Москва представлялась ей ураганом с женским именем, смерчем, центробежной силой. Она подхватывала, вовлекала, втягивала, всасывала, крутила в бешеном пёстром вихре высотки и подземки, пыльные скверы, висящие в воздухе мосты, проспекты, огни, площади, нарядно освещённые театры с колоннами, потоки лакированных машин, праздные толпы счастливчиков – и… И с той же силой отшвыривала прочь инородные тела, досадные камушки и песчинки вроде Лизы.
Лиза в очередной раз упала и долго лежала как мёртвая. Потом поднялась. Отряхнула, очистила от земли и травяной зелени джинсы и рюкзачок. Осмотрела намозоленные до кровавых пузырей ступни, послюнявила, переклеила грязный пластырь. Выплюнула в ладошку солёную красноватую слюну. Саднило во рту, на зубах скрипел песок. Потёки туши чёрными слезами траурно прочертили скулы.
Болело отбитое тело. Громко болела отбитая душа.
19 марта 201… года в московском районном суде шёл открытый процесс. Подсудимую звали Елизавета Козлова, из региона. Возраст – 18 лет, слушательница платных курсов «Азбука успеха». Козлова обвинялась в покушении на жизнь квартирной хозяйки, семидесятипятилетней Нимфы Николаевны.
Зал был полон. Пришли курсантки с пылающей от негодования руководительницей во главе.
Руководительница поспешила заявить, что происшедшее ни в коей мере не бросает тени на её курс. Что Лиза Козлова сразу насторожила её, была странной девушкой… Семинары, тренинги, мастер-классы, домашние задания – это было видно – не вызывали у неё ни малейших затруднений, поэтому Козлова занималась с прохладцей. Ни с кем из группы не дружила. Парня у неё, кажется, тоже не было.
На суд почти в полном составе явились жильцы дома, где произошло преступление. Набились любопытные с улицы, рассматривали и пытались исподтишка снимать на мобильники клетку с заключённой.
В первом ряду с блокнотиком на сильно открытых коленях сидела пухлая, румяная корреспондентка молодёжной газеты. Она уже придумала фабулу будущего очерка, в духе Достоевского: старуха-рантье и голодная студентка-провинциалка.
Чтобы очерк понравился редактору, нужно обвинить семью, в которой выросла Козлова, и школу, где девушкам не прививают должных навыков, а также современное бездуховное общество. Потом осторожно побранить власть и – совсем чуть-чуть – саму подсудимую. А чтобы понравилось читателям, нужно больше натуралистических подробностей.
Сначала она покажет Лизу внешнюю, потом – Лизу внутреннюю. И юная корреспондентка, подперев щёку и «психологически» прищурив глаза, в упор рассматривала подсудимую.
К сожалению, Козлова была не красива. Не просто некрасива, а вызывающе, отталкивающе уродлива. Тощая дылда: на такие мослы что ни напяль – будет болтаться как на доске. Хотя нынче модна худоба, но не до такой же степени! Волосы зачёсаны в лошадиный хвост натуго, так что брови дугами изумлённо уехали на лоб. А лоб-то! Где у нормального человека начинаются корни волос, у Козловой всё продолжался её выдающийся лоб.
Нос как у Буратинки. Поворачивает его туда-сюда осторожно, чтобы нечаянно не застрять в прутьях решётки. Вместо рта – жуткая зияющая щель от уха до уха. Как ни странно, такие рты нынче в тренде и… чёрт, чёрт, чёрт! Пухлая корреспондентка всё на свете бы отдала, чтобы стать такой же стильной уродиной: плоской, носатой и большеротой!
Свидетельские показания соседки по лестничной площадке, домохозяйки Юлии М.
«Я шла из магазина с покупками. Увидела у дверей Лизу. Она объяснила, что никто на звонок не открывает. Что Нимфа Николаевна, наверно, ушла в поликлинику, а ключи Лиза забыла дома. Ничего подозрительного в её поведении я не заметила… Знаю её спокойной, вежливой девушкой. По крайней мере, под их дверями никогда не ошивались парни, как это бывает там, где поселилась молоденькая квартирантка.
Нет, запах газа не чувствовался. Да его и трудно было бы уловить – из мусоропровода постоянные миазмы. Сколько ни звоню в ЖЭК – безрезультатно… Времени было приблизительно три часа, четвёртый в начале».
Свидетельница Лариса Макаровна, пенсионерка.
«Я возвращалась с внуком с прогулки. Эта девица сидела на краю песочницы, чертила прутиком на песке. Когда мы проходили, она подняла голову и спросила, который час. Я сказала: четвёртый. Без чего-то четыре.
В жизни бы не подумала, что эта тварь из понаехавших, рассиживается тут, а в квартире лежит запертая, хладнокровная умерщвляемая ею женщина. Давно пора гнать из Москвы поганой метлой иногородний криминал».
Показания соседей по лестничной площадке Родиона и Марты Т.
«В пятом часу дня жена почувствовала запах газа из вентиляционного окошка. У нас плита была выключена. А через стенку находится кухня Нимфы Николаевны.
Вышли, обнюхали косяк её двери: оттуда действительно доносился специфический запах. Марта побежала звонить в горгаз. Тут я услышал из-за двери слабые стоны, которые мы поначалу не расслышали из-за собственных возбуждённых голосов.
Когда-то давно Нимфа Николаевна дала нам ключ от своей квартиры. Она ведь диабетик, всякое может случиться… К счастью, ключ нашёлся сразу – у нас с женой во всём образцовый порядок. На соседской кухне у плиты были отвёрнуты все краники, из конфорок и из открытой духовки свистело, что называется, во все дыры.
