Бартош. Паны панами, не на панах свет держится! Я вам скажу, Ян, великая сила — народ. Эх, как мы под Рацлавицами шли! Так вот я и думаю — не бросить ли это все да не пойти ли догонять войско?
Ян. Опять за чужое дело башку подставлять?
Владек. Рассказывайте! Что ж, разве Войцех не получил избы, коровы, свиньи?
Ян. И еще что?
Владек. И на барщину не ходит!
Ян. Он — а еще кто?
Бартош. Знаете, Ян, по-моему, так: сразу всем не вышло. Ну, помаленьку все сделается. Чьими руками воюют? Мужицкими руками. Руками простых людей. Так когда война кончится, как же? Тогда простой человек и о своих делах поговорит, спросит панов, где они были?
Владек. Конечно, конечно!
Ян. По мне, лучше бы сперва поговорить. Костюшко манифесты пишет, а господа делают, что хотят. Мужицкими руками войну кончат, а по своему разуменью потом править будут.
Бартош. Вы, Ян, по-моему, уж чересчур умный. Как так? Тут из пушек палят, а вы будете торговаться, что и как? Война так война, разговаривать некогда. Потом — другое дело.
Ян. А потом барин тебя опять на барщину загонит, потому ему бояться нечего будет.
Владек. Эх, Ян…
Ян. А я на вас дивлюсь. Чего-чего не повидали, а в башке как было пусто, так и осталось.
Бартош. Не видели вы, Ян, Костюшку, не слышали вы, как он говорит. Иначе бы на божий свет глядели. А ведь и он из панов…
Ян. О далеких, о великих делах вы думаете, а тут ведь уж явственно видать, что дело плохо.
Владек. Очень уж пан Травинский сердит, а за ним и приказчики.
Бартош. Надо будет их окоротить.
Ян. Эх…
Бартош. Закон так закон. Сказано было: отработки не будет и уменьшение повинностей.
Ян. Где такой закон?
Бартош. Не болтайте, Ян, сами хорошо знаете. Вы грамотный, читали.
Ян. Мало ли что читаешь? Мужику кажется, что коли напечатано, так уж свято. Оно, конечно, печатным легче обмануть, чем словами. А тут и говорили и печатали, а что с того?
Бартош. Самим присмотреть надо. Понятно, если мужик своего не требует да еще управляющему в пояс кланяется, то…
Ян. Еще ниже кланяться станут.
Бартош. Это почему же?
Ян. Поговаривают, что дело с паном Костюшкой к концу идет.
Бартош. Неправда!
Владек. Выдумают тоже!
Ян. Уж не знаю. В городе сказывали.
Бартош. Сказки! После Рацлавиц говорили, будто пан Костюшко убит и все проиграно. Мало ли слухов в народ пускали.
Владек. Все затем, чтобы мужик слушался управляющих да сидел смирно.
Бартош. Костюшке конец… Да ведь всюду народ зашевелился…
Ян. Чем больше шевелился, тем панам страшней было.
Бартош. Паны-то паны, а ведь и им не сладко, что к нам чужие пришли.
Ян. Знаете что, Войцех? Я вот все думаю — кто тут кому чужой, а кто нет? Что одна плеть, что другая — обе одинаковы. А разговор? Поговорите-ка с паном старостой, поймет он вас или вы его? Так говорится, что, мол, свои, а пан с мужиком никогда еще заодно не были.
Бартош. Но тут-то дело общее!
Ян. А я вот в эти общие дела не верю. Общие, пока пану надобно, а как не надобно — ступай, мужик, назад к вилам и навозу.
Входит хромой Шимон.
Шимон. Темно, а я думаю — может, еще не спят. Вот и зашел. А тут, гляжу, куча народу.
Бартош. Так сидим, разговариваем.
Шимон. Правильно, правильно, и я послушаю.
Ян. Ничего интересного. А вы ничего не слышали?
Шимон. О чем это?
Владек. Да вот про пана Костюшку сказывали, что его побили.
Шимон. Э? Не слышал я.
Ян. А мне, как погляжу на управляющего, думается, что правда. Очень он чего-то пыжится.
Бартош. Так ли, нет, а бояться нечего. Я-то не верю, что побили. Ну, а хоть бы и так… Те, кого убили, не встанут, и крови, что мужик пролил, обратно ему не отдадут. Значит, и то, что сулили, должно остаться.
Шимон. А конечно! Конечно.
Ян. Хорошо вам тут болтать, Шимон! Вот кабы вы так смело с управляющим поговорили… Да куда там! «Окажите божескую милость, ясновельможный пан…»
Входит Бартошиха, цедит на лавке молоко.
Шимон. А что же я? Я-то что? Вот кабы Бартош…
Бартошиха. Ого, опять Бартош! Бартош и Бартош, и на пушки он, и к управляющему он, а…
Шимон. Теперь вот хвалитесь этими пушками, а мало вы раньше и людям и мужику своему голову за это грызли?
Бартошиха. Что говорила, то говорила. А что теперь говорю, то теперь говорю.
Шимон. То-то вот… А конечно, Войцеху сподручней, потому шляхтич и… Все-таки управляющий должен уважение иметь…
Бартош. Все по углам говорят, а оно ни к чему. Надо бы пойти в усадьбу, всем вместе, скопом.
