«Все это очень странно, — думал Хайнц Вигбольд, — но, с другой стороны, и барон Дюнуар, и его приятель, дервиш, и эти двое вообще люди диковинные».
Лодка причалила к северной оконечности острова, к небольшому, футов в двести, пляжу. Камдил и Лис распрощались с капитаном, и тот приналег на весла, радуясь возможности поскорее уйти из этих мест. Еще днем он заметил пенные буруны, разбивающиеся о верхушки едва прикрытых водою скал. Кабы не нарисованная мессиром рыцарем карта, вряд ли он решился бы сунуться к этому островку.
— Надо же, придумали, где встречаться, — бормотал он себе под нос на обратном пути, привычно ворочая широкими веслами. — Что за люди?!
Вдруг по морской глади прошла ощутимая рябь, подбросившая шлюпку, точно монетку в руке.
— Э! Э! — балансируя, чтоб не упасть, возмутился магистр Вигбольд, и вдруг увидел, как ночную мглу, подобно молнии, ударившей с земли в небо, разорвала яркая вспышка. Рябь тут же улеглась, словно почудилась.
— Вот это да, — прошептал старый пират. — Всякое видал, но такое! Может, и не люди они вовсе. Может, ангелы? Вроде тех, ходивших в Содом. — Магистр с чувством перекрестился. — Ох, неспроста это все, чует мое сердце, неспроста!
По всей Италии бушевали карнавалы. Ряженные чертями пылкие дети юга таскали на огромном вертеле соломенное чучело поверженного султана, которое в конце празднества непременно бросали в костер, знаменующий адскую бездну. Отовсюду неслись задорные, веселящие кровь звуки тарантеллы. Глядящим на землю с небес могло показаться, что жители этого блаженного края все, как один, искусаны тарантулами и спешат неистовой пляской изгнать из своего тела вызываемое ими бешенство.
Едва ступив на землю Италии, гонцы стремглав разлетелись кто куда: в Рим, Флоренцию, Милан, Неаполь. И в каждом городе, через который проносились запыленные всадники, их встречали охапками цветов, корзинами снеди и молодым вином.
Пожалуй, среди всех посланцев лишь один не останавливался, чтобы вкусить щедрых даров. Он мчался, загоняя коней, меняя их и снова вскакивая в седло, чтобы нестись дальше, не зная устали. Лишь один раз он изменил своему обыкновению и задержался немного дольше: во дворце короля Неаполя. Обрадованный привезенной вестью монарх велел отсыпать посланцу сотню золотых. Тот вежливо принял королевский дар, тут же спросил разрешения откланяться, не задержавшись даже на пир в честь победы. К вечеру того же дня покачивающийся от усталости, серый от пыли Кристоф де Буасьер стучал в ворота замка Сорино, личной резиденции ее высочества Анны Венгерской.
Бургундские рыцари, назначенные Жаном Бесстрашным для охраны принцессы, начали радостно хлопать его по плечам, выбивая клубы дорожной пыли, наперебой расспрашивая о недавнем сражении. Спешившийся оруженосец, словно медведь, окруженный сворой псов, двигался через двор, на ходу стараясь ответить на вопросы, сыплющиеся как из рога изобилия.
— Оставьте его! — послышался негромкий, но властный голос принцессы Анны.
Бургундцы отхлынули от сына Великого лесничего, и тот устремил счастливый взгляд на даму сердца.
— Мадам, поздравляю вас, мы победили, вы вдова! — Он видел, как принцесса улыбнулась, и сердце юноши заколотилось, желая взлететь туда, наверх, на галерею, опоясывающую башню, где стояла Анна. Кристоф смотрел не отрывая глаз, недоумевая, отчего подгибаются колени.
— Что с ним? — вдруг закричала ее высочество. — Он ранен?
Бургундцы со всех ног бросились к лежащему на каменных плитах юноше.
— Расступитесь, расступитесь, где раненый, — спешил к де Буасьеру лекарь наследницы венгерского престола.
— Высокочтимая синьора. — Осмотрев бесчувственного гонца, эскулап, сдвинув на нос очки, констатировал: — На нем действительно есть несколько легких ран, однако у этого юноши необычайно сильный организм. Вряд ли эти царапины доставляли ему какие-либо хлопоты. Мы имеем дело с обычной усталостью.
— Перенесите его в опочивальню, — скомандовала Анна. — И будьте осторожны.
Кристоф пришел в себя от того, что нечто влажное касается его лица. Оруженосец приоткрыл глаза.
— Не шевелитесь, — раздался совсем близко голос Анны Венгерской. — Это всего лишь вода с яблочным уксусом.
— Моя госпожа, — не веря, что его касаются руки любимой, тихо проговорил юноша. — Умоляю извинить меня за минутную слабость. Я не спал четверо суток и почти не ел.
— Вот и отдыхайте. — Принцесса отложила смоченный в уксусе платок и убрала выбившуюся прядь волос у виска.
— Я уже могу встать на ноги.
— Нет, вам еще рано. Я очень рада, что вы пришли в чувство, друг мой, но вам следует оставаться в постели как минимум до завтрашнего утра.
— Но я не могу, я должен мчать дальше, мне поручено доставить послание герцогу Жану.
— По доходящим до меня сведениям, нынче герцог движется к Турину, а значит, с каждым часом приближается сюда. Кристоф, — Анна покачала головой, — я настаиваю, чтобы вы отдохнули.
