Не, ну как так? — думал Жека, что же это за фигня такая? Что это за фигня…
Чайки хохотали как придурочные, а Жеке было не до смеха.
Глава 6
На город падала быстрая и душная южная ночь. В темнеющем небе проклёвывались звёзды. Между пятиэтажками виднелся кусочек моря с точечками рыбацких лодок, прямо как на картине курортного художника-мариниста. Всё вокруг дышало покоем и умиротворением.
Как жаль, думал Жека, что, каким-то непонятным чудом попав сюда, в прошлое, приходится бегать, суетиться и заниматься чёрт-те знает чем. Не так ли и вся наша жизнь? Всё носимся по каким-то очень важным, всегда совсем неотложным делам, и остановиться, перевести дух и просто посмотреть на небо времени не находится…
Часть своего дела на сегодня Жека уже сделал. С крыши трансформаторной будки, куда было легко забраться по верхам налепленных вплотную гаражей, он наблюдал за входом во второй подъезд дома номер тринадцать. В замочную скважину двери от квартиры девятнадцать кто-то (вот же хулиганьё, а) напихал спичек, да так плотно, что никаким ножом их оттуда теперь не выковырять. Оставалось подождать и выяснить, что же предпримут Геннадий и Снежана, когда вместо долгожданного уединения получат по лбу изогнутым клювом африканской птицы обломинго.
В этот раз Жека отпросился на всю ночь: сказал тёте Оле, что они с пацанами будут ночевать у Эдика, мол, там во дворе посреди сада поставили палатку. Такое действительно бывало в какие-то из Жекиных приездов, и ночевать в палатке было здорово. А вчера, заявившись в час ночи, Жека сказал тёте Оле, что к Эдику и его родителям приехали родственники, все диваны и раскладушки оказались заняты, пришлось посмотреть футбол и топать домой. Про Эдика Жека мог врать смело — это второй товарищ, Саня, жил в соседнем подъезде, и его мама была тёти-Олина подруга, а Эдик обитал в частном секторе, и его родителей тётя Оля не знала.
Жека подумал о тёте Оле. Как ей жилось тут одной все эти последующие долгие годы, как старелось? Или она не была одна, сошлась с кем-нибудь? Хорошо бы. Мать ничего не рассказывала, а Жека и не спрашивал, хватало в собственной жизни перипетий…
Тут задумчивые мысли Жеки прервались. И причиной тому были не появившиеся наконец герои-любовники. Нет — по металлическим крышам гаражей застучали тихие шаги, кто-то засопел, забираясь наверх, к Жекиному убежищу.
— Э, пацан, ты что здесь делаешь?
На сидящего Жеку смотрели, возвышаясь, два мальчика примерно его теперешних лет, худые и неприветливые.
— Это наше место! — заявил тот, на белой футболке которого махал лапами Олимпийский медведь.
Второй, в футболке без рисунка и спортивных штанах с дыркой на колене, просто молча засверлил Жеку взглядом.
— Я не знал, что она ваша, — сказал Жека примирительно, закрывая глаза на их невежливость, шум был ему совсем не нужен. — Я сейчас уйду.
Пацаны переглянулись.
— Уйти-то ты уйдёшь, — сказал пацан с медведем. — Но ты-то уже здесь посидел, местом попользовался. Давай за это двадцать копеек.
Жека незаметно усмехнулся: надо же — рэкетиры, начало.
— Хорошо, — не стал он спорить, — держите.
Привстал, доставая из кармана мелочь, выбрал белый двадцулик, положил на шершавую поверхность рубероида.
Пацан с медведем присел, цапнул монетку.
— Мне тоже давай, — заявил второй, видимо, оценив Жекину платежеспособность.
— С чего это вдруг? — развеселился про себя Жека.
— Потому что нас двое, — хмуро объяснил пацанчик.
Жека собрался ради хохмы поспорить с таким принципом ценообразования, но тут под фонарём мелькнули люди, и это были они — те, кого Жека поджидал. На Снежане теперь вместо тёмного платья в горошек было светлое в полоску, Гена с нарядами не заморачивался и надел ту же рубашку и джинсы.
— Тс-с-с! — шикнул Жека пацанам. — Тихо! Видите того мужика?
Парочка в это время уже входила в подъезд, Гена галантно раскрыл перед Снежаной двери.
— Видим, — прошептали пацаны, случившееся с Жекой перемена убедила их, что происходит нечто серьёзное.
Подъездная дверь стукнула, закрываясь.
— И я вижу, — сказал Жека. — Давайте, валите отсюда нафиг, а не то яйца на шею понаматываю!
Было уже совсем темно, и свет в окнах горел мало где, однако пацаны, видимо, смогли что-то разглядеть в Жекиных глазах — потому что безропотно отступили, ссыпались по гаражной крыше, спрыгнули на землю и зашуршали по траве в тёмные дали. И правильно, нечего тут мешаться под ногами.
А Жека переключил внимание на главное, и тогда выяснилось: Гену он сильно недооценил. Настрой того был так неудержим, что Гена, осознав проблему с замком, вышел на улицу, с минуту поразмышлял, освещая время от времени лицо огоньком от сигареты, а потом ловко взобрался на бетонный козырёк подъезда, пролез по газовой трубе (Снежана бегала и охала внизу), а потом, треща рубахой и рискуя разорвать свои ценные импортные джинсы, сумел протиснуться в форточку, что оказалась приоткрытой. Снежана захлопала в ладоши и поскакала в подъезд, скоро Жека увидел её в засветившемся окне — изнутри дверь открывалась без ключа.
