— Ты не похож на тартарейца, — прервал затянувшуюся паузу Баязид.
— Конечно, — согласился гонец.
— И на османа тоже не похож. Но отлично знаешь язык.
— Я родом из княжества Феодоро. Эмирал Вигбольд нанял меня толмачом.
— Да, Феодоро, — кивнул Баязид. — Конечно. У тебя определенно северные черты лица, как и у многих феодоритов. А что стало с прежним гонцом?
— Он тяжело ранен. В пути шебека столкнулась с венецианскими кораблями и едва спаслась. Благо, дело было ночью. Твой гонец получил стрелу, и возможно, его уже нет среди живых.
— Да, — вздохнул султан. — Таков удел воина. Что ж, ты принес хорошие вести. Ступай отдохни и поешь.
Камдил, низко кланяясь, попятился к выходу из шатра.
— Джокер-1 вызывает Джокера-2 и Ваганта. Я на месте. В лагере, по моим подсчетам, около двенадцати тысяч человек. Но часть кавалерии, должно быть, контролирует округу.
— Ага. Массовый выезд контролеров на маршрут. Ты там, главное, следи, чтоб тебя не прокомпостировали.
— Сейчас пройдусь тут, гляну, что где расположено, а заодно и присмотрю тихое местечко. Не то, о котором ты сейчас подумал.
— А шо я, там действительно тихо. И мертвые с косами стоят, — взвыл Лис. — Представь себе: ночь, полнолуние…
— Погоди, а это мысль.
— Полнолуние — это не мысль. Полнолуние — это одна из фаз вращения…
— Я серьезно.
— Друзья мои, — послышался на канале связи голос Мишеля Дюнуара, — оставьте пикировки до лучших времен. Вальдар, не забудь включить картинку. Начинаем аэрофотосъемку.
Передовые отряды королевича Стефана появились около полудня. Они осматривали местность, должно быть, подбирая удобную стоянку для армии. Скрытая за кустарниками шеренга лучников-янычар, дождавшись, когда всадники приблизятся, дала залп. Наткнувшиеся на засаду сербы не стали испытывать судьбу, ввязываясь в бой, и, оставив на поле несколько человек убитыми и ранеными, бросились врассыпную, чтобы собраться позже в безопасном месте. Новые стрелы летели им вслед, выбивая из седел очередные жертвы. От Геркулесовых столбов и до Босфорского пролива не найти лучников искуснее, чем янычары.
Затрубил сигнальный рожок, и вслед спасающимся бегством сербам устремились могучие сипаги, оглашая воздух боевыми кличами. Преследование длилось недолго. Минут через двадцать перед османами показалась линия тяжеловооруженных, закованных в доспехи латников, над которыми развевался королевский штандарт Стефана Лазоревича. Отряд легкой конницы буквально обтек ее, и рыцари, опустив копья, двинулись вперед, переходя с шага на рысь. Сипаги попятились. Выдержать на такой дистанции удар конных латников было делом почти невозможным. Они начали разворачивать коней, спеша укрыться в лесу, маячившем за спиной, но тут собравшиеся воедино сербские конные лучники начали охватывать турецкие фланги, засыпая сипагов короткими стрелами с наконечниками, выдержанными в собачьем дерьме. Убить такими стрелами наповал не всегда удавалось, но даже самая пустячная царапина приводила к заражению крови.
Сипаги, окончательно потеряв строй, бросились наутек. Таков был приказ Баязида: едва враг начнет давить, следовало отступать, демонстрируя ужас. Свою роль они выполнили отлично. Одного лишь они не могли оценить, поскольку не имели глаз на затылке: как только османские всадники бросились через лес, рыцарь с сербским орлом на щите поднял руку, штандарт начал качаться из стороны в сторону, и рыцарский бандон[36] вдруг остановился и начал перестраиваться в клин. Затем послышался мерный грохот барабанов, и на дальнем холме спокойной неторопливой поступью двинулась вперед пешая колонна. В считанные минуты она перестроилась в четыре плотные баталии и, выстроившись так, что проходы между ними напоминали крест, под грохот барабанов и вой боевых труб зашагала вперед.
Услышав мерный топот, янычары вновь вскинули луки. Но вместо потерявших равнение преследователей на опушку леса выступили павезьеры, несущие тяжелые щиты почти в человеческий рост. За ними, склонив копья, плечом к плечу шли вымуштрованные пехотинцы Яна Жижки. Конные лучники-сербы прикрывали их с флангов, готовые ответить выстрелом на выстрел.
Янычары было попятились, увидев перед собою лес склоненных пик, но быстро остановились. Лесная позиция для них была куда выгоднее, чем холмистая пустошь, простиравшаяся от этого леса и до самого берега. Приказ Баязида сулил большинству из них геройскую смерть. Принять на себя первый натиск, сбить яростный порыв, смешать ряды, а затем, отступая, если будет, кому отступать, завести врага в ждущую его западню. Каждый из янычар, с детских лет выросший близ султана и его дворца, готов был умереть за своего Кормильца. Ритуальные ложки, закрепленные на их белых шапках, служили каждодневным напоминанием о том.[37] И уж конечно, во имя султана они готовы были убивать. Сейчас янычары вернули в саадаки бесполезные в рукопашной луки и потянули из-за пояса ятаганы, взялись за рукояти топоров и шестоперов.
