— Вам — лучше никуда. Темнеет уже. Тут в трактире у Митрича порядок, а на улице всякое может быть… Я сама сбегаю, бабку приведу. Но ты, барин, уж заплати ей сразу, даже коли не поможет. А то я у неё виноватая буду… Опять.
— Скажи — рубль дам, если поможет, — обещаю я.
— Лекарства тоже, конечно, входят в цену, — торопливо вставляет крохобор-конюх, совершенно не ценя здоровье полезного для нас человека.
Старушка-лекарша, которая, несмотря на седые волосы, выглядела заметно лучше трактирной проститутки, примчалась уже минут через пятнадцать. Реально бежала, или шагала шустро, потому как запыхалась. Выгоняю Тимоху в коридор — для четверых помещение уже тесновато. Сам же решил остаться. Уж больно любопытно мне, чем лечить станет.
Выслушав жалобы, старушка достаёт из корзины какие-то пакетики с травами, мутного вида настойки и — я даже сначала не поверил — уголь! Точно! Уголь же собирает всякие гадости в организме… Неужели уже известны его полезные свойства? А бабка волокет, несмотря на свою старость и провинциальность! Рубль ей отдам обязательно — не за лечение даже, а за саму идею! И как я сам не додумался?
Глава 5
Глава 5
Оказалось, я переоценил продвинутость местной лекарши. Уголь она, конечно, использовала, но только не внутрь, а для очистки самогона, которым и собралась лечить больного.
Володя — парень бывалый и к градусам привычный — выпендриваться не стал. Выпив сто грамм очищенной спиртовой настойки, да запив парой ложек разных микстур, он сел на лавку, закатил глаза и прислушался к себе.
— Вроде пошло… — произнес он с удивлением, — А ведь всё утро нутро ничего не принимало, даже воду гнало обратно!
— Вот и славно. Посиди, милок, пока, — командует бабуля. — Чуть погодя ещё столько же плесну.
А я завожу степенную беседу со знахаркой. Ну, не сразу же ей рупь отдавать! Да и любопытно.
— Старая, скажи на милость, кто тебя научил водочку углём чистить?
Бабка ничуть не удивилась моему вопросу и охотно, с достоинством, ответила:
— Так я ж у покойничка Товия Егоровича служила, ещё когда в Петербурге жила. В лаборатории у него полы мыла, да пробирки протирала…… Но слушала, наблюдала! Большой учёный, я тебе скажу, был!
— Он-то и выяснил, что уголь и жидкости очищает, водку ту же — запах и вкус дурной убирает, да и обычную воду помогает хранить. Для моряков придумал методу — уголь на дно бочки класть, чтобы вода не портилась. «Адсорбция» то явление звать! — с гордостью произносит трудное слово старуха.
Я замешкался. Неожиданно… Я её почитай за шарлатанку держу, а она по науке работает! Правда, вот уголь внутрь не додумалась использовать. А метод верный.
— Внутрь? — переспросила бабка то, что я на автомате вслух сказал. — Знаю и про то! Уголь предохраняет мясо от гниения, он может быть применён против «зубного мяса», и ежели натирать им зубы, то уничтожается скверный запах изо рта. А внутрь… внутрь тоже можно, когда надобность есть. Но тут болезнь легкая — уж от гнилого живота я лечить умею. Ты бы знал, как тут летом народ с трактирной едой мается! Чуть жара — и начинается: то сметанка недобрая, то яйцо тухлое…
— Во! Я сметану вчерась ел. Показалась плоха она, но раз уплачено — жалко было выбрасывать, я и доел, — вступил в разговор Владимир, которому лучше становилось прямо на глазах.
— А Товий — это кто? Умер он, я так понял? — продолжаю расспрашивать бабку.
— Да почитай лет двадцать назад умер. Ловиц — его фамилия! Десять лет у него в лаборатории отработала, нахваталась премудрости всякой. Ледяной уксус он придумал, и так много чего изобрёл, что потом разные проходимцы уворовали.
— А ты как сюда-то попала? В ваше село… Гаврилов-Ям, кажется?
— Оно самое, — кивнула она. — Я сама отсюда родом. Отец извозчиком был, мать по хозяйству… Всё как у людей. А как умерли оба, да в тот же год и академик мой преставился — я и вернулась. Куда ж ещё? Потом на старости лет дурынду эту родила. Это она тебя ко мне и «сосватала». Баловала я её, признаться… вот и выросла шваль кабацкая, к лёгким деньгам приученная. Не в меня она пошла — в папашу своего окаянного. Тот и не признал дитя, да как докажешь? Ну, за то он уже на том свете ответ держит. А я вот, почитай, двадцать два годика тут живу. На печке не лежу — помогаю людям, чем могу.
Старуха тяжело вздохнула и пристально посмотрела на меня:
— Ты, вот вижу, парнишка умный, любознательный, ещё и щедрый…
Намекает на рубль, что ли?
— Держи рупь. А нет желания ко мне в имение переехать? Ну что ты тут заработаешь за месяц? — неожиданно для себя предлагаю я. Ну, а что? Сведущая в лечебном деле знахарка под боком завсегда пригодится.
— Много можно. Не так щедро, конечно, как ты, но платит народ. До тридцати рублев доходит в месяц. Ну, ранее было. Сейчас болею часто, да и ноги плохо ходют… А тебе я на что? Вон мою Парашку лучше забери, а то не ровен час пришибут её тут в трактирной драке. Да и поистаскалась уже шалава.
— Умная женщина всегда пригодится. Да хоть бы химии поучишь… А гулящих мне не надобно.
