— Все, что есть на жестких дисках в лаборатории, представляет ценность, — объяснил химик. — Я просто обязан был это спасти.
— Хотите сказать, Кожин уничтожил все данные?
— Нет, конечно. Но я ведь не знал, что именно он собирается стереть.
— И подстраховались? — вставил Дымин.
— Да. Подстраховался. Теперь я понимаю, что речь шла о «Гене-300».
— Вы и личный дневник Марухина прихватили, — заметил опер.
— В нем могли быть важные заметки, — невозмутимо ответил химик.
Было заметно, что он заготовил ответы на все возможные вопросы.
— Что такого в этих данных, которые, как вы говорите, Кожин и Самсонов хотели уничтожить?
— Посмотрите сами.
— Боюсь, я ничего не пойму. Я ведь не генетик.
— Я открою вам файлы, которые вы должны прочесть. Чтобы понять, почему их собирались стереть, не обязательно быть исследователем.
— Вы уверены, что я имею право их читать? — остановил Смирнов Бирюкова, когда тот привстал, чтобы подойти к ноутбуку.
— Нет. Вы не имеете права их читать, — сказал химик серьезно. — Но если вы этого не сделаете, то преступника вам не видать. Ну так как?
Смирнов чувствовал, что Дымин смотрит на него в упор. Вспомнил, как говорил, что не стоит вставать поперек дороги ведомству, спонсировавшему лабораторию.
— Открывайте, — кивнул он решительно.
Через две минуты он погрузился в чтение. Дымин курил, выдыхая дым в распахнутый иллюминатор. Бирюков неторопливо пил коньяк, время от времени поглядывая на Смирнова, словно хотел понять, как полицейский реагирует на прочитанное.
Время шло, и часовая стрелка уже перевалила за отметку «одиннадцать», когда Смирнов приступил к последнему файлу — личному дневнику Марухина. Он был огромным — велся не один год, но Бирюков отметил в нем красным цветом места, представлявшие интерес.
Глава 6. Реабилитация
«3 марта 1992 года
Сегодня встал совершенно разбитым. Спал в гостиной на диване, а от этого ломит спину. Пришлось полчаса делать упражнения, чтобы прийти в себя. Даша ночевала дома, но не выходила из спальни, пока я не позавтракал (кусок не лез в горло) и не ушел на работу.
Как случилось, что она меня разлюбила? Еще недавно я пребывал в счастливом неведении, а потом она сказала, что наши отношения себя изжили и она хочет подать на развод. Даша считает, что у нас нет общих тем, мы стали чужими друг другу. Странно, что я этого не замечал: мне казалось, что все идет отлично. Наверное, я чересчур увлекся своими исследованиями. Монография отнимает почти все мое время, нужно изменить распорядок дня. Уверен, это просто кризис и наши отношения крепче, чем Даша думает. Мы все вернем, я приложу к этому все усилия.
Купил билеты в театр, букет цветов. Позвонил Даше на работу, думал, мы сходим вместе, но она отказалась. По ее словам, это ничего не изменит. «Незачем себя мучить» — так она сказала. У меня до сих пор в голове звучат ее слова: они мечутся, бьются о стенки черепа, и, кажется, я схожу с ума. Сегодня на меня вдруг впервые повеяло безысходностью: мне стало ясно, что Даша действительно хочет развестись. До этого я считал, что это только слова, не придавал им особого значения. Теперь же мне стало страшно: как я буду жить, если она уйдет? Может, она меня и разлюбила, но я-то ее нет!
Даша не пришла ночевать. Уже три часа ночи, а ее нет. В десять вечера я позвонил ей, и она сказала, что задержится на работе, потом сказала, что останется у подруги. У той якобы что-то случилось, и она не хочет оставлять ее одну. Думаю, это все выдумки. Либо она не хочет меня видеть, либо завела любовника. Это ужасно, и я не нахожу себе места: ношусь по квартире, воображая невесть что. Как же мне плохо! Все рухнуло в один миг, я этого просто не понял, и только теперь до меня стало доходить, что Даша уже начала жить своей собственной жизнью, в которой мне нет места. Я только что позвонил ей, и она сказала, что спит, но я слышал чьи-то голоса. Боже, я этого не вынесу! Но развод она не получит, нет, я не могу его дать!
17 апреля 1992 года
Это случилось! Даша оставила мне документы на развод, чтобы я их прочитал и подписал. Я демонстративно их порвал и выбросил в мусорное ведро. Когда я это делал, то почти ничего не видел: у меня в глазах стояли слезы. Даша усмехнулась, взяла два чемодана и вышла. Дима и Марина вынесли остальные ее вещи. Странно: до сих пор они считались нашими с ней общими друзьями, а теперь оказалось, что дружат они только с Дашей. Впрочем, я не удивлен. К тому же они мне никогда не нравились.
Я знаю, то, что я выбросил документы, ничего не решит. Скоро мне пришлют новые. Или вызовут в суд, что более вероятно. В конце концов, если Даша будет настаивать, развод ей дадут. Я сделаю все, чтобы этого не допустить, но чувствую, что уже ничего не изменить. Однако у меня нет силы воли, чтобы просто поставить подпись — это сильнее меня. Вдруг случится чудо, и Даша передумает. Только на это мне и остается надеяться.
