– Привет, дорогая! – оживился купец. – Не нужна ли твоим родителям ткань для теплой одежды?
Он сдвинул в сторону образцы, освобождая место для гостьи. Бару с интересом отметила, что его уронокийский превосходен. Вероятно, это очень целеустремленный купец или ему легко даются чужие языки, а заодно и культура – иноземцы редко понимали, как выразить дружелюбие по-таранокийски.
– Почему они лысые? – осведомилась Бару, указывая на охранниц, которым хватило скудного запаса слов и жестов, чтобы вогнать рыбака в краску.
– На кораблях бывают вши, – объяснил купец, устало оглядывая торг из-под тяжелых бровей, стерегших его глаза, точно крепости. – Вши живут в волосах. А теплая одежда твоим родителям не нужна, учитывая здешний климат! И о чем я только думал, отправившись сюда торговать шерстяными тканями? Я вернусь домой нищим!
– Нет! – заверила его Бару. – Мы много чего делаем из такой ткани! И мы можем продать ее с выгодой купцам, отправляющимся на север. Ты принимаешь бумажные деньги?
– Предпочитаю звонкую монету и драгоценные камни. Но когда покупаю что-либо, расплачиваюсь бумажными деньгами – банкнотами.
На прилавке лежала и стопка палимпсестов – пергаментных листов из овечьей кожи, исписанных чернилами, которые можно соскрести и писать снова.
– Это твои расчеты?
– Да, и они слишком важны, чтобы показывать их тебе! – Купец раздраженно дунул, отгоняя назойливую муху. – Значит, твои родители пользуются бумажными деньгами?
Бару поймала муху и раздавила ее.
– Вначале их никто не хотел брать. Но теперь ваши корабли приходят так часто, что бумажные деньги есть у каждого – ведь на них можно купить столько всякой всячины!
Сделав паузу, Бару задала вопрос, ответ на который она, разумеется, знала, (просто знание порой было полезно скрывать):
– А ты из Маскарада?
– Из Империи Масок, дорогая, или же – Имперской Республики. Сокращать это название невежливо. Да, мой дом находится именно там, хотя я не бывал в Фалькресте уже несколько лет.
Купец, по-отечески нахмурившись, взглянул на охранниц, будто опасался, что они тоже нуждаются в присмотре.
– Вы хотите завоевывать нас?
Купец задумчиво сощурился и медленно перевел взгляд на Бару.
– Мы никогда никого не завоевываем. Мы не ввязываемся в кровопролитные побоища, которым вдобавок сопутствуют моровые поветрия. Мы пришли как друзья.
– А почему ты продаешь товар за монеты и драгоценные камни, а покупаешь за бумагу? – упорствовала Бару, невольно изменив форму речи в подражание матери. – Если я верно понимаю, вы забираете у нас все, чем можно торговать с другими, а взамен даете бумажки, которые не возьмет никто, кроме вас.
Взгляд торговца тканями внезапно сделался пронзительным.
– Мои родители беспокоятся, – объяснила Бару, смущенная неожиданной переменой.
Купец подался вперед, и Бару осенило. Точно такое же выражение лица ей доводилось видеть и раньше: глаза мужчина светились алчностью.
– Твои родители здесь?
– Мне и одной хорошо, – уклончиво ответила Бару. – На торгу потеряться невозможно. Но если ты хочешь купить телескоп…
– Да-да! Я обожаю телескопы, – усмехнулся купец, вероятно, полагая, что ей незнакомо понятие «сарказм». – Где они?
– Там! – указала Бару. – Моя мать – охотница Пиньон, а отцы – кузнец Солит и щитоносец Сальм.
Купец хмыкнул, как будто в отцах было что-то неприятное. Может, у них, в Фалькресте, и не бывает отцов?
– А как зовут тебя?
– Я – Бару, – прямо заявила она, поскольку тараноки никогда и в голову не приходило скрывать свои имена. – Бару Корморан! А знаешь, почему Корморан? Смешно, но, только услышав птицу корморан, я перестала плакать.
– Ты очень смышленая девочка, Бару, – вымолвил купец. – У тебя блестящее будущее. Навещай меня, когда хочешь. Спроси Кердина Фарьера.
Позже он нашел ее родителей и поговорил с ними. Бару пристально наблюдала за Кердином. Купец не мог прекратить разглядывать ее мать и отцов и асептически поджимать губы. Похоже, он сдерживался, чтобы не сплюнуть, но купил два телескопа и набор зеркал в придачу, чем обрадовал даже недоверчивого Сальма.
Последний в торговом сезоне конвой Маскарада обогнул риф Халае и пришвартовался в Ириадской гавани. С конвоем пришел и изящный фрегат под алыми парусами – военное судно, которое с нетерпением ожидал отец Сальм. На его палубе сгрудились моряки, галдящие между собой. Любая девочка с подзорной трубой могла бы наблюдать за ними с вершины вулкана хоть целый день – конечно, если у нее хватало любопытства и если она являлась настолько скверной дочерью, что могла без зазрения совести улизнуть от выполнения домашних обязанностей.
А у Бару имелась подзорная труба, да и дочерью она оказалась скверной, так что дело оставалось за малым…
– На борту солдаты! В латах и с копьями! – восхищенно поведала она родителям.
Бару гордилась собой: надо же, она сумела сделать столь важное и зловещее открытие! Теперь и ей разрешат принять участие в вечерних посиделках во дворе и болтать об отраве и пактах.
