— Ничего, потерпит, — твёрдо цежу прямиком в бесящую меня надменную физиономию. — Я же терплю бесполезный в хозяйстве предмет, называемый «конюхом»? Со своей лошадью я прекрасно в состоянии справиться и сама.
Конюх, по-моему, чуть зубы себе не скрошил в попытках сдержаться и не ответить мне. На скулах заиграли желваки. В чёрных глазах вспыхнул такой гнев, что мне становится и страшно, и любопытно одновременно.
Этот слуга вообще в курсе, что бывает, если рассердить «богатую избалованную дурочку» вроде меня?
Правда, и я вряд ли тоже знаю, что будет, если разозлить до белого каления одного разбалованного конюха. Почему-то подмывало узнать.
С приторной улыбочкой я поинтересовалась:
— Когда, вы сказали, уберётесь уже восвояси? Я что-то запамятовала.
Конюх криво усмехнулся.
— Думаю, пары дней мне хватит. Но не спешите радоваться, леди! Уверен, мы с вами еще встретимся в Честертон-Хаус. Когда вы заявитесь к нам с ответным визитом.
Моё настроение тут же покатилось под откос. Зря он напомнил.
А мой мучитель, воспряв как гончая при виде крови, тут же принялся развивать успех.
— Вам наверняка уже не терпится увидеть своего жениха? Вовсю скупаете новые шляпки и шьёте сто первое платье?
Я сжала пальцы в кулаки. Наверное, всему виной нервы. Я слишком многое держала в себе весь день. Иначе мне просто не понять, отчего колкие слова этого негодяя так больно меня уязвили.
— Да провались он пропадом, этот жених! Век бы его не видала.
Рот моего насмешника искривляется в издевательской улыбке.
— Как не стыдно, Марго, что за выражения! А вот многие юные леди просто мечтали бы оказаться на вашем месте.
Подумать только, ещё и глумится над моим несчастьем! Я притопнула ногой.
— Вот пусть эти идиотки и выходят сами за этого отвратительного старого толстого графа, с его одышкой и слюнявыми губами!
Конюх нахмурил чёрные брови и уставился на меня, как на преступницу. Нет, я, конечно, понимаю, — никому не понравится слышать гадости о любимом хозяине, но он же должен и меня понять! Я молодая девушка, а меня вот так просто продают этому побитому молью ловеласу как какую-то… какую-то… кобылу!
Я отвела глаза, не в силах выдержать осуждающего взгляда.
— Не смотрите на меня так. Я всё слышала, я всё знаю. Отец… просто-напросто заключил сделку со своим другом детства. Я… всего лишь товар.
— Как не стыдно подслушивать, — отозвался наконец Эйдан после секундной паузы. — А вам не приходило в голову, что вы могли что-то неправильно понять?
Я сердито мотнула головой, рискуя потерять опаловые заколки.
— Всё было сказано предельно откровенно. — На мои глаза набежали предательские слёзы, я ничего не могла с этим поделать. — Через неделю отец повезёт меня на «смотрины». Надеюсь, хотя бы… хотя бы в зубы мне заглядывать не станут…
Я всхлипнула и сердито отёрла рукой в кружевной перчатке ресницы. Меньше всего на свете мне хотелось выглядеть жалкой. Но ничего не поделаешь. Я была ею.
Эйдан заговорил тише, с беспокойством поглядывая на моё лицо, по которому потекли крупные солёные капли.
— Если так не хотите замуж, почему не отказаться?
Я посмотрела на него, как на идиота.
— Вы не знаете моего отца. И мою мать. Я не могу отказаться даже от платья, которое мне не нравится! Но вам этого, конечно же, не понять.
Эйдан поджал губы.
— Мне не понять. Меня никто бы не смог заставить жениться против моей воли.
Вот! То, что мне было необходимо. Спасибо, что подбросил дров в костёр! Лучше злиться, чем предаваться жалости к себе.
Я вспыхнула, как сухое дерево, в которое угодила молния.
— Да как у вас хватает совести сравнивать! Это просто свинство! Вы что, слепой, и не видите ничего дальше своего носа? Это вы можете бросить одного работодателя, и уйти к другому, если вам что-то не понравится. Вы мужчина! А я? Что могу я? Да у меня даже паспорта нет! Девушек с рождения вписывают в паспорт отца, как его собственность. А после замужества — переписывают в паспорт мужа. Скажете, вы об этом не знали? Я не могу даже купить билет на дилижанс без паспорта! Да я даже верхом на лошади сбежать не могу, меня вернут на первом же перекрёстке — у отца великолепные связи в местной полиции!
Я схватила зонт, который он по-прежнему держал в руке, в попытке отобрать. Ничего не получилось. Мужчина молчал и сжимал крепкие пальцы на моём зонте, и он не сдвинулся ни на дюйм.
Всхлипнув снова, я продолжила свою обличительную тираду. Мой голос дрожал от негодования. Как приятно, оказывается, высказать всё в лицо! Пусть и не тому, кому предназначалось моё возмущение.
— А если бы и сбежала — кем я буду работать без рекомендаций и без каких-либо умений? А они позаботились, чтобы у меня не было никаких умений, кроме как вести хозяйство мужа и ублажать его зрение и слух! На что я буду жить? Пойти… пойти на панель?
— Где вы только нахватались таких слов, Марго! Нет, всё-таки любовные романы плохо влияют на неокрепшие девичьи умы, — задумчиво проговорил конюх, изучая моё лицо.
