Креслин молча улыбается, понимая, что в словесном поединке едва ли может стать достойным соперником любому из поднаторевших в такого рода играх придворных.
– Приятный денек. – Дрерик обращается к Креслину, слова сочатся с его губ, словно мед.
– Да, день прекрасный, – соглашается Креслин, понимая, что не может не ответить па прямое приветствие.
– Видишь, он нацепил клинок, – замечает Дрерик, выразительно поглядывая на спутника постарше. – Не потому ли, что другой его клинок ни на что не годен? Как думаешь, Нертрил?
– Ну... о том лучше судить женщинам, милостивый господин.
– А, ну конечно... если допустить, что женщины даже... Впрочем, неважно.
Креслин сглатывает. Дрерик, остановившись примерно в четырех шагах от него, поворачивается к нему спиной и принимается рассматривать миниатюрную розу, растущую в беломраморной вазе.
– Милостивый господин, – шепчет герольд и тянет Креслина за рукав.
Тот остается неподвижным.
– Как думаешь, Нертрил, он и вправду заслуживает титул милостивого господина?
– Э-э... из политических соображений порой случается оказывать подобную честь невесть кому. Но, думаю, мы могли бы оказать ему услугу. Маджио нравятся такие худенькие юноши, как этот горский... господинчик. Может быть, нам стоит представиться?
Креслин чувствует, что краснеет, и виной тому отнюдь не прямые солнечные лучи.
– Мне все же кажется, милостивый господин, что он выказывает некоторый интерес, – голос Нертрила звучит подчеркнуто вяло и безразлично.
– Порой приходится быть до неприличия прямолинейным. Эти горцы, даже их так называемая «знать», не понимают намеков.
Креслин поворачивается к герольду:
– Воистину поразительно, когда речь, столь учтивая по форме, оказывается столь вульгарной по содержанию. Мне хотелось бы взглянуть на участок сада, не оскверненный... – он не заканчивает фразу.
В саду воцаряется тишина.
Кто-то касается его рукава, и Креслин оборачивается.
– У меня создалось впечатление, что ты без должного почтения отнесся к моему господину. Это прискорбно, – Нертрил укоряет юношу с мягкой улыбкой, которая, однако, не касается глаз говорящего.
– Невозможно должным образом почтить жабу, поскольку оная обитает в грязи, – парирует Креслин.
– Милостивый господин... – отчаянно шепчет герольд. Длинный клинок покидает ножны.
Креслин снова сглатывает.
– Итак, ты не желаешь выразить покорность и на коленях умолять милостивого господина о прощении? – с тем же нарочитым безразличием спрашивает Нертрил.
– Полагаю, что нет.
С этими словами Креслин отступает на шаг и обнажает собственный меч, покороче и пошире.
– Ну что ж... в самообладании ему не откажешь, хотя умом он явно не блещет, – резкий голос принадлежит Дрерику.
Нертрил молча следит за взглядом Креслина. Креслин улыбается, вспоминая уроки Эмрис и Хелдры. Его взгляд остается неподвижным. В отличие от клинка.
Нертрил непроизвольно отступает с легкой раной в предплечье, но тут же бросается вперед.
Меч Креслина, едва ли не опережая мысль, взлетает навстречу. Миг – и длинный клинок уже валяется па белой дорожке.
Нертрил зажимает рану на правой руке: кровь сочится меж его пальцев, смачивая серый шелк.
Дрерик стоит с раскрытым ртом. Креслин, с мерцающим клинком в руке, делает шаг по направлению к нему.
– Варвар... ты не посмеешь...
Кончик меча слегка касается щеки блондина, оставляя на ней две тоненькие красные полоски.
– Думаю, господинишка Дрерик, этого хватит, чтобы ты надолго запомнил, как опасно оскорблять тех, кто выше тебя. Ну а тебе, – Креслин кланяется Нертрилу, – я должен принести извинения за то, что не смог продемонстрировать должное искусство. Мне далеко до стражей Западного Оплота, ведь я всего лишь консорт-правопреемник... Идем отсюда, – обращается он к застывшему с открытым ртом пареньку. – Я не выношу запаха крови.
И уже в который раз сглатывает, подумав о реакции маршала. Она будет недовольна.
– Милостивый господин...
– Ну, куда пойдем?
Креслин направляется к тропке, по которой они вошли в сад.
Герольд пожимает плечами и ведет его обратно. Креслин слышит, как позади белые камушки садовой дорожки поскрипывают под быстрыми шагами, но не оборачивается. Интересно, куда это Дрерик так заспешил?
Его собственные шаги нарочито неторопливы: ему ли опасаться этого разряженного, как шлюха, болтуна.
– Милостивый господин чем-то озабочен?
– Все в порядке. Я просто задумался.
К покрытым зеленым лаком и отделанным позолотой дверям, ведущим из сада во дворец, они приближаются молча. Герольд легко распахивает перед Креслином массивные створы: видимо, петли здесь смазаны не хуже, чем в гостевых апартаментах. Все еще размышляя о Дрерике, юноша вступает в коридор с каменными стенами, сумрачный после залитого солнцем сада.
– Господин Креслин!