Но отец Сальм не поднял щит и не отправился на бой. Мать Пиньон не отвела Бару в сторонку, чтобы объяснить ей систему командования и особенности вооружения армии Маскарада. Отец Солит не угостил ее печеным ананасом и не начал расспрашивать о подробностях.
Они усердно работали во внутреннем дворе и по-прежнему шептались между собой о пактах и посольствах.
– Стоит им построить его, и нам крышка, – бурчал Сальм. – Они никогда отсюда не уберутся.
А Солит отвечал прямыми, без ножа режущими словами:
– Подпишем ли, нет ли, они все равно сделают так, как хотят. Нужно, чтобы они его строили на наших условиях.
Чувствуя, что ею пренебрегают, и не желая заниматься пи хозяйством, ни счетом, Бару принялась докучать родителям вопросами.
– Солит, – осведомилась она у отца, набивающего мешок келпом[3], – когда ты снова будешь ковать?
Когда Бару была маленькой, Солит выковывал прекрасные и опасные вещи из руды, которую добывали из земли и из горячих источников.
– Как только закончится торговый сезон, Бару, – отвечал Солит, взвалив мешок на плечи и направляясь к печам.
– И мать помчится за гору, на равнины – с копьем, убивающим кабанов, которое ты ей сделал?
– Наверняка.
Бару с удовольствием посмотрела на мать – ее широкий шаг и могучие плечи куда лучше подходили для охоты, чем для изготовления телескопов. Перевела взгляд на второго отца – тот умел бить в барабан столь же неистово, как и драться.
– А когда солдаты придут, отец Сальм возьмет копье, убивающее людей, которое ты сделал специально для него?
– Взгляни, дитя, сколько на тебе грязи, – заявил Солит. – Ступай-ка в дом Леа, Нырялыцицы-за-Жемчугом, и принеси пемзы. И не забудь взять бумажных денег и купить у нее оливкового масла.
Бару так долго читала о «пактах», «валютах» и «арбитражах», что иногда переставала соображать, что к чему. В таких случаях она делала передышку и приставала с расспросами к матери Пиньон или молча сидела в углу и размышляла. Было ясно одно: что-то случилось. В прошлом году родители были гораздо радостнее, чем сейчас.
Следовало повернуть ход дел в обратную сторону. Но каким образом?
Купец Кердин Фарьер сидел за своим прилавком на Ириадском торгу. Его охранницы сияли и лоснились, как сытые, обожравшиеся чайки. Торговый сезон почти закончился, и на сей раз базарный день выдался штормовым – серым и неприветливым. Близилось время, когда торговые кольцевые ветры Пепельного моря утихнут, уступив место зимней непогоде. Но Ириадская бухта укрывала торг от буйства ветров и волн, и барабанщики били в барабаны.
Бару отправилась прямо к прилавку торговца шерстью.
Фарьер разговаривал с тараноки из равнинных, очевидно, явившимся из-за горы. Бару всю жизнь твердили, что с равнинными общаться нельзя, поэтому сначала она подошла к охранницам. Бритоголовые женщины взглянули на нее свысока – сперва безразлично, а спустя мгновение – с раздражением. Но Бару не собиралась убираться восвояси, и охранницы сменили гнев на милость. По крайней мере, одна из них слегка улыбнулась. Другая же взглянула на товарку в ожидании пояснений, и Бару догадалась, что они, скорее всего, военные, и первая – «старшая по званию».
Чтение и размышления не пропадали даром!
– Привет, малышка, – произнесла главная охранница с темной кожей, широким ртом и блестящими синими глазами, как у большеклювой вороны.
Одета она была в бриджи и белый мундир, испещренный пятнами. Ее уруноки оказался превосходен – не хуже, чем у Кердина Фарьера.
– Вы целый сезон здесь, – сказала Бару. – Не ушли ни с одним из торговых кораблей.
– Мы поплывем домой с последним конвоем.
– А по-моему, нет, – возразила Бару. – И вы – не личная охрана Кердина Фарьера. И вообще не купцы. Иначе бы давно сообразили, что на Ириадском торгу охрана не нужна, и Кердин Фарьер отправил бы вас поискать другое занятие.
Одна из охранниц напружинилась и пробормотала что-то по-афалонски, на том самом фалькрестийском языке. Бару разобрала знакомые по словарю словечки «туземец» и «украсть», но синеглазая женщина присела перед Бару на корточки.
– Она сказала: ты очень умная девочка.
– Вы – солдаты, верно? – продолжала Бару. – С корабля. С боевого судна, которое стояло несколько месяцев подряд вдали от берега, а другие купцы приходили и уходили и увозили с собой ваши донесения. Это же очевидно! Купец не выучит язык туземцев так хорошо, как вы. Наверное, вы – шпионы. А теперь, когда ветры подули в другую сторону, ваш корабль укрылся в гавани.
Синеглазая женщина положила руки ей на плечи.
– Ну и проказница! Я знаю, каково это – видеть в море чужие паруса. Меня зовут Шир, я из Ордвинна. Когда я была маленькой, суда Маскарада пришвартовались в Пактимонте, величайшем из наших городов. Маскарад воевал с князем Лахтой, и я тогда перепугалась. Но все кончилось хорошо, а моей тетке посчастливилось убить того жуткого князя. Возьми-ка монетку. Сбегай, купи мне манго, и я с тобой поделюсь, ладно?