4 мая 1992 года
Сегодня в половине пятого нас развели. Все кончено, нет ни мыслей, ни чувств, ни желаний — я совершенно опустошен. Делая эту запись, я думаю лишь о том, что должен отчитаться о произошедшем, потому что всегда так делаю. Мне больше незачем что-то делать, ведь только Даша наполняла мою жизнь смыслом. Хочется просто лечь на диван и заснуть. Не могу больше писать: буквы на клавиатуре расплываются перед глазами.
15 июля 1992 года
Я снова напился, но еще не до бесчувственности. Сегодня мне вдруг стало ясно, что я просто продлеваю свои мучения. Зачем? Я уже ничего не могу дать студентам, и я вижу, что они смеются надо мной и презирают меня. Я их хорошо понимаю. Я сам себе омерзителен!
Вчера на лекции я упал. Когда поднялся, то понял, что в аудитории никто не удивился. Наверное, студенты не понимали, почему этого не случилось раньше. Они смотрели на меня снисходительно, а некоторые девушки просто отвернулись.
Декан тоже нос воротит. Он меня терпит только за прежние заслуги.
От меня никому нет никакой пользы, я просто занимаю чужое место. Но это ненадолго. Теперь, хоть я и пьян, в голове у меня прояснилось: я должен поставить жирную точку.
Даша на Кипре со своим хахалем. Тарасовы говорят, они собираются пожениться. Теперь я могу сказать: совет да любовь!
Я принял снотворное и открыл газ. Теперь осталось только лечь и закрыть глаза, ни о чем не думать. И не бояться. Мне не о чем жалеть, я ухожу для того, чтобы избавить окружающих от своего общества. И еще чтобы прекратить это нелепое существование, которое приносит мне только боль и унижение.
28 июля 1992 года
Вчера выписался. Все сорвалось из-за идиотов-соседей, которые не могли подождать полчаса — этого бы вполне хватило на то, чтобы я наконец сдох! Так нет же, они учуяли запах газа и принялись звонить в дверь. Надо было не обращать внимания, и пусть бы этих дураков разорвало вместе со мной, думаю я теперь. Но тогда я не выдержал и открыл. Они распахнули окна, а когда увидели пустой пузырек из-под снотворного, вызвали скорую. Мне сделали промывание прямо в машине. Врач был очень горд, что вытащил меня с того света.
Думаю, теперь уже ничто меня не удержит. После такого скандала меня выкинут с работы, так что, даже если бы я передумал вторично сводить счеты с жизнью, ловить мне нечего. Два дня назад вышла моя последняя книга, но я даже не испытал радости — словно это событие не имело ко мне никакого отношения. А я ведь потратил на нее не один год. Больше я уже ничего не напишу.
27 октября 1992 года
Я пытался измениться. Даже бросил пить, правда, ненадолго. А все из-за того, что меня не уволили и даже, наоборот, поддержали. Меня это здорово удивило, если честно. Наверное, люди лучше, чем я думаю. И все-таки это было ни к чему: я все равно не вижу смысла продолжать жить. У меня нет цели, а исследования и работа не приносят ни радости, ни удовлетворения — все ушло после того, как меня бросила Даша.
Кажется, у нее все хорошо. Я по этому поводу не испытываю ничего, даже ревности. Я смирился с ее уходом, но это не помогло мне начать новый этап в жизни. Увы, все кончено. На этот раз я не промахнусь. Никакого газа, который можно учуять. Мои соседи теперь постоянно принюхиваются. Иногда я слышу, как они останавливаются возле моей двери. Их можно понять. Но они напрасно беспокоятся: я все обдумал и не стану никого подвергать риску. На этот раз я воспользуюсь бритвой и горячей ванной. Думаю, я засну раньше, чем умру. И не надо никаких таблеток. Сейчас допишу и пойду набирать воду. Голова раскалывается от алкоголя, может, кровопускание облегчит мои страдания.
Прощайте все, простите. В моей смерти виню только себя одного. Считайте это моей посмертной запиской — я нарочно оставляю дневник открытым на мониторе.
12 ноября 1992 года
Пишу в реабилитационном центре. Рита принесла мне ноутбук, чтобы я не скучал. Это из-за нее сорвалась моя вторая попытка. Этого я никак не ожидал. Может, Бог не хочет моей смерти? Придется обдумать все хорошенько, прежде чем поставить на моей жизни окончательную точку. На этот раз я спрыгну с крыши, чтобы избежать чьего бы то ни было вмешательства. Говорят, что самоубийцы редко повторяют свои попытки — наверное, я исключение. Мне страшно жить, потому что я вижу пустоту тех лет, которые меня ожидают. До сих пор меня ничего не интересует и не увлекает. Моя душа — выжженная пустыня.
И все же очень странно, что я снова избежал смерти. Не прошло и десяти минут после того, как я влез в ванну и перерезал вены, как в квартиру ввалилась Рита. У сестры был ключ, и она приехала из Воронежа присмотреть за мной — без предупреждения. Прямо скажем, вовремя. Она выволокла меня из ванны, забинтовала руки и вызвала скорую.
Когда меня подлатали, Рита договорилась, чтобы меня направили в реабилитационный центр. Здесь я живу среди самоубийц, санитаров и психиатров — разве можно пожелать более веселого общества? Сестра живет в моей квартире и приходит каждый день, пытается вселить в меня волю к жизни, как она это называет. Рита увлекается эзотерикой и думает, что книжки, которые она мне приносит, могут мне помочь. Я не выбрасываю их только потому, что не хочу ее расстраивать.