Темнота окутывает его, словно из ниоткуда спустилась ночь. Рука метнулась к клинку, но пальцы лишь скользнули по рукояти: чьи-то руки прижимают его к граниту стены.
Он тянется мыслью к ветрам зимы, и они приходят. Подхваченный вихрем шелковый шарф хлещет по лицу и глазам. Руку, так и не дотянувшуюся до меча, пронзает холодом. Мгновенный укол, и вихрь уносится прочь. Тьма развеивается. Он снова один, если не считать стоящего с опущенными глазами герольда.
– Что... что это было? – выдыхает Креслин.
– Что милостивый господин имеет в виду? – паренек поднимает на него ясный взор. – Некая женщина окликнула милостивого господина по имени, и он остановился поговорить с ней. Сам я ее не разглядывал, поскольку решил: раз милостивый господин счел нужным остановиться, он знает, что делает, – юноша присматривается к Креслицу и робко спрашивает: – Что-то не так?
– Так ты точно ее не разглядел?
– Нет, милостивый господин. Она стояла в тени.
Креслин переводит взгляд на дверь. Конечно, коридор не сад, но окна и здесь дают достаточно света. А никаких теней нет и в помине.
– Ладно, – машет он рукой, смиряясь с обстоятельствами. – Жаль только, что я так и не узнал, кто она такая.
– Должно быть, она много думает о милостивом господине, иначе не повела бы себя так откровенно, – с искренним удивлением говорит герольд.
Креслин выдавливает фальшивую улыбку. Может быть, это подстроил Дрерик? Но почему тогда все ограничилось уколом в руку? Он не смотрел на рукав, но и без того знал, что там совсем крохотная, такая, что не видна на шелке, дырочка.
Но, в конце концов, по сравнению со стычкой в саду – это происшествие пустяковое. Лучше всего поскорее о нем забыть.
Но забыть никак не удается.
VI
– Ты позволил себе рисковать, Креслин. А вдруг бы он оказался мастером клинка?
– Так ведь не оказался же. И не мог: он слишком мастерски носит шелка.
Маршал качает головой.
– Ты хоть понимаешь, что это изрядно осложнит твою жизнь?
– Мою жизнь? Меня больше волновали твои переговоры.
Он бросает взгляд на окно, где ветер, предвестник еще только затягивающих горизонт дождевых туч, шевелит шелковые занавески.
– Ну, по части переговоров ты мне так удружил, что дальше некуда.
Маршал делает шаг к окну, потом останавливается и устремляет на сына взгляд суровых голубых глаз.
Креслин молчит, размышляя, следует ли воспринимать услышанное как шутку, и ждет, когда она продолжит.
– Консорт, почти мальчик, обезоружил одного из самых опасных бойцов Сарроннина. Нертрил убил более десятка соперников, и мужчин, и женщин, – маршал хрипло смеется. – А ты еще и извинился перед ним за то, что не дотягиваешь до уровня стражей. Твой приятель герольд разнес эту новость по всему дворцу прежде, чем ты успел добраться до своей комнаты.
– Не вижу проблемы, – пожимает плечами Креслин.
– Какое семейство согласится принять консорта более опасного, чем любой из живущих к западу от владений магов и владеющего клинком лучше большинства воительниц Кандара? В сознании чтящих Предание такое укладывается с трудом, – маршал улыбается. – Ну, а разрисовывать тому хлыщу физиономию и вовсе лишнее. О, я понимаю, он заслужил урок, но ты дал всем здешним понять, что меч у тебя не игрушка. Мы-то все усвоили это давным-давно... – она отворачивается к окну. – Да, в каком-то смысле жаль, что весной прошлого года нам не удалось сговориться с сутианским посланником. Мы сделаем, что сможем...
Креслин заставляет себя не хмуриться: он, по крайней мере, никого не убил. Но имея в виду настроение маршала, он решает не упоминать о странном происшествии в коридоре. В конце концов, он получил всего лишь булавочный укол, да и булавка, судя по его самочувствию, была не отравлена.
Стражница у дверей, пока Креслин не смотрит в ее сторону, качает головой. Точь-в-точь как маршал.
VII
– Не спрашивай меня, каков мужчина.
На лесть он падок и душой изменчив,
Кокетлив, вздорен, склонен к пустословью...
Но что с него возьмешь, ведь он мужчина!
Не спрашивай о том, каков мужчина.
Ему носить пристало в ножнах веер
И взоры госпожи ловить покорно.
Но что с него возьмешь, ведь он мужчина!
Смех за столами стражей действует Креслину на нервы, но менестрель продолжает распевать куплеты, высмеивающие мужские слабости. С каждой строчкой Креслин все крепче сжимает зубы.
Лицо маршала остается бесстрастным. Сидящая рядом с ней Ллиз улыбается, но так, словно не совсем уверена в том, что стихи и вправду остроумные.
Менестрель, облаченный в обтягивающие штаны цвета загорелой кожи и ярко-голубую рубашку из блестящего шелка, ловко пританцовывает на помосте, время от времени подчеркивая содержание песни взмахами веера, сработанного в форме меча.
– Но что с него возьмешь, ведь он мужчина!
Менестреля награждают бурными хлопками, и он раскланивается во все стороны, прежде чем отбросить свой шутовской веер, достать гитару и сесть на табурет лицом к публике.