Поместье в Калифорнии, купленное за $10 млн, дома в Малибу, Юте и Палм-Спрингс принимали толпы гостей в любой сезон и демисезон.
Частный самолет курсировал по самым невиданным маршрутам только оттого, что хозяину внезапно остро захотелось побывать на особенно шикарном рок-концерте.
Во всем этом не было ни грамма эксцентричности. Мак-Нелл тратил деньги с размахом, но во вполне простодушном народном вкусе.
Он председательствовал в правлении Национальной хоккейной лиги и превращал богом забытую команду Лос-Анджелеса в чемпиона США.
Хоккейный идол Америки Уэйн Гретцки согласился играть еще три года за Лос-Анджелес, вместо того чтобы уйти на покой, после того как Мак-Нелл предложил ему гонорар в $3 млн.
Скромный Гретцки – уникальный случай – попросил снизить сумму – до $2,25 млн. (Злые языки утверждали, что дело было не в скромности, а в налогах.)
Около 20 кинопроектов жили и проваливались на деньги Брюса Мак-Нелла.
Сам он источал неугасимую улыбку Чеширского Кота. И совершенную беззаботность.
Даже уличенный репортерами в откровенном вранье, он оставался неотразим.
Среди живописных подробностей его биографии значился диплом Оксфорда, существовавший лишь в воображении Мак-Нелла. Равно как и вымышленное сотрудничество с суперрежиссером Говардом Хьюзом и супермагнатом Гетти.
«Кто же спорит, разумеется, я несколько приукрашиваю, – немедленно соглашался Мак-Нелл.
И энергично кивал с обезоруживающей ухмылкой.
Между тем, биографии Брюса и без фантазий хватало на пару приключенческих фильмов.
О чем он, впрочем, по разным уважительным причинам не особенно распространялся.
К 18 годам он знал каждого римского императора в лицо. Исключительно по чеканным профилям на монетах.
Вообще-то таково было пожелание родителей – дабы дитя не шастало по темным улицам, его с нежного возраста приучили коллекционировать всякую ерунду и сортировать в альбомы, совершенно не предполагая в этой процедуре некий источник возможного дохода.
Но в конце беспокойных 1960–х состоятельные господа искали какой-нибудь новый способ вкладывать капиталы. Способ должен был быть компактным, надежным и по возможности элегантным.
Аукционы античных монет из весьма закрытого клуба коллекционеров превратились в поле битвы владельцев миллионных состояний.
Более всего новоявленных вкладчиков прельщало то, что все эти непонятные драхмы и динарии тоже были деньгами. Очень давно, правда, вышедшими из обращения. Зато одновременно благородными произведениями великого искусства.
Коллекционеры незамедлительно переквалифицировались в посредников. Ибо безграмотные миллионеры, разумеется, были не в состоянии отличить VI век от, к примеру, XVI. Равно как Грецию от Рима.
Еще не достигнув совершеннолетия, Мак-Нелл оборачивал по $500 тыс. в год и письменно заказывал экспонаты у известнейшего цюрихского нумизмата Лео Милденберга.
Когда он набрался смелости отправиться в Цюрих и лично представиться Милденбергу, последний был чувствительно огорошен. Ибо никак не мог постичь, что целый год высылал бесценные монеты созданию, у которого еще и борода-то толком не росла.
«Черт возьми! Знай я, сколько тебе лет, никогда в жизни не торговал бы с тобой в кредит», – только и нашелся Милденберг.
После чего, так и не оправившись от изумления, отдал Мак-Неллу на комиссию коллекцию стоимостью в $1 млн.
Брюс, потея от возбуждения и ужаса, спросил: «Что я должен подписать?» Престарелый нумизмат величественно отмахнулся: «Забудь об этом. Чего стоит твоя подпись!»
Задним числом Милденберг объяснил свой королевский жест тем, что заметил в юноше искру божью и особый нюх на истинные ценности.
Более вероятным представляется, что он почуял в пришельце отменного коммерсанта. О чем другой специалист много лет спустя говорил: «Если бы я умел торговать, как Мак-Нелл! Его можно посылать продавать живопись слепым и снег эскимосам».
Короче, Брюс действительно незамедлительно перепродал миллионный набор, заработав $100 тыс. комиссии.
Покупатель – голливудский набоб Сью Вайнтрауб, продюсер легендарного «Тарзана» – спустя короткое время помог Мак-Неллу перебраться, так сказать, в лигу А.
Дело было в 1974 году, и речь шла не просто о старинной монете.
На аукцион была выставлена самая редкая монета в мире – греческая декадрахма V века до нашей эры.
За подковообразным столом в аукционном зале Цюриха сидели 75 потенциальных покупателей, 75 лучших экспертов мира. Вайнтрауб остался в задних рядах, отведенных для посетителей.
Мак-Неллу как раз стукнуло 24 года.
Один из экспертов представлял Аристотеля Онассиса, другой – будущего президента Франции Валери Жискар д'Эстена.
Рекордная цена из тех, что когда-либо давали за одну монету, составляла в то время $100 тыс. Мак-Нелл честно предупредил Вайнтрауба, что декадрахма, по всей вероятности, этот рекорд побьет.
