Барин из провинции
Глава 1
Что для меня стало настоящим открытием в здешнем мире — так это неспешность передвижения в повозках и каретах. За день, если дорога не размыта дождями, да кони не выбились из сил, можно пройти верст двадцать пять всего. И это ещё считается большой удачей!
Второй новостью оказалось то, насколько оживлён, оказывается, Московский тракт. Это вовсе не пустынная просёлочная дорога, как мне виделось прежде. Тут постоянная движуха! Навстречу то и дело попадаются караваны купцов, гружённые бочками, тюками и свёртками, телеги с нехитрым крестьянским добром, суровые попы в колясках с псаломщиком на облучке, армейские обозы.
Встречались и редкие господа в собственных экипажах — с лакеем сзади и томной дамой с моськой на коленях внутри. Один такой господин даже снизошёл до приветствия со мной. Ну как «приветствия»? Просто поднёс к глазу свой монокль и стал разглядывать меня, словно я экспонат в кунсткамере.
Медленное путешествие по пыльным или грязным (в зависимости от погоды) дорогам поначалу казалось мне интересным. Я с любопытством смотрел в окошко на окружающую действительность. Спутники мои — Ольга и Владимир — поглядывали на меня с лёгким недоумением: мол, чего уставился, как дитя малое?
А мне всё в диковинку. Вот у купца ось телеги сломалась, и тот с возчиком разгружает повозку, чтобы её чинить. Вот солдаты пехом куда-то шпарят. Не гвардия, конечно, но на пехотный полк тянет. Володька даже назвал его номер и место приписки, но у меня эта информация в голове не задержалась. Вот чумазые мальцы из какой-то деревеньки, мимо которой мы проезжаем, галдя бегут за каретой и выпрашивают милостыню.
Но спустя некоторое время становится скучно. Чую — завтра будет совсем невмоготу. Можно бы и книгу почитать, да трясёт так, что букв не разберёшь!
От Костромы до Москвы — пятнадцать почтовых станций. Некоторые из них — новые, ярко выкрашенные, с броскими вывесками. А некоторые, как вот эта, в которую мы сейчас заезжаем, — древние, с почерневшими от времени стенами.
А остановились мы на сей раз в огромном двухэтажном тереме — с резными наличниками на окнах, расписными балконами и кучей разных пристроек: баней, сараями, конюшнями. Даже лавочка с квасом имелась!
— Да я, бывало, в столице и дешевле жил! — укоризненно качая головой, бормочет Владимир, узнав цену за ночлег.
— Ай, барин, никак не можно дешевле! За такой нумер и вдвое не жальче бы взять, — лениво цедит сквозь губу толстопузый хозяин двора.
Немаленьких размеров брюхо дядьки как бы намекало, что его и тут кормят неплохо, и никакие столицы ему не указ.
— Да чёрт с ним! Берём! — говорю я, высыпая горсть мелочи в деревянную плошку на стойке.
Недовольны все: я — тратами, Ольга — своим номером, Володя и Тимоха — тем, что вынуждены жить вместе. У них и кровать одна, хотя номер заявлен как двухместный. Даже толстомордый хозяин, который, казалось бы, должен быть счастлив приходу платежеспособных гостей, и тот мрачен. Но это просто тип таких, вечно недовольных людей, из тех, кто и на свадьбе хмур, и на похоронах досадует, что он не покойник.
Скажете, я жадничаю? Да рубль с полтиной за ночлег и завтрак выходит! И таких ночёвок у нас с десяток намечено. Меньше — никак. Потому как наша пара лошадей тянет карету со средней скоростью 4–5 вёрст в час. Пару часов едем — час отдыхаем. Итого в движении мы не более десяти часов в сутки. А потом лошадки — всё. Нет, не сдохнут, конечно, но карета пойдёт так, что и пешком, пожалуй, быстрее выйдет. Верста, кстати, как я осторожно выяснил, — это почти километр по-нашему.
Тут вообще полный треш с мерами измерения.
Например, в десятом году этого века ввели стандартный… нет, не метр, а аршин! У меня в имении даже имеется такой эталон — латунная планка с засечками. По моим прикидкам — сантиметров семьдесят с копейками в нём. В одном аршине — шестнадцать вершков. А есть ещё сажень, косая сажень, локоть, пядь, вершок, и чёрт знает что ещё!
И это только длина. С весом, объёмом и площадью дела обстоят не лучше. Один пуд — шестнадцать килограммов с лишним. Ведро — почти двенадцать литров. А есть ещё бочонки, гарнцы, четверики… Короче, быть бухгалтером в это время — та ещё головная боль.
— Алексей, можно я войду? — вечером ко мне в номер заглянула Ольга с книгой в руках.
— Заходи, — любезно приглашаю я попутчицу. — Как устроилась?
— У тебя тут уютно, хороший номер. Я в своё время поездила с купцом и его детьми по разным местам — могу сравнить, — оглядела моё неказистое, как мне казалось, жилище гувернантка.
Я с ней категорически не согласен, но не спорю. Для этого времени номер выглядит действительно богатым. Во-первых — кровать хорошая: перина мягкая и бельё чистое. Во-вторых — горшок за ширмой и лоханка для мытья. Но воду в неё тебе натаскают только за отдельную плату. Ну и вид из окна — не во двор, на конюшню, а в садик. К тому же я на небольшом столике уже организовал себе скромное застолье. А то, боюсь, засыпать плохо буду.
