Ян Жижка взмахнул рукой, и с холма с гиканьем, улюлюканьем и боевым кличем «Уррах» вылетел отряд татарской конницы. Едва оказавшись на расстоянии прямого выстрела, всадники погнали коней вдоль строя, осыпая его градом стрел. Войлочные наконечники, привязанные к древкам, не пробивали щитов и доспехов, но попав в неприкрытую часть тела, синяки оставляли внушительные. Из строя послышалась команда: «Павезьеры, вперед!». Спустя несколько мгновений вокруг баталий сомкнулась цепь тяжелых ростовых щитов, из-за которых, не давая всадникам приблизиться, торчали острия пик.
— Лучники и арбалетчики к бою!
Выстроенные на флангах стрелки резво взялись за дело. Густой дождь стрел обрушился на закрепленные вдоль склона холма деревянные щиты с грубо нарисованными всадниками.
— Правый фланг, два румба вест! Левый фланг, два румба ост!
Лучники и арбалетчики, повинуясь четким приказам, смещали направление атаки, загоняя сбившихся в кучу всадников под таранный удар вновь перешедшей в атаку пехоты. Щитоносцы-павезьеры, разомкнув стену, снова отошли на фланги, ожидая новой команды.
«Бей, коли, круши! Не щадить никого! На этих ублюдках ваша добыча!» Баталия ответила командиру слитным ревом, с видимым удовольствием втыкая в соломенные чучела длинные пики, обрушивая на глиняные «черепа» крючья и топорки алебард. Взвыла труба, заглушая воинственные крики, и новая команда заставила баталию в полном порядке отступить и развернуть фронт.
— Атака левый фланг!
Без паники и суеты вчерашние разбойники, ступавшие след в след друг другу, разом повернулись и перестроились, обращая к вновь появившимся всадникам лес пик.
— Сомкнуть промежутки между баталиями!
Кавалеристы, втянувшиеся было в оставленные между квадратами проходы, заметались в ужасе, понимая, что еще минута, и эта мерно шагающая пехота растерзает, и не заметит, и всадников, и их лошадей.
— Разомкнуть промежутки!
Ян Жижка довольно поглядел на соратника:
— Ну как? Сегодня я решил обойтись без «горячих блюд». Порох нынче дорог.
— Прекрасно. За столь короткий срок, друг мой, вы создали из лесного сброда настоящую армию. Но, думаю, зрители лучше оценят ваши достижения. — Мишель Дюнуар указал на дальние холмы, поросшие лесом. — Там, и вот там расположились наблюдатели.
— Да? — Жижка нахмурился. — Признаться, я их не заметил.
— Вы были слишком увлечены происходящим на поле. У меня есть несколько замечаний, но об этом позднее. Пока же, с вашего позволения, я послал людей пригласить соглядатаев к вам в гости.
— Что ж, — Ян Жижка погладил усы, — посмотрим, кого на этот раз Бог послал.
Спустя двадцать минут на равнине меж холмами показались два небольших рыцарских отряда.
— Судя по лилиям в лазури, — разглядывая значки ближних всадников, начал Ян Жижка, — это люди короля Франции.
— Верно, — подтвердил Дюнуар. — А вторые, у которых лилии в лазури соседствуют с золотыми леопардами в червлении, значатся англичанами.
— В каком смысле, значатся?
— В их жилах столько же французской крови, сколько у добрых подданных его величества, Карла VI Валуа.
— Что, интересно, нужно этим господам в здешней глухомани?
— Готов поставить золотой цехин против стоптанного башмака, их любознательность продиктована вовсе не досужим интересом. Однако надо отдать им должное, господа появились куда раньше, чем я их ожидал.
Между тем обе кавалькады поднялись на холм. Рыцари, оруженосцы, конные лучники-аршеры с неприязненным подозрением разглядывали друг друга, не выказывая, впрочем, агрессивных намерений.
— С кем имею честь, господа?
— Граф Ришар де Монвуа, — гордо выпрямился командир первого отряда. — Бальи короля Франции, Карла.
— Граф Ричард Маунтвей, — склонил голову второй. — Бейлиф короля Франции и Англии, Генриха IV.
— Называйте меня пан Михал, а это, имею честь вам рекомендовать — маршал его светлости, великого князя Витовта, доблестный рыцарь Ян Жижка.
Рыжий ирландский скакун маршала встал на дыбы, приветствуя гостей, и затанцевал на месте, удерживаемый твердой рукой хозяина.
— Какое приятное общество, — улыбнулся Ян. — Что привело вас в наши края, столь далекие от родного дома?
— Слухи о вашей доблести летят, подобно быстрокрылым птицам, — начал француз.
— Птицам еще рано отправляться на юг, — не спуская с бальи внимательных глаз, заметил Ян Жижка.
— Верно, верно! — обрадованно подтвердил англичанин. — Да и что там делать?
— А вы-то сами для чего прибыли?
— Я буду прям и честен, как подобает рыцарю. Славный король Генрих прислал меня, чтобы пригласить вас на службу к нему со всем войском. Он согласен дать полторы монеты за каждую из тех, что получаете вы от великого князя Витовта. И я, своими глазами увидев ваши учения, склонен думать, что это войско стоит каждого шиллинга. Ну а мой король, в свою очередь, стоит того, чтобы ради него обнажать меч.
