Рыжий конь Андреа де Монтоне вздыбился, не желая останавливаться. Но ловкий кондотьер натянул узду, заставляя скакуна повиноваться. Тот заплясал на месте, мотая головой, разгоряченный недавней схваткой и готовый вновь ринуться с места в карьер.
— Мой повелитель, — осаживая неаполитанского жеребца, воскликнул Андреа, — они бежали. Бежали, как трусливые зайцы. Мы захватили лагерь, в котлах еще варилась каша.
— Ты преследовал их или остановился, чтобы отведать кашу?
— Орлы мух не ловят, — скривился де Монтоне. — Мне нужна кровь Сфорца, а не его каша. Мы устремились вслед этим паршивым шавкам и гнали их несколько миль, покуда не столкнулись нос к носу с основными силами врага.
— Ты видел их позиции?
— Конечно. Мы опрокинули передовое охранение, разорвали его, как волчья стая глупого барана, но сражаться против всей армии, — Монтоне с сожалением развел руками, — увы, нас было слишком мало.
— Опиши позицию врага.
— Это равнина. Довольно узкая равнина. Шириной по фронту не более шести миль. На правом нашем фланге отвесные скалы, слева — лес.
— Густой?
— О да. На опушке леса, — Андреа задумался, подыскивая слова, — нет, это даже не замок, так, укрепленная ферма.
— Враг многочислен?
— У меня не было времени считать его знамена. Хотя да, многочислен, однако не настолько, как армия моего повелителя.
— Это лесть?
— Нет, это слова воина. В центре штандарт самого великого маршала, Яна Жижки. Это опасный и умелый полководец. У него по фронту немного кавалерии, но очень сильная пехота. Именно она решила исход боя с Баязидом. На правом фланге врага, у фермы, знамя герцога Жана Бесстрашного. Насколько я могу понять, именно здесь основные силы врага. Я видел там великое множество рыцарских баньер. Должно быть, на ферме расположен резерв. Если мы попробуем атаковать герцога Бургундского, оттуда ударят нам во фланг.
— А что на правом фланге?
— Войско королевича Стефана. Судя по знаменам, к нему примкнули кроаты и моравы. Возможно, туда же поставят и людей Сфорца, но в целом это самая ненадежная часть войска. Оттого его и поставили, уперев флангом в скалы, чтобы хоть как-то обезопасить.
— То, что кажется безопасным, чаще всего таит наибольшую беду, — улыбнулся Тамерлан. — Сербского королевича нельзя обойти с фланга, но и ему не развернуться, а значит, смяв этот фланг, мы заставим врага переминаться с ноги на ногу, ожидая гибели, или бежать в лес, спасаясь от нее. — Повелитель Счастливых Созвездий что-то негромко сказал мурзам, затем вновь повернулся к де Монтоне: — Ты все еще горишь жаждой мести? Или же вылазка утолила тебя?
— Утолила? Как забулдыгу может утолить первая чарка вина. Я только вошел во вкус!
— Вот и отлично. Напоите коней и будьте готовы к бою.
Тамерлан сидел на вороном аргамаке, полудиком, норовящем сорваться в галоп, едва коснется иссиня-черного крупа витая нагайка. Тамерлан с детства презирал смирных лошадей и слабых противников. Здесь, похоже, ни того ни другого не было и в помине.
Тимур разглядывал противостоящее ему войско. Еще несколько месяцев назад, когда он только задумывался о походе в земли гяуров и разузнавал, что могут противопоставить ему государи неверных, все, кого он спрашивал, в один голос отвечали: ничего или почти ничего. Сейчас это многотысячное «ничего» преграждало ему путь, готовое умереть, но не отступить.
Огромный черный ворон спустился из небесной выси и уселся на плечо Повелителя Счастливых Созвездий.
— Так, значит, лагерь неверные окружили возами, — кивнул Тимур, слушая карканье птицы. — Три ряда? Внутри шатры. Куда они отогнали скот? Ближе к морю. Ну что ж, главное, что теперь, пожелай они спасти лагерь, не смогут запрячь ни одного вола. — Он еще раз оглядел позицию.
Монтоне ошибался только в одном: отряд Сфорца поставили перед боевыми порядками Яна Жижки, а не на фланге у сербского королевича. Что ж, тоже разумно. У беглецов есть шанс либо оправдаться, приняв на себя первый, почти наверняка смертельный удар, либо погибнуть зажатыми между молотом и наковальней. Он кивнул Браччо, указывая ему на рослого всадника в шлеме с драконом.
— Его голова твоя. Опрокинь людей первосвященника. Заставь их наткнуться на собственную пехоту. Они уже напуганы, а значит, и там будут сеять панику. Мои люди поддержат тебя.
Андреа де Монтоне хищно оскалил зубы и со звоном опустил забрало, именуемое «собачьей мордой».
Десятки тысяч всадников неслись вперед, горланя «Аллах акбар» и «Уррах» — убей. Слитный грохот копыт был слышен далеко у самого берега моря, а на поле боя казалось, что земля трясется, точно где-то совсем рядом проснулся вулкан. Ян Жижка в волнении кусал ус, наблюдая, как, склонив копья, мчат на всадников Сфорца всадники де Монтоне.
— Как думаешь, — обернулся Ян к барону Дюнуару, стоявшему, лихо закинув двуручный меч на плечо, — он верен слову?
— Надеюсь, да. Быть героем лучше, чем предателем, к тому же Вольтарэ, когда желает, бывает очень убедительным.
