странно! Какимъ образомъ вы попали сюда и что дало вамъ такой безпримѣрный толчекъ въ гору?
— О, чистѣйшая случайность. Это длинная исторія… Каждый назоветъ это романомъ. Я вамъ все разскажу, только не теперь.
— Когда же?
— Въ концѣ этого мѣсяца.
— Да вѣдь до конца остается болѣе двухъ недѣль. Это черезчуръ долгій срокъ для испытанія человѣческаго любопытства. Идетъ черезъ недѣлю?
— Не могу. Вы скоро узнаете, почему. Ну, а какъ ваши торговыя дѣла?
Веселость его исчезла моментально и онъ сказалъ со вздохомъ:
— Вы оказались настоящимъ пророкомъ, Галь, настоящимъ пророкомъ. Для меня было бы лучше не пріѣзжать сюда. Не хочется и говорить объ этомъ.
— Но вы должны это сдѣлать. Вы пойдете со мною, когда мы уйдемъ отсюда, останетесь у меня ночевать и разскажете все.
— О, вы позволяете? вы не шутите? — И на глаза его навернулись слезы.
— Да; я хочу узнать всю исторію, сначала до конца.
— Какъ я вамъ признателенъ! Найти снова человѣческое участіе въ голосѣ, въ глазахъ ко мнѣ, и къ моимъ дѣламъ, послѣ того, что я здѣсь вынесъ… Боже! благодарю тебя на колѣнахъ за это!
Онъ крѣпко схватилъ и сжалъ мою руку и затѣмъ былъ въ духѣ и оживился къ обѣду, который такъ и не состоялся. Случилась обычная исторія, исторія, которая постоянно повторяется благодаря нелѣпой англійской системѣ: вопросъ о старшинствѣ за обѣдомъ не могъ быть рѣшенъ и обѣдъ не состоялся. Англичане всегда отобѣдаютъ у себя, прежде чѣмъ идти на званый обѣдъ, потому что они-то знаютъ, какому риску подвергаются; но никто и никогда не предупреждаетъ иностранца и послѣдній въ простотѣ сердца попадаетъ въ ловушку. Разумѣется, изъ насъ никто не пострадалъ, такъ какъ всѣ мы уже обѣдали, не будучи новичками, исключая Гастингса, а онъ узналъ отъ посланника, когда тотъ пригласилъ его, что въ уваженіе въ англійскому обычаю у него не было приготовлено никакого обѣда. Каждый взялъ подъ руку даму и всѣ торжественно вступили въ столовую, потому что принято совершать это передвиженіе; но тутъ начался споръ. Герцогъ Шордичъ хотѣлъ занять первое мѣсто за столомъ, доказывая, что онъ по рангу стоялъ выше посланника, который былъ представителемъ только націи, а не монарха; но я отстаивалъ свои права и не соглашался уступить ему. Въ столбцѣ новостей я занималъ мѣсто на ряду со всѣми герцогами некоролевской крови; я такъ и сказалъ, требуя первенства передъ названнымъ герцогомъ. Разумѣется, пренія наши не могли быть рѣшены тѣми доводами, которые мы приводили; онъ въ концѣ концовъ (и вопреки здравому смыслу) пробовалъ блеснуть рожденіемъ и древностью своего рода, а я выступилъ передъ нимъ «якобы» его завоеватель и «подзадорилъ» его Адамомъ, котораго я былъ прямымъ потомкомъ, какъ показывало мое имя, тогда какъ онъ былъ боковою вѣтвью, какъ свидѣтельствовало его имя и его позднѣйшее норманское происхожденіе; и такъ всѣ мы торжественнымъ маршемъ вернулись назадъ въ гостинную и закусили стоя — подаютъ сардинки и землянику, вы группируетесь вокругъ стола и кушаете не садясь. Здѣсь культъ застольнаго старшинства не такъ стѣснителенъ: два лица самаго высокаго ранга бросаютъ шиллингъ, лицо выигравшее идетъ первымъ за своимъ угощеніемъ, а потерявшему достается шиллингъ. Два слѣдующія по рангу лица продѣлываютъ тоже, затѣмъ два слѣдующія за ними — тоже и т. д.
