— А ну-ка! — все тот же старший над казаками решил так же поиграться ножиком.
Хлопок в бок, и правой рукой я выдергиваю нож из рук казака. В этот раз пришлось чуть сильнее схватиться за лезвие, благо, что до того я надел перчатки, а то здорово рассёк бы пальцы.
— Не… А еще? — недоуменно посмотрев на свою руку, в которой только что держал нож, сказал казак.
Второй раз уже не получилось, только перчатку порезал.
— Вот! — победно воскликнул казак.
— Так-то оно и есть, что «вот». Но ты же во второй раз знал, что я буду делать, вот только и думал о том, сжал нож сильнее. А коли не знаешь? То-то, — я наставительно поднял указательный палец кверху.
Ко мне уже подошел сам Матвей Иванович, видимо, также пожелавший проверить свою, а прежде всего, мою реакцию, но…
— Барин! Вакула с хлопцами скачут, а с ними карета, — прокричал один из мужиков.
Я посмотрел на дорогу, ведущую через парк, где уже были заложены сразу четыре домика. Да, ехала карета, а сопровождали ее пятеро моих дружинников. Но я же сказал, чтобы никого не пропускали? Что за новости! Нопороть горячку я не стал, а решил дождаться, когда подъедут.
Сам подошел к карете, показавшейся мне знакомой. Дверцы отворил мужик-кучер, и оттуда…
— Вы? Тты?.. Что ты тут делаешь? Зачем приехала? — спросил я.
Глава 4
— Вы что, совсем не рады меня видеть? — спросила Эльза.
Я не сразу ответил, а продолжал стоять в некотором недоумении. Первое, что в голову пришло, так это послать чертовку к её братьям-чертям. И несмотря на то, что в голове всплыли подробности нашего времяпровождения с этой привлекательной особой, оказавшейся столь навязчивой, я не не готов был теперь заключить Эльзу Шварцберг в объятия.
— Отойдём немного в сторону, — сказал я, взяв Эльзу за руку, которую перед тем все же удосужился поцеловать, и отведя подальше от любопытствующего народа.
Краем зрения я заметил возмущённое личико Марии, но мне было наплевать в данный момент на чувства и эмоции Марии Александровны. Мы с ней объяснились. Более чем конкретно, я определил свойства наших взаимоотношений и возвращаться к теме более не намерен. Может, такое мое грубое отношение с Машей компенсирует то, что я готов ей предложить работу не на голом энтузиазме, как бы эти слова ни звучали двусмысленно в отношении бывшей проститутки, а на окладе, как архитектору. Надеюсь, что денег у Жебокрицкого я экспроприировал достаточно и для этого тоже.
— Я покажусь вам грубым, но и вы, Эльза, не можете не понимать, что свалиться вот так, как снег на голову, — это нарушить любые рамки приличия. Объяснитесь! — решительно сказал я
Женщина потупила глазки, профессионально играя своей мимикой, демонстрируя мне извечные женские приёмы. Сейчас, по идее, я должен был в полной мере ощутить свою неправоту, вероятно, извиниться за резкость, а после она бы начала вить из меня верёвки.
— Ну вот, ты уже начал называть меня на «вы», — на томном вздохе, с театрально сыгранным разочарованием, сказала Эльза.
— Я не обещал на вас жениться, фрау Шварцберг, вы сами пришли ко мне ночью. Я не вижу ничего, чем мог бы вас обидеть. Более того, мне даже показалось, что это не я воспользовался доверчивостью женщины, а вы сделали то, чего хотели. В тот момент и я этого хотел, ни о чём не жалею, более того, вспоминаю о нашей встрече с теплотой. Но это ничего не меняет. Зачем Вы здесь? — всё с той же настойчивостью говорил я.
— Не извольте беспокоиться, сударь, я к тебе, Алёша, прибыла проездом. Решила уехать во Францию, — сообщила мне бывшая хозяйка доходного дома в Екатеринославе.
— Разве вам не известно, что происходит во Франции? Там же нынче революция. Или же вы столь воспылали стремлением к свободе, равенству и братству? — спрашивал я.
Действительно, начало 1848 года для Франции оказалось бурным временем. Из газет пока только известно, что французы лишь негодуют из-за политики своего короля, прозванным «король-буржуа». Вероятно, здесь я несколько проговорился, зная, чем должно всё дело закончиться. Пока ещё непонятно, какими эти события станут судьбоносными не только для Франции, но и для всей Европы.
Но Эльзу мои знания из будущего не смутили.
— Я к вам с деловым предложением приехала, в том числе. У меня есть свободные средства, а я кое-что помню из того, что вы говорили, как именно собираетесь устраивать своё поместье. Мой отец и мой дед были предприимчивыми немцами, и я тоже чувствую, где может быть выгода. Не согласитесь ли вы принять меня в долю в каком-нибудь из своих прожектов? — сказала Эльза, заставляя меня больше удивиться предложению, нежели даже самому факту её приезда.
Почему-то никак не укладывалось в голове то, что мое поместье, как и я сам, на данный момент кому-то видится перспективным. Нет, я-то уверен в том, что так оно и есть. Вместе с тем, все факты должны указывать иным людям об обратном. По крайней мере, я ещё не расплатился со всеми своими долгами, мой дом сожжён… А тут — прожекты, инвестиции.