— Твой король — узурпатор, дорогой кузен! — возмутился граф де Монвуа.
— Зато твой — выживший из ума сластолюбец, мой дорогой кузен, — парировал граф Маунтвей. — И раз уж Господь отметил чело его безумием, то грех возлагать на него корону Франции.
— Вот как? — подбоченился вельможный бальи.
— Да, именно так! — Бейлиф упер руки в бока.
— А твоему королю не то что корону Франции, даже корону Англии носить зазорно! Он выскочка!
— Да как ты смеешь?! Он священной королевской крови!
— Ха! После Филиппа Красивого треть французского дворянства может похвастаться наличием в их жилах крови более священной, нежели у потомства каких-то там нормандских герцогов.
— Это еще как знать, что за рассол течет в жилах самого Карла VI! Я уж молчу о его сыне.
— Ты ищешь смерти, кузен? — Граф де Монвуа выхватил меч.
— Я не страшусь ее, ибо мне есть за кого умирать, — горделиво ответил Маунтвей, выхватывая из ножен свой клинок.
— Господа, мы вам не мешаем? — пытаясь вставить слово меж гневных возгласов ссорящихся родственников, спросил Мишель Дюнуар.
— А? Что?
— Нет-нет.
Графы вернули оружие в исходное положение.
— Итак, — перешел к делу де Монвуа. — Мой король готов платить две монеты за каждую вашу одну.
— Ха, две монеты! Не смешите мои саботены![21] Где он возьмет эти деньги? Баварская шлюха[22] уже давным-давно разграбила казну, так что доходы короля откуплены на десять лет вперед.
— А твой король и вовсе может платить лишь тем, что награбит, как разбойник на большой дороге.
— Пусть даже так. Но он может платить.
— Как же! Может! Уж скорее моя срамная капсула[23] может разговаривать. Он может дать лишь то, что награбят его головорезы. Зачем же этим удальцам помирать за вашего самозванца и делиться с ним, если, сражаясь против него, они могут оставлять себе бо́льшую часть добычи?
— Господа, не желаете ли отобедать? — вновь перебил спорщиков полномочный представитель князя Витовта. — Весьма рекомендую. Сегодня у нас телятина с ветчиной и изюмом, шафранное ризотто с уткой и трюфелями, колбаски, тушенные в вине с овощами, хороший выбор рейнских вин, засахаренные фрукты на десерт…
— О, это чрезвычайно любезно с вашей стороны, — улыбнулся француз.
— Да-да, весьма любезно! Мы с кузеном и наши люди проголодались с дороги.
— Всегда к вашим услугам, — склонил голову Дюнуар. — А после легкой трапезы вы можете увидеть, как наше войско отражает удар тяжелой кавалерии.
— Прекрасно!
— Ночью для вас и ваших людей будут разбиты шатры в лагере, и вы, господа, воочию оцените, в каком порядке он содержится и насколько хороша караульная служба.
— Браво, браво, мсье Мишель, вы совершили настоящее чудо!
— О, не стоит приписывать мне чужие заслуги. Все это сделали пан Ян и офицеры братства святого Марка. Господа, убедившись в нашем гостеприимстве, завтра поутру вы отправитесь в обратный путь, чтобы засвидетельствовать своим государям наше совершеннейшее почтение. Столь глубокое, что оно не позволяет нам поднять оружие ни на одного из них. А поскольку войско наше создается для благого дела, для защиты христианского мира от полчищ Тамерлана и Баязида, то мы имеем честь передать через вас сердечный призыв королям Франции и Англии забыть распри и объединиться в борьбе с общим врагом.
— Дело, конечно, благое, — начал граф де Монвуа, — но это невозможно!
— Объединиться? Нет, решительно невозможно. Даже против Тамерлана.
— Увы, господа, — тяжело вздохнул пан Михал, — я ждал подобного ответа. Что ж, в таком случае вам следует вспомнить о рыцарской добродетели, именуемой щедрость.
— О чем это вы, мсье?
— Да-да, о чем это вы, сэр?
— Не стоит так беспокоиться, джентльмены. Мы не претендуем ни на ваши золотые шпоры, ни на рыцарские цепи. Но ведь, будем честными, вам, несомненно, были даны значительные суммы для подкупа пана Яна, меня и прочих командиров. Так вот, эти суммы вы оставите здесь.
— Но это грабеж!
— Ни в малейшей степени. Как можно! — почти ласково глядя на возмущенного француза, гулким басом проворковал Мишель Дюнуар. — Когда вы, граф, вернетесь к своему королю, а вы — к своему, то сможете с полной ответственностью сказать, что сделали все возможное, все, что было в ваших силах, чтобы выполнить порученную тайную миссию. Ибо защита христианских земель от вторжения неверных куда важнее распрей в благородном семействе.
— А если мы откажемся? — гордо расправил плечи граф Маунтвей.
Лицо Дюнуара помрачнело:
— Тогда обед для вас, увы, отменяется. Вы сможете не только увидеть, но и поучаствовать в следующих занятиях, и в полной мере оценить, как эти головорезы расправляются с отрядами тяжелой кавалерии. Неужели, джентльмены, вы и впрямь полагаете, что это хорошая мысль?
— Господин Раскольников, почему вы убили старушку, у которой в кармане был всего рубль, —