По окончаніи закуски принесли столы и мы всѣ усѣлись за карты по шести пенсовъ за роберъ. Англичане никогда не играютъ въ карты ради забавы. Если они не имѣютъ въ перспективѣ выигрыша или проигрыша — все равно какого — они не станутъ играть.
Мы прелестно провели время, а именно, двое изъ насъ — миссъ Лэнгамъ и я. Я былъ такъ очарованъ ею, что не могъ сосчитать своихъ картъ, когда на рукахъ у меня было болѣе двухъ мастей; я не замѣчалъ, когда я удачно ходилъ и мнѣ всякій разъ приходилось начинать игру съизнова; я бы постоянно оставался въ проигрышѣ, но молодая дѣвушка дѣлала тѣ же промахи, такъ какъ находилась совершенно въ такомъ же состояніи, какъ я; вслѣдствіе этого никто изъ насъ не могъ окончить своей игры, да мы и не заботились объ этомъ; мы знали только, что мы счастливы и ничего другого знать не желали и намъ не хотѣлось превратить игру.
Я сказалъ ей — да, я это сдѣлалъ! — сказалъ, что я полюбилъ ее, а она… Ну, она вспыхнула до корня волосъ, но ей были пріятны мои слова; она сказала, что тоже любитъ.
О, какой это былъ чудный вечеръ! Всякій разъ, какъ я отбиралъ у нея карты, я успѣвалъ прибавить «postscriptum»; всякій разъ, какъ она отбирала ихъ у меня, она увѣдомляла меня о полученіи его, считая также карты; я не могъ сказать ни одной фразы, обычной въ игрѣ, безъ того, чтобы не прибавить: «Господи! Какъ ты прелестна», а она считала: «Пятнадцать два, пятнадцать четыре, пятнадцать шесть, восемь да восемь будетъ шестнадцать — ты такъ думаешь?» — вскинувъ на меня изъ подъ рѣсницъ взглядъ полный нѣжности и лукавства. О, это было слишкомъ много счастія!
Ну, я объяснился съ ней честно и вполнѣ откровенно; сказалъ ей, что у меня нѣтъ ни единаго цента за душой, а только одинъ единственный банковый билетъ въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ, о которомъ она слышала столько толковъ, и онъ не былъ моимъ; это возбудило ея любопытство и я заговорилъ тихо, и разсказалъ ей всю исторію съ самаго начала, а она хохотала до упаду. «Я» не могъ понять, что смѣшного нашла она въ моемъ разсказѣ, но фактъ былъ на лицо: черезъ каждыя полминуты какая нибудь новая подробность вызывала у нея припадокъ смѣха и, чтобы дать ей оправиться, я долженъ былъ останавливаться на полторы минуты. Она смѣялась до боли, до дурноты; въ жизни своей я еще не видалъ ничего подобнаго. Я хочу сказать, что еще не видалъ никогда, чтобы горестная исторія — исторія мученій, безпокойствъ и страховъ какого нибудь лица — произвела именно такое впечатлѣніе. И я полюбилъ ее еще крѣпче, видя, что она могла быть такъ весела, когда тутъ не предстояло ничего веселаго; вѣдь мнѣ скоро будетъ необходима именно такая жена, при томъ оборотѣ, какой должны были принять мои обстоятельства. Разумѣется, я сказалъ ей, что намъ придется подождать годика два, пока я не развяжусь со всѣми дѣлами; но она и не думала ждать, а только надѣялась, что я стану очень, очень остороженъ въ своихъ издержкахъ и не допущу, чтобы они унесли послѣднюю надежду на наше жалованье третьяго года. Затѣмъ она выказала легкое безпокойство, ей ужасно хотѣлось навѣрно узнать, не ошибся-ли я какъ-нибудь и не поднялъ-ли свое жалованье за первый годъ до болѣе высокой цифры, чѣмъ та, какую мнѣ могли назначить. Это былъ голосъ здраваго смысла и я почувствовалъ въ себѣ меньше самонадѣянности, чѣмъ прежде; но это же внушило мнѣ прекрасную дѣловую идею и я откровенно высказалъ ее.