Бедняжка Нимфа Николаевна лежала посреди комнаты. Я перекрыл газовую трубу, бросился к балконным дверям и окнам – все косяки были плотно проконопачены полосами белой ткани: по-моему, разорванной простынёй.
Нимфу Николаевну перетащил к нам. Немного отойдя, она знаками показала, что происшедшее – дело рук квартирантки».
Была уже половина шестого, когда Лиза не спеша прогулялась по аллее, сходила за несколько кварталов в дальнюю булочную (потому и не слышала промчавшуюся неотложку). Решив, что прошло достаточно времени, вернулась к дому. Патрульной машины в тени деревьев она не заметила. Вошла в лифт.
Когда кабинка на её этаже открылась, сразу увидела заглядывающих через головы друг друга в раскрытую квартиру людей, спрашивающих, что случилось. Почему-то на площадке стояли грязные лужи воды.
Лиза быстро ступила обратно в кабинку, но было поздно: её заметили, замолчали и расступились перед ней.
– Несчастье-то какое, Лизочка! – бросилась к ней соседка и осеклась: к девушке с двух сторон подходили полицейские.
Она и успела только накинуть плащик и сунуть в карман расчёску.
– Можно, я возьму булку?
– Возьми, – хмуро разрешил полицейский. – Теперь долго не поешь.
Лиза сидела в одиночной камере-закутке, величиной с бельевой шкаф. Самое мучительное и стыдное было то, что её сутки не поили и не выпускали в туалет, вообще будто про неё забыли. И она, как маленькая, пописала в углу, вытерла лужицу трусиками и не знала, куда спрятать мокрый комочек.
Ночью приснился сон из детства. Мама трясущимися руками одевает сонную хнычущую Лизу, бежит с ней на руках к дверям. Отец выхватывает из её рук чемодан, срывает пальто. Мама в одном платьице в горошек, с Лизой на руках выбегает во двор, прямо под ливень.
– Чокнутая! Слабоумная! Вы без меня с голоду подохнете! – кричит отец. Но он не может жить без слабоумной чокнутой мамы. Он догоняет её, падает на колени в грязь и обнимает мамины ноги, целует облепивший их подол в горошек. Мама рыдает…
Они убежали, в чём были, на другой конец страны. Спрятались от отца на краю земли, в маленьком городке.
…Потом было медицинское освидетельствование. Лизу перевели в общую камеру, где содержалось восемь разных: визгливых и сумрачных – женщин, и воздух был невыносимо спёрт. И начали вызывать на допросы к усталой пожилой тётке-следователю.
Позже водили к другому следователю, молодому и нетерпеливому, который потому показался ей злым.
– Когда у тебя возник преступный умысел совершить убийство с целью завладения столичной квартирой? – постукивая ручкой и скучно глядя мимо Лизы, чеканил он. – Каким образом вошла в доверие к пожилой женщине, что та заключила с тобой договор пожизненной ренты? Следила за жертвой, вычислила? Кто навёл? Связана ли с участковым, паспортисткой, нотариусом? Не волнуйся, отыщем всех подельников. Давно ли квалифицируешься по данному виду преступлений? Схожих по почерку в Москве сотни. Сравним, найдём общий почерк, приобщим.
…Лиза пристроилась в конец очереди с тележкой, куда кинула пластиковый пузырь с минералкой и брикет китайской лапши. Перед кассой высыпала мелочь в ладонь, пересчитала. Взяла с открытой витрины упаковку жвачки, задумчиво кинула в рот мятный квадратик…
– Вы с ума сошли!
Высокая пожилая дама из соседней очереди в крупно-клетчатом пальто, драповых брюках и взъерошенном берете, похожем на облысевший одуванчик, смотрела на Лизу вытаращенными в ужасе глазами.
– Вы даете себе отчёт, что делаете? Разве можно браться за деньги, а потом этими же пальцами лезть в рот? На одной купюре находится до 40 тысяч бактерий! В городе свирепствует гепатит А. Вы, как дважды два, заразитесь желтухой!
Она решительно перетащила Лизу в свою очередь, вызвав ропот и волнение среди очередников позади себя.
– Есть замечательный способ излечиться от гепатита, – вещала дама. – Берёте шесть вшей («Обязательно шесть?» – «Непременно шесть!»). Лепите из хлебного мякиша шарик, тщательно закатываете туда насекомых – и глотаете эту пилюлю.
– Но где взять вшей? – недоумевала Лиза.
– Где взять вшей! – дама всё более поражалась Лизиной наивности. – Нынче школьные младшие классы буквально кишат вшами… А это что? – она переключилась на бутылку с минералкой. – Вот эту подделку вы собираетесь пить? В лучшем случае – это вода из-под крана, обильно сдобренная поваренной солью и пищевой содой.
– Да, но в рекламе…
– В рекламе? Вы сказали: в рекламе?! Хорошо заплатите им – и они разрекламируют цианистый калий как диетпитание! Народная медицина – вот наше всё!
Из муравейника супермаркета они выбрались вместе.
– К слову, милая, вам нужно обратить внимание на желудок и печень. У вас плохой цвет лица. Это гастрит, повышенная кислотность – поверьте язвеннице со стажем. Полстаканчика картофельного сока утром и вечером – и вы почувствует себя значительно лучше. Далее: сырой свёкольный сок выдерживаем в холодильнике – прекрасно очищает кровь. А для осветления личика хорош лимон: несколько капель на чайную ложечку кипячёной…