До перекрёстка она не отпускала больно сжимаемого Лизиного локтя.
– Так откуда вы, говорите, приехали? Боже, это город детства моей мамы! Столько хочется всего порасспросить. Жду вас в гости. Непременно, непременно, не вздумайте отказываться. Прямо сейчас свободны? Прошу, прошу!
Двухкомнатная квартира Нимфы Николаевны напоминала жилище холостого опрятного мужчины. Отсутствовали уютные старушечьи атрибуты: узелки с тряпками, колючие клубки с торчащими спицами, тюлевые накидушки, колючая мясистая поросль алоэ на подоконнике.
Влажно, масляно поблескивали крашеные полы. В спальне старинная дамская железная коечка была заправлена по-армейски в ниточку. В центре комнаты абажур свисал над безжизненно пустым столом.
В первую очередь Нимфа Николаевна предложила гостье помыть руки. В ванной, совмещённой с туалетом, на гвоздике висела голубенькая детская сумочка. В сумочке – аккуратно нарезанные четвертушки писчей бумаги.
– В любой туалетной бумаге – тяжёлые металлы. Это переработанные газеты, – объясняла хозяйка. – Гарантирован, пардон, рак прямой кишки. Я в своё время натаскала бумагу из учреждения, где трудилась секретарём-машинисткой. Хватит на всю жизнь. Режу, хорошенько мну. Она становится совершенно мягкая и нежная…
Потом они пили обжигающий невкусный чай с засахаренным вареньем в пустынной кухне. Нимфа Николаевна рассказывала, что совсем недавно здесь на подоконнике в трёхлитровой банке жил почтенный чайный гриб. Она звала его Капа – в честь покойной мамы. Поила сладким чаем, зимой переставляла ближе к батарее, каждый месяц очищала от плёнок и бережно купала в тёпленькой водичке, как младенца.
Но однажды Капу продуло под форточкой, и она захворала. Нимфа Николаевна поместила гриб в термос с широким горлом, окутала пуховой шалью и повезла в ветлечебницу, где была жестоко осмеяна сотрудниками. Но потом над ней сжалились и дали адрес какой-то научной лаборатории, занимающейся простейшими. Там её успокоили: ничего страшного, но кое-какие витамины её любимице не повредят.
Дома Нимфа Николаевна водворила Капу в родной стеклянный дом, в знакомую чайную стихию…Но студенистый блинчатый бахромчатый ком так никогда и не всплыл со дна: он умер. От перенесённого стресса, от инфаркта или инсульта, утверждала Нимфа Николаевна. Никто бы её не переубедил, что у Капы не было сердца и мозга. Рассказывайте кому-нибудь другому.
Рыхлый, огурцом, нос у неё покраснел. Мутные, навыкате, глаза увлажнились. Она промокнула их мужским носовым платком.
Показания Анны Феоктистовны Л., почтальонки.
«Я разношу пенсию. С полгода назад, провожая меня до дверей, Нимфа Николаевна приоткрыла кладовку и показала сложенную раскладушку и чемодан на колёсиках.
«А вы знаете, – говорит, – ведь я уже живу не одна. Прописала девушку из родных мест, землячку. Обещает ходить за мной. Долго хлопотали о договоре ренты, доставали справки… Нотариус – на дыбы, кое-как задобрили.
До сих пор думаю, не опрометчиво ли я поступила? Я больной человек. Всякое может случиться, стакан воды некому будет подать, – и улыбнулась так жалко. – Боюсь чёрных риэлторов, медсестёр-убийц, нотариусов, как их… которые в доле. Такие ужасы-ужасы по телевизору показывают. А тут всё-таки свой человек, почти родня, скромная, не испорченная девушка. Сирота, у неё мама недавно умерла… Опять же, случись что со мной, жилплощадь отойдёт управе. Так не всё ли равно?»
Ну, раз такой коленкор, – продолжала почтальонка, – я отложила сумку, села расспрашивать, что за девушка. Нимфа Николаевна мнётся:
«Лиза эта, – говорит, – вначале была сама покладистость, приветливость… То есть я не хочу наговаривать… Она дисциплинированна, чистоплотна, беспрекословна, выполняет все пункты договора по уходу. Магазины, аптеки, стирка, уборка. Но…
Как только подписала договор, сразу изменилась. Всё, что бы она ни сделала, как ни посмотрела, что бы ни сказала – всё точно сквозь зубы, точно сквозь зубы, понимаете?!
Главное, за что?! Что я сделала ей плохого? По-моему, она ненавидит меня. Явится с занятий, в лицо не взглянет, молча нырнёт мимо. Ужин утаскивает в свою комнату. Заглянешь к ней: сидит в кресле, смотрит в одну точку и ду-умает, ду-умает… Или в тетрадку пи-ишет, пи-ишет… Мутант какой-то.
Или смотрю телевизор – а спине вдруг холодно становится, будто сквозняком потянуло. Оглядываюсь и вздрагиваю: сзади неслышно подошла Лиза. Смотрит в экран – а сама ду-умает, ду-умает своё… Даже не по себе делается».
Ну, ясное дело, я посоветовала Нимфе Николаевне присмотреться да и расторгнуть договор через суд. Если что, мы все свидетелями пойдём».
Из дневника Лизы Козловой:
«Милая Зоя, вы ошиблись! Вы считали (цитирую): «Только дураки да те, кто не знает, что такое борьба и победа, видят повсюду случай… Нет, ни капли случайности – только ум и воля».