Шторы в комнате и занавески на кухне, правда, скоро задвинули, а на кухне и свет погасили. Но Жека был спокоен: это советские люди, и пока в квартире горит хоть одна самая задрипанная и тусклая лампочка, никаких плотских дел там не случится. А вот когда свет погаснет…
Когда минут через сорок свет таки погас, Жека, сидевший к тому времени уже не на трансформаторной будке, а в сваренной из металлических прутьев ракете на детской площадке, рванул в подъезд. Залетел на второй этаж, кинулся к нужной двери и произвёл два долгих, требовательных звонка. Прислонил ухо, услышал через прохладный коричневый дерматин и слои дерева сдавленное бормотание, а потом и шаги, побежал обратно. Уже на улице услышал, как открывается дверь в квартире и Гена негромко и интеллигентно ругается. Тихонько пробежал вдоль стены дома до угла и, сделав изрядный крюк, оказался в заранее намеченном месте за кустами у детской площадки.
В нужном окне виднелся слабый свет — видимо, включили ночник. Ага. Вот это правильно.
Когда ночник погас, Жека повторил всё снова.
На третий раз, с предосторожностями прокравшись в подъезд и нажав кнопку, Жека не услышал привычного дзыня: инженер Баранов догадался отключить звонок. Тогда Жека забарабанил в дверь — и стучал, пока не зашевелились у соседей, потом убежал. Из своего укрытия в кустах он заметил, что, хоть свет и не горит, на кухне кто-то зажёг ненадолго спичку — то ли закурил, то ли поставил чайник. А потом загорелся ночник, и это снова было правильно.
Пару раз за всю эту беганину на Жеку накатывала мысль, что он делает что-то гадостное и стыдное. Тогда он вспоминал: глаза Гениной жены из своего непонятного видения, лицо самого Гены в минуты визита к нему в дом золотозубого инфернального существа, вестницы крутых перемен в его жизни… Вспоминал печальную девочку из класса «Б», что одиноко куталась в свою серую кофту. Нет, нет: если, чтобы всё это отменить, нужно вытворять вот такое вот — ну что ж, фиг с ним, он готов.
И он продолжал свою неоднозначную миссию.
Жека понимал, что всю ночь так бегать не получится: рано или поздно разозлённый Геннадий плюнет на всё и засядет на площадке этажом выше, и тогда ноги могут Жеку не спасти. И на случай, если парочка не покинет здание с белым флагом, смирившись с тем, что сделать джага-джага сегодня не получится, у Жеки имелся запасной план. Нет, поджигать дверь он не собирался, хотя и такая мысль, надо признаться, поначалу проскакивала. Идея его состояла в другом.
Но вмешался, как это часто бывает, посторонний фактор.
Переместившись поближе к дому, к заросшей диким виноградом беседке, что темнела как раз напротив нужных окон, Жека ждал. Ночник в квартире пока ещё горел. И тут рядом зашуршали шаги. Нет, и раньше по дороге и тротуару ходили люди, а один раз даже приехал туда и обратно, освещая дорогу направленным прыгающим светом фар, автомобиль «Москвич»; курортный город летом — место оживлённое, даже ночью. Но теперь кто-то направлялся целенаправленно к Жеке. И не один.
— Ага, вот он, этот борзый, — прозвучал из темноты мальчишеский голос.
Это были всё те же пацаны, любители погулять в половину двенадцатого ночи, хозяева трансформаторной крыши. Только теперь они привели с собой ещё одного, и этот новый выглядел постарше. Лохматая его лопоухая голова возвышалась на фоне двух других. Этот здоровый был в тельняшке с закатанными рукавами.
— Эй, пацан, ты тут чё, борзый? — с ходу наехал он на Жеку.
Мелкие его товарищи мстительно зыркали с двух сторон.
— Да нет, вроде обычный, — ответил Жека.
— А что тогда на пацанов со двора борзеешь?
Лохматый и ушастый надвигался, изо рта у него пахло сигаретами. Жека смотрел на него и думал, что по-хорошему ему надо бы этого типа бояться: если дойдёт до драки, чтобы компенсировать разницу в росте и весе, уверенности в себе и житейской мудрости может и не хватить, особенно если и эти два гаврика полезут на помощь старшему товарищу. И припереться к тёте Оле с разбитыми губами и бланшем под глазом будет совсем ни к чему. Но бояться пятнадцатилетнего ушастого оболтуса у Жеки совсем не получалось.
— Если я сделал что-то не так, то готов ответить, — сказал Жека, отмечая боковым зрением, что окно продолжает тускло светиться.
Тельняжечный перестал надвигаться и озадаченно моргнул.
— Кто из них больше обиделся? Пусть скажут, — продолжал Жека. — Или один на один они ссутся?
— Э, сам ты ссыкун! — взвился мелкий в спортивках, лицом он немного походил на молодого бодливого бычка.
Второму, с медведем на футболке, сказанное Жекой тоже не понравилось, но он оказался сообразительнее и промолчал.
А лопоухий старшак неожиданно обрадовался.
— Во, правильно, — подтолкнул он вперёд неосмотрительно подавшего голос пацанчика. — Давайте, давайте один на один, а там видно будет.