— Порція, дорогая, ты не побоишься пойти со мною въ тотъ день, когда я долженъ буду явиться къ этимъ старымъ джентльменамъ?
Она слегка вздрогнула, но сказала:
— Н… нѣтъ, если присутствіе мое можетъ придать тебѣ бодрости. Но… будетъ-ли это вполнѣ прилично, какъ ты думаешь?
— Нѣтъ, я не знаю, прилично-ли это; на самомъ дѣлѣ боюсь, что нѣтъ. Но, видишь-ли, тутъ такъ много зависитъ отъ этого, что…
— Въ такомъ случаѣ я непремѣнно пойду, прилично это или неприлично, — сказала она съ чуднымъ, великодушнымъ энтузіазмомъ. — О, я буду такъ счастлива, думая, что помогаю тебѣ.
— Помогаешь, любимая? Да все будетъ сдѣлано тобою. Ты такая красавица, такъ прелестна и обворожительна, что съ тобою я буду въ состояніи забрать наше жалованье грудами, пока эти добрые старички не обанкрутятся въ конецъ: у нихъ не хватитъ духу для борьбы.
Посмотрѣлъ бы читатель, какимъ яркимъ заревомъ вспыхнуло ея лицо, какъ радостно засіяли ея глаза!
— Ахъ ты гадкій льстецъ! Нѣтъ ни словечка правды въ томъ, что ты сказалъ, но я всетаки пойду съ тобою. Можетъ быть, это научитъ тебя не надѣяться, что другіе люди станутъ смотрѣть на меня твоими глазами.
Разсѣялись-ли мои сомнѣнія? Вернулась-ли во мнѣ моя смѣлая самонадѣянность? Пусть судитъ читатель по слѣдующему факту: тайно про себя, я тутъ же поднялъ цифру своего жалованья за первый годъ до тысячи двухсотъ фунтовъ стерлинговъ. Но я не сказалъ ей объ этомъ; я хотѣлъ сдѣлать ей сюрпризъ.
Всю дорогу домой я виталъ въ облакахъ, Гастингсъ говорилъ, а я не слыхалъ ни одного слова. Когда онъ и я вошли въ мою гостиную, онъ вернулъ меня въ дѣйствительности пылкими восхваленіями комфорта и роскоши моей обстановки.
— Дайте мнѣ постоять тутъ минуточку и наглядѣться до-сыта! Господи, это дворецъ, совсѣмъ таки дворецъ. И тутъ все, чего только можетъ пожелать душа — вмѣстѣ съ веселымъ огнемъ въ комнатѣ и съ ужиномъ, который стоитъ на готовѣ. Генри, это не только заставляетъ меня осязательно почувствовать, какъ вы богаты, но это заставляетъ меня почувствовать до мозга костей, какъ я бѣденъ… какъ я бѣденъ и какъ несчастенъ, какъ я разбитъ, пораженъ, уничтоженъ!
Чортъ бы его побралъ! отъ этихъ словъ у меня по кожѣ пошелъ морозъ. Ужасъ привелъ меня въ сознаніе и заставилъ ясно понять, что я стою на вулканѣ. Я не зналъ, что то были пустыя грезы, т. е. я не позволялъ себѣ знать это минуту назадъ, но теперь… о, Боже! По уши въ долгахъ, безъ единаго цента въ карманѣ, держа въ своихъ рукахъ счастье или гибель прелестной дѣвушки и не видя ничего впереди кромѣ жалованья, которое, быть можетъ, никогда… по всей вѣроятности никогда не осуществится! Охъ, охъ, охъ! Я погибъ безвозвратно! нѣтъ мнѣ спасенія!