Меньше чем за пять минут торговли цена выросла до SF600 тыс. ($300 тыс. по тем временам).
Мак-Нелл объявил SF700 тыс. Зал завороженно смотрел на его рубашку, которая на глазах темнела от пота.
Человек Онассиса спасовал через минуту. Посредник Жискар д'Эстена произнес: «Восемьсот тысяч».
Мак-Нелл смотрел на Вайнтрауба, ожидая, что тот установит для торговли разумный предел. Вайнтрауб же беззаботно ожидал продолжения.
Мак-Нелл сделал вдох и объявил SF800 тыс.
Несколько мгновений проползли в тяжелом молчании. Представитель Жискар д'Эстена отрицательно покачал головой.
Зал аплодировал. Возможно, даже стоя.
Вайнтраубу монета обошлась примерно в $420 тыс. А Мак-Нелл за четверть часа стал «тем самым» человеком в антикварном бизнесе.
На 20 лет.
Он содержал салоны и галереи, а также собственную фирму Numismatic Fine Arts и два огромных фонда Athena Funds, которые скупали антиквариат на деньги крупных инвесторов.
Следует отметить: не всем это нравилось. К примеру, художественные эксперты крупных музеев скрежетали зубами от этих коммерческих триумфов. И разглядывали торговые каталоги Мак-Нелла с возмущением.
Против множества экспонатов в его каталогах стояли весьма скудные сведения в графе «происхождение».
Многие монеты Мак-Нелла были, как это называется на профессиональном жаргоне, «свежие».
Человеческим языком говоря, несметные сокровища его запасников представляли собой, по мнению общественности, результаты сложно организованной контрабанды из раскопок в Италии, Турции и Греции, где по понятным историческим обстоятельством проще найти древнеримские монеты, чем например, в Техасе.
Сам Мак-Нелл предпочитал, как и большинство его коллег, в этой части истории переходить в сослагательное наклонение. И излагать все дальнейшее в форме некоего невразумительного предположения.
Предположение в общих чертах выглядело следующим образом.
Вместо того чтобы выпрашивать у правительств разрешение на покупку древностей, платить чудовищные налоги и с грустью наблюдать за тем, как лучшие экземпляры перекочевывают в музейные витрины, знающий торговец покупает «оптом».
«Опт» обеспечивают местные добытчики, не затрудняющие себя ни регистрацией найденного, ни прочими формальностями.
Первый опыт в этом жанре юный Мак-Нелл провел еще в 18 лет, путешествуя по странам Средиземноморья. Он попросту положил несколько за бесценок купленных монет в карман и прошел через таможню, не возбудив решительно никакого внимания.
Правительства Турции и Италии испытывали впоследствии сильное искушение запретить ему въезд в свои страны. Но дальше тщательной проверки багажа на границе дело не заходило.
Брюс Мак-Нелл придерживался по-своему твердых правил техники безопасности.
Во-первых, его добытчики переправляли находки через границу до того, как официальные лица изыскивали возможность получить фотографии найденного.
Таким образом, даже если итальянские, к примеру, власти и желали получить свои древности назад, то не могли предъявить решительно никаких доказательств того, что древности действительно выкопали в Италии.
Во-вторых, если некое подобие официального запроса все же появлялось на свет, Мак-Нелл немедленно возвращал спорный экспонат с глубочайшими извинениями. И, разумеется, заверял от всего сердца, что не имел ни малейшего понятия о происхождении этой редкости.
(Однажды в его галерее обнаружились четыре римские мраморные плиты, за несколько месяцев до этого таинственно пропавшие из турецких раскопок. Мак-Нелл немедленно извинился и все вернул.)
Таким образом, продав за 20 лет сотни тысяч монет, ваз и статуй, многие из которых были стопроцентно сомнительными, Брюс Мак-Нелл ни разу не получил ни единой официальной претензии по поводу своей деятельности.
Самое захватывающее приключение в его карьере началось в 1978 году и растянулось на долгие годы. Оно же обозначило закат. О чем сам Мак-Нелл догадался, увы, с безнадежным опоз данием.
Он как раз зашел в свою недавно купленную конюшню при ипподроме, чтобы поглядеть на скачки. К нему подошел застенчивый мужчина, представившийся Говардом Хантом, и деликатно спросил:
– Простите, не скажете ли вы мне, каково было в античности соотношение между золотыми и серебряными монетами?
– Один к двадцати четырем, – ответил Мак-Нелл, мучительно соображая, где он видел эту фамилию – в рекламе кетчупа или в кино.
Говард Хант не производил кетчуп и не субсидировал кинопроизводство. Он был всего лишь скромным техасским нефтедобытчиком, некогда претендовавшим на титул самого богатого человека в мире.
К концу 1970–х у Ханта развилась одна чрезвычайно навязчивая идея. Он пришел к выводу, что коммунизм действительно победит. Причем если не сегодня, то завтра – уж точно.
Как и полагается деловому человеку, он трезво проанализировал все варианты развития апокалиптической катастрофы и решил, что единственным надежным капиталовложением останутся драгоценные металлы. Против которых, очевидно, и коммунизм бессилен.