Пехота гяуров неспешно, точно и не атакуя, а просто гуляя в полном вооружении, двигалась вперед. На губах чербаджи[38] Исмаила появилась ликующая ухмылка — как бы ни был хорош строй, никому еще не удавалось сохранить его, когда под ногами путаются корни, в лицо хлещут ветви, а смертоносные пики цепляются за деревья и становятся не столько оружием, сколько обузой. Сейчас, еще немного, еще несколько десятков шагов… Равнение шеренг смещается, и он тут же скомандует начать атаку. Нет еще в землях франков той пехоты, которая смогла бы выдержать свирепый натиск янычарских орт.[39]
Ровные линии баталий под гулкий бой тяжелых барабанов дошли до самой кромки леса.
Тут вдруг барабан смолк, строй остановился, и в тот же миг послышалась нервная барабанная дробь. Ряды пик пришли в движение, павезьеры чуть развернулись, и в промежутки между щитами просунулись жерла ручных мортирок. Залп! Грохот, точно раскат грома, потряс округу. Сербские конные лучники натягивали удила, стараясь удержать испуганных коней. Некоторые, забыв о боли, не чувствуя шпор, в ужасе мчали по полю. Но пехотинцам не было до них дела. Еще один залп.
Чербаджи Исмаил не видел своих людей, но мог поклясться, что среди деревьев эти нелепые изобретения гяуров еще бесполезнее, чем в открытом поле. Возможно, кто-то из янычаров и получил раны. Возможно даже кто-то мчит теперь на встречу с Аллахом, но что это в сравнении с потерей темпа. И этот дым, заволокший всю округу…
Так думал чербаджи Исмаил, поскольку весь подлесок действительно заволокло клубами дыма. И потому старый волк не смог разглядеть, как после первого же выстрела разомкнулись павезьеры в центре баталий и, пригибаясь, скользя по-кошачьи неслышно, вперед устремились несколько сотен головорезов из самых ярых, наводивших ужас на больших дорогах в германских княжествах. Уж чему-чему, а драться в лесу, затянутом туманом, учить их было излишне.
Они возникли, точно выросли из порохового дыма. И начали бить, молча, коротко, не тратя времени на схватку, целя в горло, чтобы, умирая, враг не издал ни единого звука. И как только расправлялись с ближайшими, кто обнаружился по ту сторону дыма, тут же карабкались на деревья, ожидая нового сигнала. И вскоре снова загрохотали барабаны. Баталии двинулись вперед. Чербаджи Исмаил скомандовал атаку. Строй замер в подлеске, ощетинившись пиками, а в спину янычарам, осыпаясь, точно желуди с дубов, снова ударили притаившиеся головорезы.
— Джокер-1, как там обстановка? — звучало в это время на канале закрытой связи.
— У нас на кладбище все спокойно. Схрон оборудовать не успел, так что пришлось спрятаться на дубе. Здесь как раз хорошее дерево попалось. Лет триста, не меньше. Тут среди могилок примерно две орты янычаров в засаде. Я только начал копать, а они сюда примаршировали. Баязид, конечно, ожидает десанта с моря, но, как видишь, решил подстраховаться.
— Ты Лису сообщил? — поинтересовался Дюнуар.
— Конечно. Они уже на подходе. Твой адмирал решил несколько кораблей запустить сразу в порт, чтоб захватить крепость, а остальные — сюда.
— Разумно. Как там с твоего дуба, не видно, не придумал ли Баязид нам еще каких сюрпризов?
— Пока не видно. Все по-прежнему. Он будет заворачивать вас влево, чтоб вы подставили спину под удар с моря.
— Ну, это ему не удастся, сейчас пехота прорвется по центру, а на левом фланге у нас графы де Монвуа и де Маунтвей решили устроить соревнование, кто из них круче. Ну, и с ними там прочие германцы с трансильванцами, которые, соответственно, разделились по командам на красных и синих.
— Лишь бы не заблудились и между собой не передрались.
— Ой, не сглазь. Очень на это надеюсь.
Баязид наблюдал поле боя из шатра, установленного на холме. Он не видел, что происходит в лесу, но звуки боя, доносившиеся оттуда, наполняли сердце его радостью. Стало быть, все идет так, как он задумал. Конечно, жалко терять таких храбрецов, как чербаджи Исмаил и его люди, но теперь хваленый строй наемников, о которых рассказывал и гонец недоброй вести, и его собственные разведчики, конечно, развалится. И как только гяуры начнут преследовать его храбрецов, на фланги их обрушится неудержимый удар тяжелой кавалерии. А янычарские орты по фронту, приняв уже ослабленный удар, сами перейдут в контрнаступление. Вот тогда-то и начнется самое настоящее сражение.
Гяуры хитрят. Конечно, сражение под Никополисом их кое-чему научило. Они больше не бросаются в атаку лишь для того, чтобы показать собственную удаль. Но, как ни старайся, невозможно за несколько лет поменять голову и сердце. Как только эта их выдумка с пехотным строем развалится, они бросят в бой тяжелую кавалерию. Сейчас ее куда меньше, чем там, при Никополисе. И как у них повелось, у каждого отряда свой командир. В горячке боя каждый рыцарь позабудет не только о соседях, но и о ближайших друзьях. И вот когда рыцарская кавалерия гяуров выйдет на поле, настанет черед действовать его отборной коннице. Баязид смотрел в сторону леса, ожидая, когда среди зелени замаячат белые шапки.