— Но как же…
— Среди доставленных вами писем я обнаружила адресованное мне.
— Да, мессир Вольтарэ…
— Я прочитала его, и буду счастлива посвятить вас в рыцарское звание. Завтра утром слуги подготовят купальню, мой капеллан отслужит мессу, и мы совершим обряд… — Принцесса замолчала так, словно спохватилась и не дала вылететь неосторожному слову. Вместо этого она коснулась пальчиками свежего шрама на обветренной щеке юноши. — А пока вам надо отдохнуть, слышите, я требую.
— Моя госпожа, — тихо начал де Буасьер, — если позволено мне будет сказать… произнести слова благодарности, я просил бы разрешить мне открыть сердце…
— Позволяю, — улыбнулась Анна. — Вы не должны ничего от меня скрывать.
— Там, в бою и на суше, и потом, на море, я видел только вас. Вокруг были враги, множество врагов, но вы точно вели меня, моя госпожа. Мне казалось, будто я в тумане. Рублю, иду, не зная куда. Только и слышу боевой клич мессира Вольтарэ и вижу, — оруженосец замялся, боясь откровенностью оскорбить величие прекрасной дамы, — вас. Эти глаза. Это лицо, руки. — Кристоф приподнялся на локте, и сам себе не поверил, вдруг почувствовав, как губы Анны касаются его губ.
— Ваше высочество, — прошептал он.
— Тише, — она прикрыла ладонью его рот, — здесь нет высочеств.
В дверь громко постучали.
— Ваше высочество, ваше высочеству! Гонец от герцога Бургундского. Его светлость перешел Альпы. Он уже в Италии.
Всадники на стремительных, точно пущенные охотником стрелы, текинских жеребцах, осадили коней, увидев перед собой надменного мурзу в зеленой чалме и дорогом, расшитом золотом, халате.
Позади вельможи гарцевали на драгоценных арабчаках бородатые нукеры.
— Кто вы и куда направляетесь в час, когда Великий амир выступил в поход, чтобы сокрушить неверных?
— Мы выполняем повеление Тимура, — отозвался старший. — Разыскиваем опасного мятежника и смутьяна, дервиша Хасана аль Саббаха, прозванного Галаади.
— Хасана Галаади, сбежавшего из Константинополя три дня назад? Его уже поймали. — Мурза вытащил из рукава свиток. — Вот фирман с тамгой Великого амира, да продлит Аллах его дни и усладит ночи. Мне предписано направлять в Галату все мною встреченные разъезды, дабы в наискорейшем времени собранный мною отряд смог присоединиться к войску Повелителя Счастливых Созвездий.
Командир принял свиток из рук вельможи и, почтительно развернув, стал разбирать витиеватые строчки персидской скорописи.
— Возвращайтесь в Галату, — скомандовал мурза.
— Да. — Военачальник почтительно приложил фирман ко лбу, устам и сердцу и повернулся к своим людям: — Со мной останутся Ахмет и Бахтияр. Остальные могут тоже отправляться в Галату.
Нукеры покорно склонили головы, повинуясь непререкаемому тону мурзы.
— Но как же ты, почтеннейший?
— Я присоединюсь к вам через два, от силы три дня.
Он взмахнул рукой, отсылая всадников, затем долго стоял на месте, глядя, как те удаляются, скрываясь за песчаным занавесом, превращаясь в черные, едва различимые точки. И лишь когда они совсем исчезли из виду, он повернулся к спутникам.
— Спасибо вам за помощь.
— Мы твои нижайшие слуги, почтеннейший Хасан Галаади. То, что ты рассказал нам о последних часах нашего отца, не имеет цены. Мы счастливы знать, что он умер как воин, а не как жалкий пес на цепи.
— Я лишь исполнил последнюю волю Али, сына Аллаэддина, мир праху его. А сейчас я должен вас покинуть. Ибо никому не следует знать, куда лежит мой путь.
Глава 29
«Все замечай, на многое прикрывай глаза, немногое поправляй».
Оазис был невелик. Три десятка пальм, несколько хижин, неизменный минарет и бьющий из земли родник. Вот и все, что открылось взору Хасана, привыкшему видеть в темноте. До первого намаза оставалось не больше часа. Караваны, ходившие прежде в этих местах, после захвата ромейских земель первыми османами изменили маршрут движения, оставляя лишь дикому зверю да грифам-падальщикам хозяйничать здесь. Только посвященные являлись сюда, дабы приобщиться к мудрости Учителя, много лет назад ушедшего путем Истины из султанского дворца в Бурсе. Теперь в нескольких убогих хижинах расположенного в каменистой пустыне оазиса находился рибат, обитель странников.
Хасан Галаади спешился и повел коня шагом. Немного не доходя до изгороди селения, он снял и отбросил в сторону усыпанную драгоценными каменьями саблю — великолепное изделие дамасских мастеров. Вслед за ней полетели наземь расшитый золотом халат и зеленая чалма с изумрудным аграфом, удерживавшим несколько павлиньих перьев. Он сбросил дивной работы сандалии с загнутыми носами и обул простые, те самые, в которых бежал из тюрьмы. В стенах обители не было места ничему, отвлекавшему от возвышенного созерцания и постижения Аллаха.
— Познай свою душу, и ты познаешь своего Господа, — прошептал Хасан и побрел к входу в рибат.
— Мир тебе, — приветствовал он привратника.