Акула посидел, схватил чашку, сердито позвенел там ложкой, отхлебнул, поставил обратно.
— Да в том и дело, что ни хера не сказали… Это старый разговор.
— Чего — старый разговор? — не понял Фёдор, да и никто не понял, Жека вот точно. — Ты толком давай объясни.
Денежный человек раздражённо отодвинулся от стола вместе со стулом. Жеке показалось, что сейчас он поднимется и пойдёт из кухни прочь, оставив всех сидеть тут и мучиться предположениями. Акула какое-то время посидел молчком, но уходить не стал.
— Это старый разговор, — повторил он, объясняя. — В смысле, прошлый, я его уже разговаривал, дня за два до того, как попасть сюда. И тот, кто мне звонил, он меня сейчас не слышал совсем. А повторял всё то же самое, что тогда, слово в слово.
Он замолчал задумчиво, отхлебнул ещё чаю.
— Фигня какая-то, — не поверил охранник Фёдор. — Почему ты так уверен, что разговор тот самый? Запомнил, что ли, дословно?
— Говорю же: тот самый, — ответил Акула раздражённо. — Там паузы были на месте моих тогдашних слов. А ещё у него там собака в том же самом месте загавкала — я, помню, тогда ещё не расслышал его, переспрашивал.
Фёдор не нашёлся, что на это возразить. Тогда к беседе неожиданно подключился Костя.
— Может, это запись была, — спросил он, и взгляд его из-под очков был непривычно ясным, внимательным.
— Может, и запись, — ответил человек-акула.
— Хотя странно, — продолжал человек-Костя, — тогда и твой голос должен был воспроизводиться, ты бы услышал… А о чём вы говорили-то? Может, это важно и имеет как раз значение?
Акула шевельнул губой.
— Да так, ничего особенно интересного. Палыч этот, хитрожопая скотинка, хотел с меня лишнего бабла поиметь. Ну и обломался, само собой.
Костя подождал, и все подождали, но деловая акула Стас вдаваться в подробности не намеревался. Тогда Николаич засобирал со стола тарелки и чашки, и на том разговор о звонке себя, стало на то похоже, исчерпал.
Жека взялся мыть посуду. Кухня уже опустела, а он всё складывал в сушилку тарелки, чистил металлической сеточкой сковороду, оттирал мочалкой внутренние кастрюльные бока. Ему нравилось занятие мытьё посуды, когда сваленное в кучу и грязное становится чистым и аккуратно разложенным по местам. Горячая и холодная вода поступали здесь по трубам, что приходили через стену из санузла, а там, протянутые вдоль стены, ныряли в потолок, как и трубы от батарей отопления. Откуда бралась вода там, наверху, было одной из загадок Башни.
За овальным столом в зале сидел один Акула, пялился в телефон, что-то нажимал. Жека вспомнил, что на его, Жекином телефоне — как, видимо, и на всех других здесь — время застыло на цифрах «0.00». Он воспринимал это не как двенадцать часов ночи, а как именно ноль, ничего, отсутствие времени как такового.
Остальных Жека нашёл в помещении с топчанами, спальне. Когда входил, услышал обрывок разговора.
— А дверь эта просто для психологического комфорта, скажем так, — говорил Костя. — Мы здесь и не заперты, кругом небо и воздух, а уйти всё равно никуда нельзя. В закрытом бункере без окон без дверей я бы, например, уже давно это… Никакие таблетки мне бы не помогли.
Костя и Фёдор сидели на соседних топчанах под боковой стеной. На топчане напротив лежал, примостив голову повыше на подушку и сложив руки на животе, Николаич. Одинокий топчан у стены напротив двери занял, видимо, Акула, покрывало там было сдвинуто и поперёк него валялось скомканное полотенце. Жеке остался топчан у двери, так себе место, ну да ладно. Кроме кроватей и тумбочек в комнате ничего не было. Полосатые обои тусклого оттенка, два прямоугольных светильника на потолке. Аскетичненько. Настольных ламп нет, книжку на ночь не почитаешь. Хотя тут и книжек нету.
Фёдор с человеком в очках Константином между тем продолжали свои разговоры. Беседовали они о тех местах, где всем им не повезло сейчас оказаться. Костя говорил о том, что если здесь несколько дней длится ночь, а потом, пропустив трое примерно суток, они наблюдают длящийся уже много часов день, то это, вполне может статься, не планета Земля. А если Земля, то в какой-то другой своей геологической, если даже не астрономической эпохе. Звучало это здраво и аргументировано, но охранного Фёдора, кажется, не убеждало. Тот что-то толковал про полярные области, а насчёт других планет скептически отмахивался, упирая на то, что все крупные планеты Солнечной системы с сутками, длящимися намного дольше земных — газовые гиганты. А если бы их забросило на планету с массой куда больше земной, то они там и шагу не могли бы ступить из-за силы тяжести. Для Жеки и это звучало аргументировано, но на этом месте он нечаянно задремал.