Позвольте с вами не согласиться, Зоенька, не смотря на ваш холодный острый ум и на моё преклонение перед вами. Случайность – это тот самый толчок, не достающий катализатор, подогрев, зыбкое пламя спиртовки, без которого в опытной колбе не оживёт, не забулькает, не запузырится химический состав Успеха.
Произошедшее со мной: что, если не цепочка случайностей? Не захоти я пить, не зайди в супермаркет за минералкой, не встреть в очереди бешеную бабку – сейчас катила бы в поезде в постылый свой город. А так я москвичка и без пяти минут хозяйка хрущёвки в Выхино! Пока – хрущёвки и пока – в Выхино, дальше заглядывать не будем. Первая ступень пройдена! Ту-ру-рум-тум-тум!.. (это я играю на губах марш «Монтекки и Капулетти»)».
Зою Монроз, богачку, расчётливую красавицу, авантюристку, героиню романа «Гиперболоид инженера Гарина» – Лиза давно назначила в свои идеалы и молчаливые дневниковые наперсницы.
Зябко утыкая носик в мех, или выпуская фиалковыми, лепестковыми ноздрями дым сигареты, или рисуя перед складным золотым зеркальцем ротик, красавица снисходительно слушала Лизин горячий лепет. Иногда усмехалась, иногда изумлённо вздёргивала соболиную, бархатную русскую бровь. Иногда оборачивалась, приподнимала сверкнувшую бриллиантовой крошкой вуалетку и в упор рассматривала Лизу длинными изумрудными очами.
Она смотрела из припудренной золотистой, загадочной, романтичной дымки начала прошлого века. А здесь, в начале века нынешнего, булькало и пузырилось адское варево совсем иного свойства. Грубо кроилась неприглядная изнанка, клокотала и воняла помоями кухня Успеха, шла мышиная возня, доносился сухой шорох пауков в банке.
Уснуть безвестной и проснуться знаменитой – рассказывайте сказочки для ясельной группы. Успеху всегда предшествовала кропотливая, долгая подготовительная работа, тщательное взрыхление и удобрение грядки. Разнюхивание: кто, с кем, зачем, почём.
Откуда, из какого небытия, из ничего, из песка и тумана вдруг сгущались, всплывали, выныривали, принимали осязаемые формы на телеэкранах фигуры – ещё вчера бывшие никем, человеческой пылью? Поделитесь с Лизой, расскажите, что вам, жалко, что ли? Только как всё было на самом деле, подноготную правду, а не «мне позвонили и предложили» и «проснулась знаменитой», бла-бла-бла.
Откуда, скажите, брались бойкие тётеньки, шастающие из одного реалити-шоу в другое? В каких арендуемых дешёвых подвальчиках они протирали доселе свои юбки? Пока в один прекрасный день к ним не явились отсвечивающие потусторонним голубым мерцающим светом посланцы и не сказали: «Вы ужас до чего нам подходите, продюсер кушать не может, пока вы не засияете драгоценным камнем на его канале».
Так это было? Нет? А как?
Вот всероссийская сваха: вчера никто не знал, а нынче её фамилия известней фамилии первого космонавта. Ведь были же, были более подходящие на эту роль владелицы брачных агентств. Более разбитные, домашние, уютно расползшиеся в морщинках, сыплющие, как горохом, солёными народными прибаутками и присказками, более мудрые в делах семейных. Почему не они, почему она?
А маленькая кроткая блондиночка-астролог? Здесь, по критичному Лизиному мнению, уместнее смотрелась бы женщина роскошная, роковая, длинная, гибкая, черноокая, с волосами как вороново крыло… С полуметровыми серебряными ногтями, с потусторонним голосом – не говорит, вещает… Перекрасься Лиза в жгучую брюнетку, отрасти ногти, обвесься пудами чернёного серебра, проштудируй астрологию – почему бы и нет?
А вечные путешественники: излазили в своё удовольствие весь Земной Шар, прославились, да ещё за это им денег отваливают… А всей-то передачи: беглый пересказ местных путеводителей и ресторанных меню, перемежаемый эмоциональными воплями: «Вау! Офигеть! Ништяк! Круто иметь золотую карту!»
Ау, был ли там кастинг, пробы, отбор, конкурс? По каким критериям: знание английского, коммуникабельность, внешние данные, хорошо подвешенный язык? Наймите Лизе репетитора по инглишу – фору им всем даст!
Или не было никакого отбора, а был звонок всесильного папочки или влиятельного знакомого?
Что касается девиц-телеведущих – тут вообще наблюдался полный отстой, капец, абзац, атас и пипец, вместе взятые. О, не сомневайтесь, тут конкурс был по принципу: самая косноязычная, хрипатая, сиплая, гнусавая, шепелявая, с самой чудовищной дикцией. Особо оговорённое условие: чтобы в детстве ей забыли удалить разросшиеся аденоиды и подрезать уздечку языка».
Лиза упрямо бродила вокруг Останкино, нарезАла круги, примеривалась. Искала местечко, выемку, нишу, крохотное отверстие, микроскопическую дырочку в закулисье, в телевизионное зазеркалье.
«Есть советский мультик, там старый орёл говорит львёнку: «Никогда не говори, что ты самый смелый – всегда найдётся тот, кто смелее тебя. Никогда не говори, что ты самый сильный – всегда найдётся тот, кто сильнее тебя. Никогда не говори, что ты самый мудрый – всегда найдётся тот, кто мудрее тебя».
– Без сомнения, – подытоживала Лиза, – всегда найдутся в сто крат умнее и красивее нынешних говорящих голов в телевизоре. Но факт остаётся фактом: на экранах мы лицезрим этих, а не самых-самых.