— Клянусь. — Маршал Ян поцеловал золотой крест, венчавший рукоять меча. — Если мне удастся выбраться живым из этой сечи, я уеду в Ломбардию, женюсь на Джованне, куплю небольшой замок. Как думаешь, Мишель, если мы победим, я заработаю денег, чтобы купить небольшой замок?
— Ты заработаешь денег, чтобы купить средних размеров герцогство, — не спуская взгляда со стремительно приближающихся туменов, проговорил Дюнуар. — Меня сейчас не столько волнует Монтоне, сколько Жан Бесстрашный. Как бы они не рванули за славой, на нашу голову.
— Герцог Жан поклялся своей рыцарской честью, что до сигнала его бандоны не сдвинутся с места, даже если архангел протрубит о конце света.
— Дай-то бог, дай-то бог.
— Все. — Ян Жижка повернулся к стоящим позади трубачам. — На правом фланге дистанция прямого выстрела. — Долгим тревожным сигналом взвыли медные трубы, и точно смертоносный ливень хлынул из стен молчавшей дотоле укрепленной фермы. Английские лучники, присланные королем Англии в помощь своему дорогому родственнику и нанятые самим герцогом Бургундским генуэзские арбалетчики прекрасно знали свое дело. Стрелы длиной в ярд и короткие тяжелые арбалетные болты обрушивались на смешавшихся всадников, поражая раз за разом воинов и коней. По шеренгам рыцарской конницы прошло заметное движение. Сейчас, именно сейчас надо было стремглав бросаться в бой, чтобы сокрушить противника, выбить из седел, смешать с землей.
Рыцари Савойи и Неаполя, французы и наваррцы скрипели зубами, досадуя на бездеятельность Жана Бесстрашного. Но он стоял, до хруста, до скрежета сцепив зубы, сжигая взглядом надвигающиеся полчища, не опуская поднятой в запретительном жесте руки. Его бургундцы замерли в ожидании приказа и только стон нетерпения сливался в общий гул, висящий над стальными шеренгами.
Беспрепятственно отступив, татары запустили свою обычную карусель: кружась перед вражеским строем, раз за разом пуская стрелы, пока не опустеет колчан, затем на ходу подхватывая новый у ждущих позади собратьев и опять пуская стрелы…
Практически всегда подобная тактика приносила успех. Но не сейчас. Дистанция для результативного выстрела была слишком велика, а приблизиться не представлялось возможным: английские луки били дальше татарских. И потому стоявшая позади конных лучников тяжелая кавалерия Тамерлана, его ударный кулак, так и оставалась на месте, не дождавшись, когда ослепленные близкой победой рыцари потеряют строй и превратятся из грозного железного молота в храбрую, но беспорядочную, мешающую друг другу толпу.
Видя это, Тамерлан кривил губы, силясь понять, отчего вдруг герцог Жан Бесстрашный, о котором ему столько рассказывала эта глупая венгерская кукла из гарема Баязида, стоит на месте и вовсе не рвется доказать справедливость своего хвастливого прозвища.
Тамерлан глядел, недоумевая, и в этот миг до слуха его издалека донесся боевой клич Монтоне: «Перуджия!». В ответ ему прозвучал рык Сфорца: «Романья!». Тимур поглядел туда, откуда слышались эти крики, и замер: всадники отряда Браччо, словно ручей скалу, обтекали отряд Сфорца, даже не пытаясь хоть на самую малость причинить ему вред.
В тот же миг снова бронзой взвыли трубы, и командующий армией римского понтифика в упор, так бьет стилетом в печень наемный убийца, обрушил всю мощь объединенного отряда кавалерии на смешавшийся тумен.
— Круши! — самозабвенно орал Муцио Аттендоло.
— Руби! — вторил ему Монтоне.
— Приди, Господь, и дрогнет враг! — заглушал их крики поставленный голос кардинала Коссы. — С кротостью и молитвой!
В алой сутане поверх доспеха, с перначом в руке, он мчался в первом ряду, и всякий его удар находил себе жертву.
И только на левом фланге, как и предполагал Тамерлан, с бору по сосенке набранное войско королевича Стефана начало с боем отступать вдоль скальной гряды. Тимуру казалось: еще немного, и они побегут.
Но в этот миг вновь заревели трубы, зарокотали барабаны, и ощетинившиеся пиками и алебардами пешие баталии шаг за шагом начали прижимать вырвавшихся было вперед татарских кавалеристов к отвесным каменным скалам. Тамерлан прошептал тихое проклятие, поняв, что произойдет дальше: еще немного, сербы вернутся и вместе с ненавистной гяурской пехотой раздавят его конников, словно копыта аргамака выползшего на камни скорпиона.
— Но все же, — не отрывая взгляда от поля сражения, проговорил он, — неверные обнажают фронт. Они слишком увлеклись схваткой. — Тимур повернулся к окружавшим его военачальникам: — Зажигайте сигнальные костры. Три красных дыма. А ты, — он кликнул одного из командиров стоящих в резерве туменов, — ударишь вон туда. Наискось от правого фланга к левому. В тот самый момент, когда мы сомнем их тыл.
Лис стоял на берегу призрачной реки, не проявлявшей ни малейших поползновений исчезнуть при приближении к ней. Он встряхнул кувшин с рубиновой насечкой и, точно прислушавшись, все ли внутри тихо, закричал:
— А вот кому фирменный напиток аль ваха сара нохе саб по рецепту Сулеймана ибн Дауда, прах с ними обоими?! Изготовлено на миргор