— А вот, за этим зеленым сараем у них дом! — обрадованно, словно нашел клад, выкрикнул Ухватов.
Проезжая мимо тех строений, которые вдруг появились следом за коттеджами и новомодными дачными домиками из фанеры, я был удивлен архитектуре. Здесь располагались дома в два, а то и три этажа, деревянные, такие, что показывают в фильмах про девятнадцатый век или как минимум начало двадцатого. Конечно же, многое было разрушено или покосилось. Однако складывалось впечатление, что серьезных боев именно в этом дачном поселке, наверняка бывшем ранее частью местечка или большой деревни, не случилось. Иначе приставка «полу» в слове «разрушено» была бы неуместна. Такие застройки, если в них засел противник, разносятся в щепки. Между тем, война тут, кажется, своя была.
— Только тут уж ты сам. Там бабка неадекватная, — сказал Ухватов. — Тем более, что мне нужно сделать кое-какие звонки.
Я достал свой сотовый телефон, посмотрел на отсутствующие показатели сети, удивленно поднял глаза на Ухватова.
— У меня спутниковый. Спецсвязь, — злорадно ухмыльнувшись, мой сопровождающий достал аппарат и стал вертеть его в руках. — А что, такую игрушку не выдали? Не положено?
Я не стал обращать внимания на ужимки Ухватова. Хотя вопросы к некоторым людям, которые утверждали, что здесь и связь мобильная уже налажена, и рация сработает, были. Не добивает, словно глушилки работают. Но РЭБ далеко отсюда, фронт — почти за триста километров, складов и каких-либо важных объектов тут нет.
Взяв ящик с гуманитарной помощью, я направился к двухэтажному дому.
— А ну, стой! — не дойдя до двери метров пять, я услышал требовательный голос.
Женский, но явно принадлежавший старушке. Прямо представился образ такой бывшей сотрудницы НКВД, которой сам Судоплатов руку жал, или не руку, а что иное. Хотя зря я так о таких людях со своим казарменным юмором. Это кремень, а не люди. Может быть, только этого я всегда и боялся — быть недостойным таких вот стальных людей, их подвигам той войны, на которые мы равняемся и сейчас. И не без основания.
— Я пришел с помощью. Впусти, мать! — сказал я, ставя ящики на землю и поднимая руки.
Прямо-таки знал, что на меня направлен ствол. Чуйка, развитая на войне, никуда не делась.
— Слышь, сыночек! — отозвалась бабуля. — Всех тех, кого рожала, знаю поименно и в лицо, как это ни странно. А вот тебя не рожала. Или пьяная была, что не помню. Дак не пью ведь, как в пятнадцать годков бросила пить, так и не пью. Какая я тебе мать?
А бабка-то с юморком!
— Так в дом-то пустишь? — спросил я, улыбнувшись.
— Тебя впущу. А того хлыща, что сейчас по телефону названивает, пристрелю, если к двери подойдет. Я, знаешь ли, милок, за свою долгую жизнь научилась дерьмо не только по запаху отличать, но даже по походке. Выложи все из коробки, я видеть должна, с чем в дом ко мне заходят! — говорила женщина, и ей даже хотелось подчиняться.
Причем дело не только в некоторой комичности ситуации и в том, что я под дулом огнестрела. Есть такие командиры, которые своей энергетикой сразу же дают понять, что люди они стоящие и за ними можно идти. Похожее чувство возникло у меня по отношению к хозяйке дома. Даже и не рассмотрев эту престарелую валькирию, я проникся к ней уважением. Ухватов, вон, откровенно боится старушки. Он сволочной, а такие должны бояться.
— Бабуля… — попытался я сказать, но был вновь перебит женщиной, которой явно не хватает общения.
— Не знаю, был ли у моих сынов такой отпрыск. Какая я тебе бабуля? — вновь одернула меня женщина.
В этот раз я уже рассмеялся.
— Так скажите, как к вам обращаться? — попросил я.
— Зови Марией Всеволодовной, — ответила «бабуля».
— Язык сломать можно… Всеволодовна, — сказал я, начиная выкладывать содержимое ящика.
— А это тебе еще тест на трезвость. Я женщина строгих правил, пьяному дверь не открою, будь ты хоть гусар Сумского полка, — продолжала балагурить старушка.
Когда все пакетики, пачки с крупами, хлеб, масло, шоколад и колбасы были выложены, дверь отворилась. Я понимал, что дверь открывает не сама бабка Мария, которая занимала позицию у окна второго этажа, но, когда увидел того мальчугана, что с грозным видом смотрел на меня, несколько опешил. Не может у ребенка лет семи быть такой серьезный изучающий глубокий взгляд.
— Проходите, — серьезным тоном сказал мальчуган, уступая мне дорогу.
Девчонка лет тринадцати в это самое время держала меня на прицеле охотничьего ружья.
— Позвольте дать вам совет, — сказала девчонка. — Даже не начинайте разговор о том, чтобы мы уехали. Не вы первый, не вы последний. Но мы от бабушки никуда не уедем. Никаких детдомов и распределителей!
Последние слова прозвучали, как лозунг на митинге.
— Да я, собственно, не за тем. Хотя в упор не понимаю, почему вы здесь живете, — сказал я.