Утром собираемся в дорогу. Владимир уже совсем хорош. А ведь помогла бабуля, как ни крути! Зря наговаривают на народную медицину. «Скушай заячий помёт, он ядреный, он проймёт!» — всплывает в голове строка, подходящая к сегодняшнему чудесному выздоровлению. Кстати, надо будет поломать голову и все произведение вспомнить.
С утра Ольга была явно не в духе — лицо хмурое, губы поджаты. Оказалось, всю ночь её клопы кусали. Странно, меня вот — ни разу. Хотя нумер у меня был не в пример дешевле. По крайней мере, не чешется нигде. Может, я местной живности не по вкусу пришелся? На фоне собственного недосыпа и злобы Ольга к выздоровлению Владимира отнеслась с полным безразличием. Может, конечно, и удивилась, но виду не подала.
Почти весь день прошёл на автомате, но к вечеру Ростова Великого мы так и не достигли. Остановились опять в какой-то деревушке. Причем на крупной почтовой Семибратово остановку делать не стали: мест не было хороших. Одних почтовых дилижансов я насчитал там три штуки. А до Ростова — верст пятнадцать, может, больше. Решили всё же подъехать к городу поближе.
Дорогу я местами узнавал, местами — нет. До тех пор как этот тракт станет трассой «М8» ещё много времени пройдет. Тимоха, несмотря на своё таксистское прошлое, ориентировался ещё хуже меня. Ну а чего, собственно, ждать от этой братии? Либо навигатор, либо — «дорогу покажешь, брат?»
Вот только навигаторов тут нет.
Я, кстати, зря послушал Ольгу с Владимиром, что отговаривали меня добираться почтовыми — нас то и дело обгоняли почтовые кареты с пассажирами. Как выяснилось, этот вид транспорта недавно стали пускать по маршрутам, и сразу путь от Москвы и до неё сократился: не надо больше заморачиваться сменой лошадей на каждой станции, не страшны поломки — обо всём позаботится перевозчик. Пассажиру остаётся только сидеть, глядеть в окно да иногда останавливаться на ночлег. Удобство и прогресс налицо!
Зато у нас в Москве будет своя мобильность! И билеты на почтовые, скажу я вам, — удовольствие не из дешёвых. От Костромы они пока не ходят, а вот от Ярославля на человека поездочка в районе тридцати рублей выйдет. До Петербурга — и вовсе под сотню. Ну и сидеть в тесном дилижансе ввосьмером удовольствия мало — а именно столько сейчас стандартная вместимость кареты. Ещё и груза много с собой не возьмешь — всего полпуда.
Всё это я, к слову, на прошлой станции выведал, сам особо не желая. Ничего, теперь я учёный. А вот чему я не научился, так это черствости и эгоизму. Нет, в душе, может, я и эгоист, кто ж спорит… Но правильное воспитание, вежливость и прочий альтруизм я, как человек из будущего, в себе ещё не изжил. Поэтому лучший номер на постоялом дворе опять отдал Ольге. А мы втроём снова ютимся в тесной комнатушке. Причем, Володя продолжает понравившееся ему лечение — то есть выпивает. И ведь не скажешь ему ничего: он хоть и на зарплате у меня, но перед сном, в самом деле, почему бы и не тяпнуть? Как ему запретишь?
Вот и лежу теперь, слушаю Володин храп. Ворочаюсь. Спать не хочется совсем — за день успел отоспаться. На одном из привалов даже попросил не будить себя. В итоге простояли мы в том месте не час, как планировали, а все два с половиной. А ведь могли бы уже и до Ростова добраться…
— Петро, не озоруй! Не озоруй… мужу скажу! — слышится возмущенный женский голос со двора.
Неведомый мне Петро, впрочем, тоже не молчит. Слов его я приводить не буду — не для печати они. Но суть ясна: бухой мужик клеится к замужней местной работнице. А та, судя по тому, как быстро голос её стал шепчущим, верностью мужу не страдает. И шепчет она теперь уже не угрозы.
Тьфу ты! Черти… весь сон сбили. Может, к Ольге пойти? Ну и что, что в возрасте дама, зато ухожена, как будут говорить в будущем. Вчерашняя молодая годами проститутка куда как хуже выглядела.
Встаю попить — горло сухое. Пожалуй, и до ветра схожу. Вон горшок стоит, как и положено, но делать своё дело в присутствии двух, пусть и спящих мужиков — увольте. Не по мне это.
Главное — на Тимоху не наступить. Тот развалился прямо между кроватями, которых в номере всего две. Постелили ему рогожку, под голову сунули тюфяк из соломы — и хватит.
— Ах ты тварь! — в рычание Петра и охи-ахи его подружки вдруг вплёлся новый, яростно возмущённый голос. Не иначе как благоверный вернулся и застукал голубков на горячем.
Звуки ударов, борьбы, рычание соперничающих самцов под окнами окончательно прогнали мой сон, хотя и не разбудили моих спутников. До поры. Пока из темноты не раздался истошный бабий визг:
— Убили-и-и!!!
Вот теперь, наверное, проснётся весь постоялый двор, включая собак.
Тимоха подскочил, протирая глаза:
— Кого убили?..
А вот Володе всё нипочем — спит как убитый. Ну, да он же под хмелём.
— Тихо! — шикнул я. — Два мужика сцепились, да и чёрт с ними. Спи дальше.
Ввязываться в разборки нет ни малейшего желания. А ну как свидетелем потом стану⁈ Да и что, жалко мне кого, что ли? Кто там орёт — сам виноват.