Подремать Жеке не дали: в комнату припёрся шумный человек-акула и стал всех агитировать идти всё-таки на холмы и посмотреть, что же там находится за ними. Он, громогласный и раздражающе энергичный, настаивал на том, что раз есть возможность, то нечего валяться, а нужно идти. И Жека был в общем-то с ним согласен. Мало того, Жека даже и отправился бы исследовать эти холмы, хоть кроссовки ещё наверняка не высохли, а пронизывающий ветер вспоминался вообще без энтузиазма, и хоть новая экспедиция обещала быть куда более долгой. Но Жека бы пошёл — если бы на призыв Акулы откликнулся хотя бы кто-нибудь из остальных. Или если бы деловой акуловидный человек, например, обратился конкретно к нему, пусть бы и не очень уважительно, в присущем ему стиле. Сказал бы: «Слышь, водила, давай-таки сходим, а? Ты вроде крепкий же мужик».
Но акула Станислав не обращался ни к кому лично, он апеллировал сразу ко всем, к коллективу. А коллектив это субстанция аморфная и в некотором роде неуязвимая. И бросаться в него словами вообще-то бесполезно, слова в нём вязнут и никак на него не воздействуют. Неизвестно, как там Акула руководил своими бизнесами — может, имелся у него для общения с персоналом отдельный специальный работник, — но здесь он повёл себя неправильно.
Да, коллектив не очень рвался куда-то идти. Программист Костя, может, уже несколько лет не поднимал ничего тяжелее компьютерной мыши и не ходил пешком дальше ближайшей аптеки и продуктового магазина. Ему определённо хватило его предыдущего короткого восхождения. И Николаичу хватило, он теперь вообще уже спал или делал вид, что спит. А охранный человек Фёдор, видимо, испытывал чувства, похожие на Жекины. А может, тоже он уже наскакался по холмам. Он-то, хоть и был, судя по телосложению и по ушам, какой-то единоборец, но вряд ли, как Жека, ещё и футболист. Фёдор, правда, не отверг идею полностью, а предложил перенести поход на завтра. Под «завтра» подразумевалось, видимо, время после сна.
В общем, наеденные как удавы и уставшие, члены башенного коллектива от перспективы немедленного выступления твёрдо отказались. И Жека после недолгих внутренних колебаний решил прикинуться удавом вместе с остальными. Акулий непоседливый человек повыступал, психанул и отправился покорять холмы в одиночестве.
— В разведку я бы с ним не пошёл, — раздалось с топчана Николаича сразу как громыхнула, выпустив Акулу, входная дверь. Действительно. Вот и никто не пошёл.
Потом какая-то добрая душа догадалась погасить свет, и скоро Жека уснул.
Спалось не очень хорошо. Топчан был жестковат, но Жека такое для сна и предпочитал. Дело было в другом: он как будто и не засыпал до конца, тревожная мысль о том, что находится он внутри загадочного строения в непонятных каких-то местах не давала расслабиться, брезжила где-то на краю сознания — и наяву, и во сне. И снилась из-за этого всякая дрянь. Через какое-то не очень скорое время зашумело, затопотало: вернулся исследовательский человек Акула. Что он там на холмах увидел, рассказать ему было некому, все спали и за шумные проявления ему напихали и послали подальше. Жека сквозь сон слышал, как тот бурчит себе под нос, укладывается и недовольно ворочается на топчане.
Утром — а в этих местах весёлый принцип «когда проснулся, тогда и утро» был применим как мало где ещё, — так вот, утром Акула и поведал о результатах своей вылазки. А результаты были не очень впечатляющие: поход оказался хоть и достаточно продолжительным, но абсолютно неудачным. Всё для Акулы разбилось о местную затейливую топологию. Когда он перевалил за нижний холм и отправился к следующей вершине, Башня из его поля зрения пропала. Так что, преодолев хоть и пологий, но долгий подъём и взобравшись-таки на новый холм, Акула сначала кроме спуска и пустого далёкого горизонта ничего оттуда не увидел, а потом, продолжая путь и спустившись, узрел внизу среди снегов знакомое белое строение. Бредя к нему, он питал некоторую надежду, что Башня это другая, но нет, это оказалась та же самая.
— Туда надо идти не одному, — хмуро объяснил коммерческий человек, сияя красной обветренной мордой. — Растянуться по всей длине пути, в пределах видимости… Тогда, может, и получится увидеть, что там за этими сраными пригорками.
— Да то понятно, — кивнул охранный Фёдор.
Жеке показалось, что Фёдору неловко за то, как оно получилось с Акулой.
— Давайте позавтракаем и сходим, — предложил Жека.
Сам он особенной вины не испытывал, но сходить-то всё равно было нужно.
— Правильно, — поддержал Фёдор.
Николаичу с Костей если идея была и не по душе, протестовать они не стали. Тогда охранный человек Фёдор взглянул на пиджачного человека Акулу.
— Но ты как, не сильно там набродился? Можем отложить поход на попозже. Ну, или в нижних звеньях цепочки можно тебе будет постоять.
Акула действительно выглядел хоть и румяным, но чуть осунувшимся, а ещё сердитым. Насчёт сердитым, правда, уточнение излишнее, по-другому человек Акула здесь никогда и не выглядел.
— Нормально, — пробурчал он. — И внизу это ты постоишь.
Но денежный человек, выступая вчера о том, что делать дела нужно сразу когда есть такая возможность и не откладывая, во многом оказался прав. Вскоре после завтрака (ели они то же самое и частично доедали вчерашнее), когда все разбрелись кто куда, а Жека шарил по кухонным полкам в поисках целлофановых пакетов, чтобы надеть их в поход под кроссовки поверх носков, из зала прозвучал телевизионный голос.