— Что-то долго не возвращаются, э, — хрипло проговорил кривоногий и озабоченно нахмурился. — Давай сгоняю, скажу им ехать обратно.
Подошедший посмотрел на Воробья, его лохматая рука протянулась к велосипеду. Шерсть на груди и плечах цыганского этого дядьки и мех на раме велика одинаково шевелило ветром.
Воробей недоверчиво притянул к себе своё двухколёсное сокровище, а потом взглянул на Жеку. Видимо, он углядел на Жекином лице робкую надежду — надежду на то, что неожиданно всё может закончиться хорошо, без ущерба и потерь.
Ситуация требовала принять решение, и решение было принято. Цыганский человек запрыгнул на бесценный велосипед Воробья, крутанул педали, и скоро зеркала, катафоты и лохматая спина мелькнули среди окружающей зелени и исчезли вдали.
Примерно через полчаса за деревьями послышался знакомый гвалт. В облаке пыли мелькнула голубая рама, выплыл облепленный смуглой малышнёй многострадальный Жекин «Салют». Попетляв ещё немного возле поляны, мелкая орава бросила велик посреди дороги и куда-то умотала. Не веря своему счастью, Жека подобрал беднягу, выровнял искривившийся руль, приладил на место удочки, бидон и подспустивший мяч. Цыганского мужика на большом велосипеде видно не было, но Жека и Воробей пока не переживали — мало ли, что его там задержало.
Волосатый и кривоногий, однако же, не появился и через полчаса. Разомлевшая цыганская компания стала сворачивать свои посиделки. Тогда друзья начали что-то подозревать, но верить в страшное им всё ещё не хотелось. Превозмогая робость, они направились к смуглолицым и чернявым. Но общаться с ними там никто не хотел. Мужчины бросали что-то отрывистое и нерусское, а женщины, звеня широкими серьгами в ушах, делали вид, что Жека и Воробей разговаривают не с ними. Только одна, седая старуха, прошамкала беззубым ртом:
— Тот — он не с нами был. Мы его не знаем.
Тогда Жека и Воробей всё поняли. Они молча развернулись и побрели к дальним деревьям.
Жека вёл за руль такой невозможной ценой обретённый «Салют», и тот позвякивал на неровностях своим неуместным бестолковым звонком. Там, среди деревьев, они остановились. Воробей присел на корень. Лицо его скривилось, губы затряслись, и дальше случилось то, что случилось.
Именно в этом месте маленький несмышлёный Жека уступил управление в своей голове Жеке сорок пять плюс.
Глава 11
Что произошло тогда дальше, Жека помнил.
Было это, наверное, на год раньше, чем-то курортное лето, из которого Жека недавно вернулся в Башню. Просто, вынырнув теперь здесь, он испытал такое чувство, как будто втиснулся в одежду на пару размеров меньше, чем нужно. Вроде как тесновато было ему в маленьком этом туловище — ещё теснее, чем там, в приморском тёти-Олином городе. Потом, правда, всё быстро прошло.
А тогда… Тогда они оставили Жекин велосипед у доброго старичка во дворике лодочной станции и отправились искать цыган. И Жека с Воробьём их нашли — точнее, нашли уже знакомых цыганских детей, те собрались у поросшей густыми лопухами свалки недалеко от улицы с одноэтажными домами и швыряли там камнями по бутылкам. Завидев гостей, они повели себя неприветливо: окружили и стали орать в том духе, что это их территория и чужим здесь ходить не положено. Самые мелкие лезли драться и даже надавали Жеке с Воробьём несколько обидных поджопников. Те, что постарше, не нападали, но было понятно, что в случае чего за ними дело тоже не станет. Друзья тогда отступили — это были хоть и маленькие, но цыгане, а цыган было принято бояться.
Потерянные и опустошённые, они побрели тогда домой.
Что было Воробью за потерю братова велика, Жека не помнил, но мало тому наверняка не показалось, отец его был суров. А вот брат, когда приезжал из армии в отпуск, Жеке это хорошо запомнилось, отнёсся к случившемуся спокойно: ну украли и украли. Видимо, там в армии у него успели сильно поменяться жизненные приоритеты.
Жека шагал налегке, с ним были лишь его многолетний опыт и ещё решимость. Воробей топал рядом, он уже взял себя в руки, успокоился. Под ногами шуршала трава, а над головой синело небо тысяча девятьсот восемьдесят какого-то года. Небо было такое же, как и всегда, для неба что тридцать или сорок лет, что даже четыре тысячи — так, тьфу да и только.
Размышлялось Жеке о том некрасивом факте, что он всегда завидовал крутому велику Воробья. Он очень хотел себе такой же или хоть немного похожий. Жека собирал деньги, но большой велосипед стоил рублей семьдесят, а то и больше, насобирать эту серьёзную сумму так и не получилось. Теперь Жеке думалось: может быть, от той его неудержимой ядовитой зависти вот такое с воробьёвским великом и случилось? Мысль была на самом деле странноватая, но крутилась она в голове неотступно.
Ещё Жека опасался, как бы Воробей не заметил произошедшей с ним перемены. Всё же притворяться пацаном для взрослого мужика не так и просто. Но друг его, поглощённый свалившимся на него горем, не замечал, кажется, вообще ничего.
