Но скоро даже до его невинного сознания дошло, почему звери так свирепо рычат и так пронзительно визжат от боли.
— Они что, дерутся? Из-за чего они дерутся? Зачем это всё? — испуганно спросил он и, весь в слезах, убежал в Зарошку.
Я должен был попытаться его догнать, но не мог отвести взгляда от схватки.
13
Барсук сильно подволакивал задние лапы — похоже, у него был повреждён позвоночник.
То ли Джезбо сломал ему спину лопатой, то ли это была старая травма. Возможно, из-за этого-то он и не попытался убежать.
Но сейчас это было не важно. Главное, он плохо двигался. И на него одновременно кидались две здоровенные злобные собаки.
Едва барсук, заваливаясь на непослушные задние лапы, начинал отбиваться от Сатаны, как на него наскакивала Шалава. Как только барсук отвлекался на Шалаву, в атаку бросался Сатана.
Смотреть на это было отвратно, и тут бы мне и уйти.
Но, как ни совестно мне за это было, я знал, что останусь до конца.
Барсука здорово выручало то, что у собак никак не получалось ухватиться зубами за его толстую, грубую шкуру. Когда Шалаве наконец удалось как следует в неё вцепиться, ничем хорошим это не кончилось. В смысле не кончилось ничем хорошим для собаки. Шкура сидела на барсуке свободно, примерно как носок, который тебе велик. Даже когда собака держала его мёртвой хваткой за загривок, он мог вроде как перемещаться внутри собственной шкуры и вертеть головой.
Казалось, барсук только и ждал, чтобы Шалава повисла у него на загривке. Пусть он был старым и медлительным, его челюсти сохранили былую мощь. Он раскрыл пасть — намного шире, чем можно было от него ожидать. На мгновение я увидел его зубы — сточенные, сломанные и почерневшие. Но среди них уцелели два длинных острых клыка, которые он и вонзил Шалаве в горло.
По-моему, я в тот же момент понял, что псине пришёл конец. Было в облике барсука что-то такое, от чего сразу стало ясно: свою жертву он не выпустит ни за что на свете.
Оставался ещё Сатана, но барсук как бы его и не замечал — даже такого закалённого бойца всё равно бы не хватило на двух собак одновременно. В конце концов Сатане удалось прокусить толстую шкуру и пустить противнику кровь. Но как бы свирепо пёс ни терзал барсука, сколько бы ни таскал его из стороны в сторону, барсук не обращал на него внимания.
Он должен был довести до конца одно дело.
Очень трудное.
Мучительно болезненное.
Дело, которое его убьёт.
Но которое ни за что нельзя бросать.
Нельзя ослаблять хватку.
До сих пор Джезбо, Рич и Роб шумно веселились, смеялись и подбадривали собак, как игроков на футболе, типа: «Кончай, его Шалава! Вперёд, сделай его, Сатана!»
Но тут они разом смолкли. Джезбо решил лопатой разжать барсуку челюсти и освободить Шалаву, но это было практически невозможно — три зверя катались по земле, сцепившись в плотный клубок. Он несколько раз тыкал в этот клубок штыком лопаты, но без всякого толка, а один раз сильно заехал в голову Сатане.
Раненая собака выкатилась из схватки.
— Держите его! — велел Джезбо, и Рич с Робом вдвоём вцепились в ошалевшего от боли Сатану.
Барсук тем временем мёртвой хваткой сжимал горло Шалавы; она дико вращала глазами, полными ужаса и боли.
Но я заметил в них и кое-что ещё: они угасали, с каждой секундой становились всё мутнее.
Теперь, когда звери больше уже не катались обезумевшим клубком, у Джезбо появилась возможность получше прицелиться. Он широко замахнулся лопатой и со всей силы ударил.
Не в силах на это смотреть, я отвернулся и поискал взглядом Кенни. Его нигде не было.
Мгновение спустя я услышал дикий вопль. Кричал, по-моему, Рич:
— Ты чё наделал?
Я повернулся и увидел, что произошло.
Джезбо промахнулся и вместо барсука рубанул лопатой по своей собственной собаке. Она и до того была чуть жива, а теперь ей точно пришёл конец.
Джезбо стоял с окровавленной лопатой в руке и смотрел на распростёртое тело Шалавы. Лицо его было бледным и пустым, как раскатанное тесто для пиццы, на которое ещё не положили начинки.
Барсук выпустил из пасти собаку и неподвижно лежал на боку. Похоже, он тоже был при последнем издыхании. Внезапно Джезбо испустил отчаянный крик и принялся кромсать его лопатой.
Тут-то я и пошёл домой. Вернее, побежал, сквозь слёзы едва разбирая дорогу.
14
Дома я первым делом поднялся к Кенни. У него с детства была привычка, если что-то его расстраивало, прятаться под кроватью. Там он сидел и на этот раз.
— Кенни, вылезай, — сказал я.
— Не хочу. Мне не нравится, что они делали.
— Они нехорошие люди. Ты же никогда больше не будешь с ними играть, правда, Кенни?
— Не буду.
— Если вылезешь, получишь батончик «Марс».
Он всегда ловился на такие штуки. Поймался и сейчас.
— И где батончик? — спросил он, когда вылез из-под кровати.
— Я потом схожу в магазин и куплю.
