— Они еще держатся, — повернулся он к великому визирю. — Держатся, хотя могли бы уже отступить. Вот настоящие храбрецы. — Султан покачал головой, сожалея о гибели столь умелых воинов. — И все же им пора уже отходить.
И тут же, словно подслушав речь Кормильца, из лесу выбежали янычары. Немного. Едва ли больше двадцати.
— Где же остальные? — прошептал великий визирь. — Неужели…
Султан бросил на него взгляд, полный негодования:
— Куда подевался гонец от эмирала?
— Его утром видели в лагере, затем он исчез, точно сквозь землю провалился.
— Мне это не нравится, совсем не нравится, — процедил Баязид. — Ты разместил янычар на кладбище?
— Да, мой повелитель. Там стоят семьдесят первая орта самсунджу и семьдесят третья орта турнаджи. Шестьдесят четвертая орта загарджи[40] расположена поблизости, в крепости.
— Да, — кивнул Баязид, — это лучшие из лучших. А гонец — думаю, он просто сбежал или напился на радостях, как это в обычае у гяуров.
Султан вновь поглядел на поле. Глаза не обманывали его. Спасшихся было не более тридцати человек. Из-за деревьев между тем, сохраняя равнение, неспешным шагом начали выдвигаться первые баталии.
— О Аллах! — не удержался от выкрика главный имам аджака.[41] — Гяуры прошли сквозь двадцать восьмую орту, как нож сквозь масло!
— Они были воинами и погибли, сражаясь за веру, — сухо отрезал Баязид. — Как и положено, доблестных воинов прекрасные гурии встречают сейчас в райских кущах. На все воля Аллаха.
Султан повернулся и махнул рукой, давая сигнал выстроившимся у подножия холма янычарским ортам перейти в атаку. Стройные ряды османов выступили навстречу баталиям, ощетинившимся копьями. Они выстроились полумесяцем и двинулись на врага. На флангах вместе с пехотой шагом шли отряды сипагов и конных лучников. Гулко звучавший барабан вдруг смолк и через мгновение зарокотал вновь. Но лишь в одной из четырех баталий. И повинуясь безгласному приказу, строй начал разворачиваться, превращаясь из квадрата в ромб.
— А это еще что? — прошептал Баязид. — Что они задумали?
Между тем наемники-франки и не думали останавливаться. Ромб неспешно, ни на минуту не теряя равнения шеренг, начал сдвигаться вправо и вперед, угрожая левому флангу турок. Баязид глядел на поле боя, не спуская глаз. Происходившее сейчас перед ним разительно отличалось от того, что демонстрировали гяуры еще совсем недавно. «Сам шайтан надоумил этих неверных», — процедил он, отдавая приказ о наступлении.
Взмыл вверх и опустился султанский бунчук с двенадцатью лошадиными хвостами. С шелестом, переходящим в гулкий рокот, покинули тетивы десятки тысяч стрел. И с гортанными боевыми кличами янычары устремились вперед.
Взвыла труба в грозных баталиях, и над первыми рядами на пиках поднялись в воздух плотные циновки, на которых обычно спали под открытым небом, укрывшись походным плащом. С самого начала они были примотаны к древкам пик, оставалось лишь дернуть за веревку.
В одно мгновение щиты, утыканные стрелами, превратились в подобия дикобразов. Конечно, эта оригинальная защита, изобретенная маршалом Яном, не могла уберечь всех, но даже те стрелы, что пробивали ее, разили уже с куда меньшей силой.
С каждой секундой армии сближались, но на устрашающий крик «Алла!» наемники отвечали ледяным молчанием. И это отчего-то пугало больше, чем любой боевой клич. Фланги османской армии быстро смыкались. Казалось, еще вот-вот, и окруженный враг дрогнет и побежит. Ведь только безумец решится драться в окружении. Но вот пехота замкнула кольцо, и кавалерия ринулась в коридоры между баталиями. Наемники остановились, точно вросли в землю, и тут же в шеренгах произошло небольшое перестроение, и за павезьерами вновь показались стрелки из ручных мортирок. Картечный залп в упор. Потом еще один.
— Что они делают? — взвыл Баязид.
Поле схватки было затянуто дымом, и потому султан не мог видеть, как баталии, сходясь, точно плавучие скалы Симплегады, зажимают и без того израненных кавалеристов. Янычары с яростным ревом бросались на помощь соратникам, но всякий раз откатывались под ударами пик и алебард. И вот тут, повинуясь лишь им ведомой команде, на залитое кровью поле наметом вылетели сербские конные лучники и закружили вокруг места схватки, осыпая янычар стрелами, зажимая их, точно зерно меж жерновами.
Лицо Баязида побелело. На его глазах рушился подготовленный им план уничтожения и королевича Стефана, и всех этих наемников-гяуров. Янычарские орты метались, зажатые между нерушимо спокойным, слитым воедино строем наемников и конными лучниками-сербами, некогда обученными самим Баязидом. Еще немного, еще полчаса, и войско, не знавшее себе равных, попросту исчезнет. В этот миг на холме рядом с шатром Баязида появился чавуш[42] командира расположенной в крепости орты:
— О великий султан! На горизонте видны корабли.