Неизвестно, той же самой дорогой шли Жека с Воробьём, что и тогда, десятилетия назад, или какой-то другой, но вышли они на тот же пустырь, где носились в воздухе голоса и звенело, осыпаясь под ударами прицельных камней, бутылочное стекло.
Жека рассчитывал миновать это место быстрым шагом, пройти на цыганскую улицу, не теряя здесь время — не получилось.
Чумазая компания, поорав и не получив ответа, устремилась за ними и вскоре догнала. Как и тогда, старшие только бычились и наезжали на словах, а самые мелкие хватали за одежду и вовсю нарывались. Их махания руками и ногами наводили на мысль, что в домах под светлым шифером и с балкончиками, куда Жека с Воробьём собирались пробраться, уже имеется такая диковина как видеомагнитофон, и фильмы про крикливых китайцев в просторных чёрных штанах эта компания увидела и оценила. Ну вот и славно, усмехнулся про себя Жека. Вот и нашлось что-то общее. И когда особенно рьяный шпингалет стукнул сзади Жеку ногой в ногу, а потом отступил, чтобы тут же ударить ещё раз, повыше, Жека ту маленькую нахальную ногу поймал. Поймал и чуть приподнял. Мелкий тут же плюхнулся на задницу — никакой растяжкой там, естественно, и не пахло.
— Ты не представляешь, как тебе повезло! — заорал на него Жека.
Самый высокий из старших был уже рядом, надвигался на Жеку, и Жека сунул ему палец грудь:
— Ты что, его брат?
Старший что-то вякнул, но Жека спрашивал не ради ответа.
— Тогда тебе тоже повезло! — заорал Жека ему в лицо, и тот от неожиданности отшатнулся. — Ещё больше повезло!
Цыганчата всех размеров застыли в неподвижности и недоумении, только оказавшийся на земле мелкий тихо возился, не зная, подниматься ему или лучше пока полежать.
— А знаешь, знаешь, почему тебе повезло?! — продолжал Жека тыкать пальцем в своего отступившего собеседника, а заодно в тех, кто стоял рядом с ним. Никто не знал, почему же им так повезло, и Жека, не теряя темпа, стал это эмоционально и напористо объяснять: — То, что этот малыш вздумал стукнуть меня, именно меня, это не страшно, я не в обиде. Но не дай бог кому-то тронуть вот его! — Жекин палец метнулся по воздуху и уставился в Воробья.
Воробей где-то на грани слышимости удивлённо и жалобно всхлипнул.
— Вот ты, — Жека перевёл палец на мелкого.
Тот, сидя на земле, умудрился каким-то образом подпрыгнуть, а потом энергично, по-паучьи, уполз за ноги товарищей.
— Нет, лучше ты! — Палец показал на всё того же высокого, и тот вздрогнул и нахмурился.
— Ты Брусли знаешь?
Тот Брусли определённо знал, но попробовал заговорить на другую тему, предыдущую и агрессивную.
— Видел, как Брусли бьёт? — перебил его Жека. — Вот так бьёт!
Он обозначил удар в плечо, немного не доведя кулак до грязноватой футболки пацана. Тот смотрел, настороженно выпятив нижнюю губу.
Говорить полагалось именно так, в одно слово: Бру́сли, с ударением на «у», потому что сказанного правильно никто бы здесь не понял. Ведь Брусли был не просто каратист, чемпион и тем более не актёр. Это был мифический, и в то же время как бы реально существующий человек, непобедимый боец, что иногда, при желании, ещё и снимался в разном кино. Таким же, кстати сказать, был и Рэмбо, обитающий в джунглях мускулистый солдат с повязкой в длинных волосах, исполин в полтора человеческих роста, что запросто мог заарканить верёвкой и сдёрнуть на землю вертолёт или выскочить из зарослей, упереться плечом и, скользя подошвами армейских ботинок по рельсам, остановить на ходу поезд. Рэмбо был американец и вроде бы даже воевал в каких-то далёких неизвестных странах против наших, но это не мешало им восхищаться.
Имя Брусли казалось слегка нелепым только поначалу, потом к нему привыкали, и уже находилось даже логичным и правильным, что оно похоже на брусья, на которых пацаны постарше накачивали себе плечи, грудь и дельтовидные мышцы. Еще в Жекиной памяти смутно брезжил брат героя, Бруслай, который дрался с тигром — хотя это мог также быть не очень удачно изображённый рисовальщиком плакатов и вдобавок неправильно транскрибированный всё тот же Брусли.
— Брусли так бьёт, что руки не видно, глаз просто не успевает руку заметить! — объяснил Жека.
Этот Брусли был китаец, а может и кореец, но не наш, доморощенный, а определённо импортный. А может, он был японец, хотя это конечно вряд ли, но кто их там разберёт. Потом каким-то образом выяснилось, что писать и произносить это славное имя следует всё же в два слова: Брус Ли. Но и Брус звучало тоже хорошо — твёрдо и несокрушимо.
Но всё это было неважно, главное — Брусли был неимоверно крутой. И в данный момент он был Жеке с Воробьём союзник. Он как бы встал с ними в этом опасном противостоянии плечом к плечу. И Жекиных с Воробьём противников его незримое присутствие заметно смущало.
— А он, — Жека указал на Воробья, и тот, и так изрядно уже сбитый с толку, испуганно моргнул, — он бьёт ещё быстрее! И сильнее! Пять лет на секцию ходит! Или шесть! Вот таким отдали родители!