— Неожиданно, — выдавил я из себя.
— Когда-то мой покойный муж произнес мудрые слова: нельзя складывать все деньги в один мешок. Есть большая вероятность того, что, отправившись во Францию, я потеряю всё своё не столь и большое состояние. Мне нужно будет куда-то возвращаться, и я хочу быть уверена, что какие-то деньги, мои деньги, находятся в надёжных руках, — будто читала текст или декламировала заученные слова, говорила Эльза.
— О какой сумме может идти речь? — спросил я.
Эльза закусила губу, будто прямо сейчас в уме считала. Вот только у меня складывалось убеждение, что всё уже давно рассчитано, подсчитано, и мне выдаётся лишь ранее выверенная информация.
— Думаю, что двумя тысячами я смогу вложиться. Вы обмолвились мне про то, что хотели бы прикупить у графа Бобринского уже готовый сахарный заводик? Так вот, я узнавала, что это можно сделать за тысячу семьсот рублей серебром, — продолжала удивлять меня своими познаниями Эльза.
Хотя чего ещё ждать от этих православных с протестантской душонкой русских немцев?
Российской империи несказанно повезло, что у неё есть такой внук Екатерины Великой и Григория Орлова, как граф Бобринский. Этот потомок царственного адюльтера — очень грамотный предприниматель и даже, наверное, изобретатель. Именно с его плугами моя мастерская конкурирует в Екатеринославе. Вернее, не совсем так. Пока до того, чтобы стать полноценным конкурентом Бобринскому, мне далеко. Пока…
Между тем, не только изготовлением металлических орудий труда промышляет Бобринский. В своих огромных поместьях, в основном, сконцентрированных в Малороссии, Алексей Алексеевич Бобринский производит невероятное количество сахара, уже выбивая отечественной оглоблей из этого бизнеса и англичан, и французов.
А ещё в чём повезло России, и что далеко не все осознают, — Бобринский готов продавать не только свои изделия, тот же сахар и подсолнечное масло, он предлагает помещикам покупать готовые заводы. То есть не сами здания и сооружения, конечно, а все те механизмы и алгоритмы, которые используются при усовершенствованной Алексеем Алексеевичем технологии изготовления сахара из свёклы.
— Если вы займётесь этим сами, то… — я хотел сказать, что, мол, оставайтесь столько, сколько захотите.
Вот только всё равно что-то не вязалось в словах Эльзы. С чего ей так мне помогать? Или это я просто недооцениваю женские чувства? Ну, так в этом я не специалист. Могу вот только так: рубить правду-матку, отшивая любых, даже весьма миловидных лиц женского пола.
— Я прибыла со своим помощником и помощницей-служанкой. Если вы приютите нас, буквально до того времени, пока не заработает сахарный заводик, я всё сделаю по устройству на ваших землях завода на паях. Мои шестьдесят долей, это в счёт будущей покупки вами сахарной свеклы — такая вот вам щедрость от меня в знак нашей… дружбы. Я имею выходы на графа Бобринского. Его управляющие неоднократно останавливались именно в моём доходном доме.
«И я даже не хочу думать о том, как ты налаживала с ним контакт, используя 'выходы» — волей- неволей пронеслось у меня в голове.
Впрочем, на Эльзу я, может, зря надумывал. Если с Машей было всё понятно — она элитная эскортница Екатеринославской губернии, то об Эльзе Шварцберг лишь ходили слухи, не подкреплённые никаким фактами. Или же эти факты были мне незнакомы.
— А вы занимались когда-нибудь… организацией балов или великосветских, пусть губернских, приемов? — спросил я, задумываясь, как ещё использовать эту неожиданно появившуюся женщину.
— Пожалуй, что и да. Когда устраивал балы вице-губернатор, господин Кулагин, я помогала ресторации Морица с организацией приёма.
— Что ж, отвечу так — не в правилах честного дворянина оставлять людей без крова. Так что милости прошу, живите у меня, мой скромный дом хлебосолен для мимо проезжающих гостей, — я соглашался, но внимательно, старательно расставлял акценты.
На самом деле подобные заявления выглядели достаточно грубо. Эльза могла рассчитывать на некоторое особое положение уже потому, что ранее мы были знакомы.
В дворянской среде принято, что, когда дворяне путешествуют, они имеют возможность остановиться в любой помещицкой усадьбе, даже если хозяева и не дома, правда, последнее — всё же моветон. Этой традицией порой злоупотребляют некоторые не особо богатые помещики, предпочитающие чаще ездить из губернии в губернию, чем находиться у себя.
Вместе с тем, могло случаться и так, что гости останавливались у хозяев на месяц и более. И не видели в том злоупотребления гостеприимством, чаще всего. Подобное можно объяснить не только наглостью дорогих во всех смыслах гостей, но и тем, что жизнь помещиков не всегда изобилует весельем. И возможность поговорить с кем-либо из образованных людей стоит постоя гостей длиною в месяц. Порой помещики обучают своих крепостных крестьян французскому, заставляют читать Вольтера, Шекспира и всех прочих, только бы получить возможность, за ужином основательно подзаправившись, пообщаться на умные темы.