Кенни понял, что его одурачили. Но быстро забыл обиду и встревоженно спросил:
— Они того барсука убили, да?
Я кивнул. А потом рассказал, как помог спастись маме-барсучихе и её детёнышам. Кенни засмеялся и захлопал в ладоши.
— Я потерял шапку, — сказал он. — Красную, которую мама подарила. Она, наверно, лежит где-то там, в лесу.
— Я её тебе попозже принесу. Когда пойду в магазин за твоим «Марсом».
В итоге часа два спустя я снова оказался в Зарошке. Шапку Кенни я нашёл почти сразу — на фоне зелёного и бурого красное здорово бросается в глаза. После этого я пошёл к раскопанной барсучьей норе. Старый барсук лежал на прежнем месте.
Мёртвым он казался даже более крупным, чем когда был жив. В длину — как две мои расставленные в стороны руки. Я подумал, что оставить его валяться вот так будет нехорошо. Дотрагиваться до барсука руками я побоялся — вдруг у него блохи или какие-то ещё паразиты, — поэтому я стал ногами пихать его к раскопанному логову. Это было непросто, к тому же я подумал, что это как-то неправильно — пинать беспомощное тело зверя. В конце концов я столкнул барсука в логово и присыпал раскиданной вокруг землёй.
Могила получилась никудышная, но всё лучше, чем ничего. Я хотел было прочитать молитву, но решил, что это глупо. Тогда я просто сказал «прости меня», ведь я же всё-таки тоже поучаствовал в его убийстве.
Шалавы нигде не было видно. Джезбо, наверно, унёс её с собой. Зато я нашёл Тину. Она лежала там же, где её оставили. Я сначала подумал, что Тина тоже мертва, как Шалава и барсук. Но она выжила. Маленькая злобная бестия лежала кроткая, как ягнёнок, и смотрела на меня. Я про себя выругал Рича с Робом за то, что они так просто бросили свою собачку умирать одну.
Я взял её на руки и легонько погладил.
— Хорошая, хорошая.
Она лизнула мне пальцы. Тогда я решил, что отдам её Кенни. Если Рич с Робом потребуют собаку обратно, я скажу, что после того, как они бросили её умирать, у них не осталось на неё никаких прав. Если они продолжат приставать, придётся с ними подраться.
Вместо того чтобы сразу возвращаться домой, я, сам не знаю почему, пошёл проверить выходы из норы, которые мы перегородили сетками. В той, из которой спаслась самка с детёнышами, мне почудилось какое-то шевеление. Присмотревшись, я увидел серую спинку и решил, что это кролик. Но потом показалась полосатая мордочка.
Это был детёныш барсука.
Значит, их было не трое, а четверо. Этот, четвёртый, отстал и попался в сеть. Видать, всё это время он старался из неё выпутаться и теперь совсем выбился из сил.
Положив Тину на землю, я принялся извлекать барсучонка из сети. Я боялся, что он меня укусит, но зверёк полностью доверился мне и не пытался сопротивляться — то ли потому, что совсем изнемог, то ли потому, что пока ещё не научился ненавидеть людей.
Наконец я освободил детёныша и взял его в руки. Он был размером с морскую свинку, которая жила у нас в школе, когда я учился в младших классах. Как же её звали? Снаффи?
Да, точно, Снаффи.
Я огляделся по сторонам: может быть, его мать где-то рядом? Она наверняка уже приходила за ним.
Куртка была мне очень велика. Её отдал отец, и она была похожа на те штуки, в которые заворачиваются бездомные, чтобы поспать. Я положил барсучонка в карман, взял на руки Тину и пошёл домой.
15
Ворованные дивиди в нашем сарае больше не хранились, но и без них в нём было полно всякого хлама. Отец хранил тут сгоревшую газонокосилку, банки с высохшей краской, несколько картонных коробок с проводами от давным-давно выброшенных электрических приборов, сломанную лопату, здоровенный разбитый цветочный горшок и неработающий радиоприёмник.
Я положил Тину в картонную коробку, барсучонка — в другую и пошёл звать Кенни.
Отец сидел на кухне, пил что-то из кружки с отбитым краем и читал газету — наверняка где-то подобранную. Ему было пора побриться. Или уже начать отращивать нормальную бороду. Одно из двух.
Он поднял на меня взгляд:
— Ты где был?
— Гулял.
— Что-то рановато. Ничего не напортачил?
— Не, всё в порядке. Где Кенни?
Отец кивнул в сторону гостиной. Когда я туда вошёл, Кенни смотрел по телевизору мультики и весь так и сиял от счастья. Было у него такое замечательное качество. Какой бы ужас с ним ни приключился, через десять минут он запросто обо всём забывал и радовался тому, что оказывалось у него перед глазами.
— Кенни, пошли, — сказал я.
— Куда? Ты купил мне «Марс»?
Чёрт. Этот «Марс» совершенно вылетел у меня из головы.
— У меня есть кое-что получше, — сказал я. — Но сначала ты мне поможешь.
Я поставил Кенни у двери сарая, чтобы он принимал хлам, который я оттуда вытаскивал. Потом мы вместе отнесли его в мусорный контейнер у строящегося дома 54. В субботу рабочих на стройке не было, и мешать нам никто не стал.
Только после этого я позвал Кенни в сарай и показал ему Тину. При виде его она помахала своим тощим хвостом.