— Ну, слава Аллаху, — еле слышно выдавил султан. — Значит, мы спасены. — Он повернулся к великому визирю. — Пусть сипаги и янычары орт, притаившиеся на кладбище отверженных, поспешат нанести удар.
— Но, мой государь, — умудренный годами визирь склонил голову пред владыкой правоверных, — не будет ли это слишком рано? Я не вижу на поле боя франкских рыцарей.
Султан метнул на своего первого министра взгляд, полный негодования:
— Ты не видишь рыцарей, потому что их здесь нет. Это ясно и ребенку. Если мы станем тянуть, там, — он указал на поле, где метались, ища спасения, потерявшие командование и надежду янычары, — останется лишь кровавое месиво. Они думают, что поймали нас в западню? Самое время показать, что это не так.
— Но как же рыцари?
— У Стефана их не много. Сотни полторы своих. Тех, кто пришел с наемниками, уж точно, не больше.
— Но и триста копий — большая сила.
— Ты злишь меня. — Баязид яростно блеснул глазами. — Мои агалары остановят их. Пора уже покончить с сербским поскребышем и его сворой. Вперед, пусть убивают всех.
Притаившиеся в лесу сипаги, с болью в сердце наблюдавшие, как гибнут зажатые в тиски боевые товарищи, с радостью бросились в бой. От берега навстречу им двинулись лучшие среди янычаров «охотничьи» орты — что бы сейчас ни случилось на поле боя, никто не должен был помешать высадке приплывшего войска. Именно ему сейчас надлежало стать тем самым последним доводом, который бы переломил ход событий. Неудержимым потоком, горяча коней, потрясая копьями, крича во всё горло, мчались сипаги, грозя одним мощным ударом смять и опрокинуть легких сербских всадников, бросить их на янычарские орты под отточенные лезвия ятаганов, свищущих, как хвост шайтана.
Сипаги уже наполовину пересекли усеянное трупами поле сражения, когда с сербской стороны им во фланг, переходя с рыси в галоп, устремился ожидавший своего времени клин рыцарей королевича Стефана. Битва завязалась с новой силой.
— Я же говорил! — Баязид вскочил с трона. — Я говорил, что силы их на исходе. Стефан бросил в бой свой последний резерв. Вот теперь-то ему несдобровать. Смотри, — он обернулся к визирю, — их там не больше двухсот копий против моих трех тысяч. Что это, как не отчаяние?
— Соглядатаи называли большее число рыцарей.
— Оставь, значит, прочие уже разбежались. Вот, гляди, — он указал пальцем туда, где сшибались в копейном ударе конные отряды, — наши теснят. Стефан обращен в бегство. Мы победим.
— Но как же наемники?
— Ерунда. Без Стефана они ничто. Кто им заплатит? Могу поспорить, — Баязид потер руки, — сейчас эти храбрецы вышлют переговорщика, чтобы договориться об условиях сдачи. Клянусь мечом пророка Мухаммеда, я сам готов заплатить, чтобы такое войско служило мне. Я осыплю золотом их командира, если он согласится встать под мое знамя.
Султан еще раз глянул на поле. Увлеченные преследованием королевича, сипаги мчали сквозь лес, не разбирая дороги, стараясь не упустить драгоценный приз.
— Проклятие! Куда их шайтан понес? Прикажите аге[43] немедленно поворачивать.
Великий визирь поманил к себе одного из чавушей, ждущих команды, ткнул пальцем в конное войско, втягивающееся в узкую горловину лесной дороги, и прошептал ему несколько слов. Тот молнией взмыл в седло и устремился вниз с холма.
Между тем корабли подходили все ближе. Несколько тяжелых каракк вошли в порт, иные же остановились поодаль, опасаясь мелей, и вокруг них, точно свора псов вокруг медведя, кружили легкие одномачтовые тартаны, принимая на борт все новых и новых воинов.
— Лис, самое время атаковать.
— Сейчас-сейчас. Мы уже выгребаем. Шо те Стеньки Разина челны. Попроси там турок, шоб не разбегались.
— Сережа, ближе к делу.
— Да я шо, я же это так, в качестве подслащения пилюли.
— Какой еще пилюли?
— Ну, вообще-то она сама по себе довольно кислая.
— Так, конкретнее.
— Ты видишь каракки, ушедшие в порт?
— Да, конечно. Вполне разумно.
— Да разумно — это не то слово! Это просто какая-то многовесельная академия наук. Пока ты с Баязидом политесы разводил, ребята из братства святого Георгия прессанули приплывших с гонцом матросов и выяснили, где находится султанский обоз. И тут глаза у них загорелись, шо маяки в густом тумане.
Я с Вигбольдом насилу убедил Сфорца, шо вообще есть смысл высаживаться на берег вне крепости. Так шо, на закуску после общего десерта у нас может случиться крепость с запертыми воротами и весьма боеспособным гарнизоном. Крепость они нам, рупь за сто, отдадут, поскольку загрузить ее на корабль и увезти нереально. А вот все, шо блестит и отчасти шевелится, особенно из числа прекрасных дам, наши горячие троянские парни, как пить дать, прихватят с собой. Полночи они окучивали Вигбольда на эту тему. Я очень надеюсь, шо магистр не купился, но, сам понимаешь: или да, или нет, или может быть.