— Отдайте. Я хочу уйти.
Я дёрнула сильнее.
Если это продлится ещё немного, я позорно разрыдаюсь. От того, какой бессмысленной и никчёмной кажется мне сейчас собственная жизнь. Не важней опавшего листа, раздавленного в луже ботинком.
— Отдайте, — мой голос сорвался на шёпот, а потом я остановилась без сил, опустив голову и глотая солёные слёзы с припухших губ.
Мы так и стояли в полумраке, вцепившись в чёртов зонт. Мою макушку буровил чужой тяжёлый взгляд. А у меня не было сил поднять свой.
…И в этот момент раздались какие-то звуки снаружи.
Девичий голос приближался к конюшне, беспечно напевая какую-то глупую простонародную песенку про любовь пастуха и пастушки.
Я испуганно вскинула взгляд на Эйдана. Сейчас сюда войдут! И увидят меня — зарёванную, опухшую, растрёпанную, — в крайне компрометирующей обстановке рядом с посторонним мужчиной. В довершение всех бед как-то слишком быстро успел сгуститься вечерний полумрак.
«Юная мисс Клейтон в объятьях грязного конюха разбивает надежды любящих родителей на удачный брак».
Примерно такой заголовок всех утренних газет промелькнул в моей голове в эти доли секунды.
— Сюда.
Эйдан очнулся первый. Схватил меня за локоть и втолкнул в ближайшее пустое стойло. Следом зачем-то вломился сам, захлопнул дверцу и быстрым движением закинул в петлю железный крюк.
Меня всем телом прижал к створке, заставив распластаться по твёрдым доскам.
— Да что вы…
…себе позволяете, хотела сказать я.
Но не успела.
— Тш-ш!
Мой рот бесцеремонно зажала жёсткая и горячая мужская ладонь. Чёрные глаза встретились с моими. В тесном, упоительно пахнущем сеном полумраке чужие глаза сверкнули весельем.
Глава 6
Я дёрнулась всем телом и, возмутившись до глубины души, когда меня снова никуда не пустили, изо всех сил ткнула кулаком, куда пришлось.
Где пришлось, оказались сплошные каменно-твёрдые мышцы, и мой удар закончился только тем, что я чуть не взвыла от боли в костяшках пальцев.
Другая жёсткая ладонь перехватила моё запястье и не позволила дальше безобразничать. Ловушка захлопнулась. Я теперь знала, как чувствует себя птичка, попавшая в силки.
— Мистер Эйда-а-ан! Вы здесь? — зазвенел кокетливым колокольчиком женский голос.
Полли.
Какого чёрта я дала ей отгул⁈
— Где же вы? Я хотела узнать, как вы устроились. Не нужно ли вам чего?
Да уж. Если она застукает нас в таком положении, и впрямь стыда не оберёшься. Я замерла и прекратила трепыхаться.
В чёрном взгляде мелькнуло одобрение. Чужая клешня на моём запястье слегка разжалась и стала держать аккуратнее. Большой палец прошёлся украдкой по коже вдоль часто бьющейся венки, погладил.
Вторая ладонь освободила мои губы. И осторожно легла на талию.
Взмах моих ресниц. Я смотрю в лицо этому человеку — на резкие черты, жёстко очерченные тенью, и падаю, падаю, падаю в глубокий чёрный взгляд, в котором почему-то не осталось ни капли смеха.
Это всё не так. Всё по-другому. Почему я не замечала? Он пахнет не только сеном.
Терпкий запах мужской кожи отравленным вином вливается в моё тело и заставляет опьянеть.
Окружающее пространство смазывается, уплывает, тьма заливает весь мир, мы — часть этой тьмы. Все запахи, цвета и звуки за пределами крохотного зачарованного круга уносит от меня этим странным колдовством, они исчезают, мне больше нет до них абсолютно никакого дела.
Полли ещё говорит что-то слегка обиженно, но я ничего не слышу.
Кроме шума крови в ушах.
Сердце бьётся так, что мне кажется, он услышит его тоже.
Я раньше не понимала, когда в книгах писали о таком. Недоумевала — неужели у всех этих нежных барышень повально аритмия и сердечная недостаточность? Или они, бедняжки, страдают анемией пополам с гипертонией, что без конца то бледнеют, то краснеют? А может, их кавалеры не уделяют должного внимания гигиене, что у дам без конца подкашиваются ноги в их присутствии?
А вот теперь оказывается, что если бы не дощатая дверца стойла под моей спиной, если бы меня не прижимали крепко к этой опоре, я сама сползла бы вниз. А сердце стучит так, что того и гляди вылетит из груди, и щёки горят, словно у меня температура.
Раздражённый стук тяжёлой двери.
Кажется, Полли ушла. Совсем.
Но странным образом, совершенно ничего не изменилось. Моя правая рука прижата к шершавым доскам, а запястье по-прежнему в кандалах чужой ладони.
И этот чёрный омут пристального мужского взгляда надо мной… Ещё немного — я сорвусь в него и улечу, пропаду совсем.
— Можно… уже меня не держать… спасибо, — бормочу сбивчиво и отвожу глаза первая.
Ноль реакции.
Страх и любопытство смешиваются в причудливый коктейль и вспыхивают пузырьками в моей крови. Закусив губу, наблюдаю за тем, как Эйдан медленно наклоняется ко мне.
Мамочки, мамочки, мамочки… неужели это оно? Мой первый поцелуй? Но как же… с конюхом? В стойле⁈