— А чем плохо-то, милок? Еду привозят, можно жить. Жить, знаешь, мил человек, можно всегда. Я в одну войну жила да немца била, выживем и нынче. Нынче оно ж сытнее, вон какую колбасу принес! А икорки с фуаграми чего не захватил? И это… дальневосточного краба с ебстерами? — говорила бабка, спускаясь по лестнице, но не опуская автомат, легендарный АК-74.
Несмотря на то, что женщина была действительно стара и выглядела даже старше восьмидесяти лет, Мария Всеволодовна крепкая старушка. По ней сразу видно, что в молодости была такой красоткой, что мужики штабелями ложились. Учитывая язвительность и юмор — женщина-огонь, хвосты мужикам подпаливала не раз. И только одно диссонировало во внешности и манере разговора — от этой женщины тянуло интеллигентностью, воспитанностью. Она уж точно знает, «ебстер» — это «лобстер», а еще, наверняка, может часами декламировать хоть Фета с Блоком и Есениным, а хоть бы и Шиллера со Шекспиром.
— Как живется вам здесь? Неужели гуманитарная помощь перекрывает все нужды? — спросил я, когда мне дулом автомата «предложили» присесть.
— Ты шутить изволишь, парень? Живется скверно. Это еще хорошо, что печку так и не разложили, все оставляли на «черные времена». Вот и отапливаем нынче дом. Я прочистила трубы, так что теперь мы по старинке. Дров просила, так и не привезли, все еду пихают да лекарства. У меня аспирина с активированным углем — на десять жизней уже. Понятно, зачем уголь активированный дают, это как приложение к вредной еде, а аспирин куда девать? А деткам бы витаминов каких попить. Собираем ветки вокруг да по домам соседским дерево выискиваем, чтобы топить печь. Мы ж не одни, поделили, так сказать, зоны ответственности, — рассказывала женщина.
Дети подошли к бабке и, не стесняясь, стали прижиматься к ней, словно ища защиты, искренне обнимая. И было понятно, что эта женщина защитит. А еще редко встретишь такие отношения, когда родственники не стесняются обняться, положить голову на плечо. Это хорошие, правильные отношения. За ними стоит огромная работа и любовь.
— Почему не хотите уехать? — задал я в очередной раз тот самый вопрос, который вертелся на языке и который всё равно никуда было не деть.
Просто этого я так и не могу понять. Детей заберут? Такая живая бабуля явно не допустила бы этого, она хоть с автоматом, хоть через кабинеты, но добилась бы своего. Здесь что-то еще.
— Мне, парень, девяносто четыре года, — говорила бабуля, а я ловил себя на мысли, что и не помню, когда так удивлялся.
Девяносто четыре года! Это какой стержень у этой женщины внутри, какой характер и закалка!
— Ну все, парень, хватит очи свои выпучивать, — продолжала Мария Всеволодовна после небольшой паузы. — Я прапрабабка этим сорванцам. Так уж вышло, что Господь не прибирает никак. И лучше бы забрал меня, чем внуков, детей. Кто так помер, а внук и правнуки, их у меня трое было, те там… так и остались, — она махнула рукою вдаль, явно имея в виду, что они погибли недавно, на СВО. Детки вот теперь со мной. Прожила долго, да только от рода нашего и остались двое деток. И что, их в детский распределитель, а меня куда — в дом престарелых? Нет, лучше так.
— А образование как же? — привел я аргумент, но так, механически, на самом деле я не собирался убеждать бабулю уехать, как говорили, в цивилизацию.
Я собирался сделать так, чтобы цивилизация приехала к бабуле.
— Образование? — усмехнулась Мария Всеволодовна.
Женщина кивнула своим детям, и те произнесли что-то на французском, и явно не простые фразы из учебника —, я его в школе изучал, но здорово подзабыл. Потом они стали говорить на английском и перешли на немецкий.
— Все, хватит! А то как услышу немецкий язык да посмотрю в окно, словно наваждение какое, так и хочется отстреливаться от фашистов, — бабка улыбнулась. — Не только языки мы учим, по физике Настюшка уже прошла материал до десятого класса, так и по всем иным предметам. Так что образование… Я когда-то директором школы работала. А помощь… ты бы солдатикам чего передал. Фронт отодвинулся сильно, уже и не слышно выстрелов, но где-то ж воюют еще.
Я слушал эту женщину и ловил себя на мысли, что она мне настолько импонирует, столько в ней скрытых тайн и силы, что тут нужен фильм — не меньше. Таких сильных людей в пример необходимо ставить. Телевизионщики и журналисты роют землю, чтобы найти, как это нынче называется, контент. А здесь такой типаж, такая женщина, которая и Великую Отечественную войну прошла, и теперь держится. Пусть была девчонкой тогда, но уверен, что партизанила, это как минимум.
Одну войну перетерпеть, чтобы снова оказаться под ударом и потерять родных? Но не клянчить помощи, жить, насколько это можно, полноценной жизнью, учить правнуков так, что они в любой гимназии звездами станут. Мощно.
Чай был вкусный, вообще в некоторых продуктовых наборах можно встретить такие продукты питания, что хочется посмотреть в глаза тем, кто формирует эти пакеты и ящики. Ну, зачем тут консервированный дальневосточный краб? Зачем черная икра? Что это? Купить людей дорогой едой хотят? Так лучшее, что нужно сделать — это принести сюда жизнь. Магазин загрузить товарами, социальные пособия начислить, привезти медиков, а надо, так и актеров, чтобы люди полностью осознали — они нужны.