Шимон. Вот-вот-вот! Скопом!
Бартошиха. Видишь его, как обрадовался! Только бы моего вперед выпихнуть! Что это мой должен за всех отдуваться? Что у него, бабы, детишек нет? Его, что ли, отрабатывать заставляют? Его до ночи на барщине держат? Видали, какие!
Бартош. Молчи, Марыся, нельзя так…
Шимон. Конечно, нельзя!
Бартошиха. Гляди-ка на этого хромого! Да как ты можешь мне, в моей же избе?.. Кто тебя сюда звал, а? Будет мне мужика бунтовать, когда ему и так…
Входит управляющий Травинский.
Травинский. Что это здесь? Из ночи день делаете, а утром приказчик не добудится.
Бартош. Соседи сошлись.
Травинский. Что-то часто к вам соседи сходятся, — слышал, слышал!
Бартош. С каких это пор нельзя сойтись, поговорить?
Травинский. А, и почтеннейший кузнец здесь… Ну да…
Шимон. Прошу прощения, ваша милость, мы это после работы сошлись…
Травинский. Коня сегодня запарил, болван, я еще с тобой посчитаюсь!.. Банах, как с отработкой?
Бартош. Вот как раз насчет отработок…
Травинский. Что?
Бартош. А то, что вы, по-моему, не совсем так поступаете, как бы полагалось.
Травинский. Что? Да я вас!
Бартош. И нечего в моей избе на людей орать. Да и в других местах тоже! Эти времена прошли, пан управляющий!
Травинский. Вот как? Ну, смотрите, пан Гловацкий, смотрите! У всех у вас совсем в башках перевернулось. Ну, да я вас выучу.
Владек и Шимон тихонько выскальзывают из избы.
Бартошиха. О, господи, ваша милость, пан управляющий, говорю, говорю своему…
Ян. Помолчите, кума, одурели, что ли? Пану управляющему видится, что он в поле на людей покрикивает, а тут ведь Войцехова изба.
Травинский. Войцехова изба… Что ж, пусть так… Войцехова изба… (Выходит.)
Бартошиха. Ну, видишь, что ты наделал? Господи Исусе, ведь как тебя просила! Разозлили его теперь, только и всего.
Бартош. Ничего он мне, Марыся, не сделает. Не плачь.
Бартошиха. Ты вот знаешь, что ничего не сделает! Все-таки управляющий! Слышали, Ян, как он кричал?
Ян. Слышал, не глухой.
Бартошиха. И как вам сдается?
Бартош. Да что сдаваться-то? Забила ты себе что-то в голову, только и всего. Пойду вот завтра в усадьбу. Говорят, староста приехал. Он его живо окоротит.
Бартошиха. Ох, нехорошо это выйдет, нехорошо! А ты бы лучше тихо сидел. Есть у тебя изба, корова, кабанчик, свинья, чего тебе еще надо? Что ты слушаешь всякого, кто к тебе лезет!
Ян. Помолчали бы вы, Бартошиха. На то он и мужик, чтобы за мужицкие дела душой болеть!
Бартошиха. И вы туда же!
Бартош. Не ори, детей побудишь.
Бартошиха. Ну да, побудишь! Спят как убитые! Розу и утром-то с постели не стащишь.
Ян. Надо и мне собираться. И как же вы, Войцех, думаете? И вправду хотите идти?
Бартош. Надо. Все молчат, так управляющий совсем взбесился. Теперь уже и к Владеку с этой отработкой.
Бартошиха. А вот Владек-то с Шимоном и кинулись — только пятки засверкали, как он на них поглядел!
Бартош. Дивиться нечему. Застращали деревенский люд. С утра до ночи гнет спину на работе, вот потом и трудно поднять голову.
Ян. А подымешь, так опять пригнут.
Бартош. Кабы я так мудрил, как вы, мне бы и жить не хотелось. Надо поговорить, напомнить старосте, что, мол, манифесты…
Ян. Говорить можно… Известно, деревенские…
Бартошиха. А сами-то вы не деревенский?
Бартош. Глупо вы говорите, Ян.
Ян. А я вам, Войцех, скажу, когда в городе Варшаве восстание было, там не разговаривали… Городской народ, он умней. Там…
Бартошиха. И что же эти городские?
Ян. Обыкновенно. Вешали панов. На улицах вешали.
Бартошиха. Господи, твоя воля! Да вы у меня в избе и говорить про это не смейте! И без того беды не оберешься. Боже милостивый!
Ян. Так, так… Боязливый у нас народ. Ему только чтобы что-нибудь напечатали да поговорили, — только бы дать себя обмануть… Ну, будьте здоровы. Должно, и до утра недалеко, а встать надо рано, плуг наладить.
Бартош. Будьте здоровы.
Бартошиха. Войтусь, знаешь, что я тебе скажу? Не ходи ты никуда!
Бартош. Да ты что?
Бартошиха. Так, мне чего-то боязно… Злыми глазами на тебя управляющий смотрел, ох, злыми…
Бартош. Гляди, какая приметливая! Да что мне в его смотренье?
Бартошиха