Ужин мой состоял из бутылки магазинного красного вина — весьма неплохого, — свиного окорока, сыра, хлеба ещё свежего (купил в Костроме). Ну и так, по мелочи: огурчики, яблоко, немного пряников…
Тимоху к себе не зову — тот всё же как бы «за рулём». А вот с Ольгой можно и выпить: вдвоём всё веселее будет. Достаю из саквояжа второй бокал.
— Как дорогу перенесла? — участливо спрашиваю гостью. — Ты чего такая бледная?
— Плохо себя чувствую, — вздохнула женщина.
— Не захворала ли, часом, милая? Температура есть? — запереживал я. Не дай бог инфекцию какую в дороге подхватила!
— Жара нет… Чудной ты, Лёша, заботливый, — улыбнулась Ольга, заподозрив меня в переживании за её здоровье.
Мне даже стыдно стало немного — я-то за себя беспокоюсь. Ведь едем в одной карете, а инфекций я дюже как боюсь: тиф, холера или какая-нибудь другая опасная зараза сейчас практически не лечится. Ну разве что молитвами.
— Нет, просто нездоровится немного. Бывает такое у женщин.
— Надо чего? Воды, может, горячей велеть принести?
— Уже справилась со своей бедой. Но вот если бы я лицом вперёд ехала…
Ну да, я-то сижу один на лавке в карете, так мне свободнее, а они с Володей — спиной по ходу движения. Но я барин, и потом — мне смотреть в окно интересно. Однако, раз даме легче будет по-другому, то пусть. Да и ничего нового, чего бы я сегодня уже не видел, думаю, не увижу.
— Отчего нет⁈ Садись со мной. Или знаешь что — вообще одна сзади сиди. Даже полежать можешь.
— Спасибо за заботу! — искренне благодарит Ольга. — Почитать тебе что-нибудь?
— Что там принесла?.. Стихи? Пожалуй, откажусь… Не люблю я поэзию.
— Зря, в обществе сейчас это модно. Вот Пушкина все хвалят… «Бахчисарайский фонтан» у него неплох, и «Кавказский пленник»…
— Читал-читал. Ещё «Руслан и Людмила», «Евгений Онегин», — подхватил я, желая показать свою образованность. Надо же произвести на даму впечатление!
— Первое читала, а вот второе… Это из нового? — оживилась Ольга, и от болезненности на её лице не осталось и следа — только живой интерес.
— Э… вроде, да — новая вещь, — забормотал я.
Да по-моему ещё при Александре первые главы этого произведения выходили… если я, конечно, не забыл уроки литературы!
Декламирую по памяти начало:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог…
— Не слышала, — огорчилась Ольга и даже слегка разочарованно поджала губы. — Ну ничего, приеду в Москву… Есть у меня одна подруга — большая поклонница стихов. Она-то уж точно все их знает. А так как в деньгах не стеснена, то, может, и есть у неё эта вещь.
«Вещь» было сказано с придыханием. Оля-то, оказывается, стихи любит! А раз так, решаю немного похулиганить…
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
— Бог ты мой… Какой слог! — глаза у Ольги заблестели, как у барышни при виде какой-нибудь драгоценности. — Это тоже он? Тоже новое?
— Как знать, как знать… — загадочно улыбаюсь я.
— Барин, а мне ужин? — в мою комнату почти без стука (так, стукнулся пару раз, но ответа ждать не стал) ввалился — иного слова не подберёшь — Тимоха.
— Ты пошто не стучишься? — недовольно смотрю на конюха.
— Правильно сказать будет — «почему», — по-учительски, но мягко поправила меня Оля. — А вы, извольте, выйти и ждать приглашения.
— Да шут с ним, пусть не выходит. В Москве розог всыплю ему — и все дела! А ужин свой проси в трактире — за тебя заплачено. Ты, я видел, всю дорогу что-то грыз, — ворчу я и делаю рукой жест: мол, выметайся из номера, ты тут лишний.
Понятливый Тимоха сваливает, бросив напоследок завистливый взгляд на наш столик.
А нам и самим мало, хоть бутылка и на полчетверти — а это полтора литра. Но я это вино пил уже раньше — слабенькое оно, почти компот.
Впрочем, хватило. Ольга большого опыта в пьянстве не имеет, а у меня тело теперь другой комплекции — весом поменьше.
И вот, когда вина оставалось уже на донышке, а Ольга становилась всё симпатичнее и симпатичнее… нам опять помешал Тимоха. Только если в первый раз он для приличия хоть постучал, то теперь просто вломился в номер и сразу захлопнул дверь за собой.
Я, несмотря на лёгкий хмель, сразу заметил: Тимоха побит. И был ара, как бы сказали в будущем, «на измене». Его красная морда, украшенная аккуратно подстриженной бородкой (а я ведь и не замечал этого раньше!) — не в пример нашим местным, обросшим, как лешие, деревенским мужикам — выглядела изрядно взволнованной. Гонятся за ним, что ли?
Будто подтверждая мои догадки, закрытая конюхом дверь тут же содрогнулась от мощного удара. Тимоха перестал её придерживать и, заметавшись взглядом по комнате, скаканул к окну. Он что, сигануть вниз хочет? Тут дверь распахнулась от сильного рывка — и в комнату завалился какой-то усатый субъект в офицерском мундире. Судя по морде — бухой