гда только заселялись, и немедленно перевесили на видное место: негоже такой радости прятаться по шкафам.
Взрыкнул и затарахтел холодильник, и Жека вздрогнул — отвык. Поднялся, отодвинул тихонько шторы. За окном, засыпанный снегом, белел подзабытый, но навсегда знакомый пейзаж. Уходили по сторонам пустые тротуары и дорога, тянулись вверх худые тополя, темнели рамы футбольных ворот на поле перед вторым институтским корпусом. Позади всего этого мигал редкими огнями спящий город.
От окна потянуло холодом. Батарея под подоконником пыталась с этим бороться, но выходило у неё не особенно. Жека заметил, что стоит в спортивных штанах, носках и футболке с длинным рукавом. Да, так они одно время и спали — чему удивляться, здесь девяностые на дворе. Случалось, и шапку, укладываясь на ночь, приходилось надевать.
Здесь СССР не поспасаешь, по причине отсутствия предмета спасения.
Жека нырнул в постель и задумался.
Попал он в того себя, что учится на втором курсе. Точно, на втором — на первом он ещё не жил в общаге, ездил на учёбу из дому. А к третьему перебрался от Рюхи к более близким по духу Костику с Ростиком — летом, когда освободилась большая трёхместная комната. Оставшийся один Рюха был этому только рад, он сдвинул в комнате кровати и за оставшееся время учёбы переводил к себе туда, наверное, всё женское общежитие соседского пединститута. Впрочем, когда и Жеке случалось кого-то привести, Рюха не жлобился и комнату предоставлял, проводя ночь на Жекиной койке в его новом месте обитания.
Усатый из туманных местностей сказал про Короля. Да, Жека помнил типчика по фамилии Король. Виталик Король, из параллельного потока. Невысокий, худой, у них была своя компания, все они приехали учиться из одного или соседних городков, этот Король был у них за предводителя.
Виталька Король: если сказать вместе, то слышалось «Какороль». Так его и называли, но только за глаза — не хотели пересекаться с этой компанией: считалось, что Король якшается с авторитетными людьми из уголовного мира. Так что жилось Королю и компании в общежитии неплохо, старшекурсники их не трогали, а ровесники со второго курса и уж тем более «перваки» — побаивались.
Усатый и туманный сказал: свергнуть Короля. И правда туманный — как хочешь, так и понимай.
Вообще у Жекиной общежитской компании с Королём и его корешами вышла в своё время довольно паршивая история.
Жеки в тот вечер не было в общаге, он уехал на день рождения одного парняги из другой, домашней компании. Да он и о случившемся узнал не сразу, а где-то через неделю, а то и две. Друзья не спешили рассказывать — оно и понятно, хвастаться там было нечем.
Тем несчастливым для их компании вечером подпитый Рюха повздорил с одним из прихлебателей Короля, самым мелким — кажется, его звали Петя, Петюня. Потом Рюха говорил: просто кто-то кого-то задел в коридоре плечами. Рюха трезвый и Рюха подпитый это два совершенно различных Рюхи, так что в сумраке коридора случилось тогда некрасивое: полноватый и среднего роста Рюха прессанул маленького хлипкого Петюню. Вот такой негодяй — всё равно что ребёнка обидел. И тут же из-за угла вынырнули двое из компашки Короля и быстро объяснили Рюхе, что так делать нехорошо. То, что всё это подстроено специально, стало потом ясно как божий день.
Рюха, размазывая по лицу кровавые сопли, побежал, естественно в комнату к своим, к тем, с кем и выпивал, откуда и вышел — то ли в сортир, то ли ещё зачем-то. Там были будущие соседи Жеки Костик с Ростиком, Гоша Чибирякин, Череп, ещё кто-то. Если бы Жека не уехал в тот день, он тоже обязательно был бы с ними.
Жека потом часто думал: а как бы он повёл себя, окажись тогда там, вместе со всеми? И понимал: да, наверное, так же, как и все остальные.
А тогда, разгорячённые выпитым и стенаниями получившего в тыкву Рюхи, Жекины друзья вывалились в вестибюль своего шестого этажа. Кто-то метнулся на этаж ниже, где жили Король со свитой, и оттуда с готовностью полезла целая толпа. И вот на разбитом паркете полутемного, освещённого только отсветами недобитых коридорных лампочек большого вестибюля сошлись два общажных воинства.
Сойтись воинства сошлись, но полноценной битвы тогда не случилось. Потому что Король с компанией затеяли это вовсе не ради честной и разудалой битвы.
Всё дело в том, что у Короля и его приближённых в тот вечер оказался в гостях занесённый туда неизвестными ветрами авторитетный уголовный человек по кличке Помидор. И в вестибюль, когда пришло время, он вывалился вместе со всеми.
Страшный уголовный человек Помидор никого тогда не тронул и пальцем. Он, может, даже из слова не произнёс. Но Жекины друзья — хоть среди них были вполне крепкие и духом и телом ребята, да хоть те же Костик с Ростиком, — деморализованные присутствием на стороне противника такого вот монстра, пришельца из жутковатых параллельных миров, оказались как будто в параличе. Даже и драки особой не было. Компания Короля просто надавала им, что называется, по соплям — Жека не помнил, чтобы хоть на одном лице остались после этого какие-то следы.
В этом всём и так было мало хорошего, но затевалось оно для целей несколько других. С Рюхи, Костика с Ростиком и остальных компания Короля сбила тогда денег. Сумма была не заоблачная, приблизительный эквивалент стоимости трёх бутылок водки — с каждого. Примерно такой, как помнил Жека, была тогда месячная стипендия. Водка дорожала, стипендию чуть-чуть поднимали, жалкая эта сумма раз за разом пыталась догнать свой трёхкратный спиртной и горький эквивалент, и борьба эта была бесконечной. Потом, насколько помнил Жека, стипендию вообще отменили — по крайней мере для таких оболтусов как он. А может, этого Жека уже и не застал, в конце третьего курса он получать диплом инженера-строителя передумал и институт бросил: на горизонте замаячила работа, где платили деньги (в армию его не забирали по причине плоскостопия).
Вот такие случались здесь дела в те далекие времена — во времена, в которые Жеке довелось теперь вернуться снова.
***
Под утро Жека всё же заснул, и адский трезвон Рюхиного будильника застал его в полнейшем расплохе: две или три мучительные секунды Жека метался, не понимая, где находится и кто он вообще такой. Потом палец нашёл, наконец, кнопку и всё, слава богу, стихло. Укрытый с головой Рюха продолжал дрыхнуть, его торчащая наружу пятка не шевельнулась ни на миллиметр.
Что ни говори, а технический прогресс штука полезная, сонно рассуждал Жека, глядя в окно и машинально катая по полу ногой пустую водочную бутылку. Раньше люди просыпались под вот такие будильники, что вгрызались по утрам в их сны, как безжалостные железные звери, и это считалось нормальным. Ну не было просто ничего другого. А механические эти оглушительные будильники, Жека слышал и такое, шутники заводили на три часа ночи, помещали в железное гулкое ведро и совали жертвам своего остроумия под кровать. Да уж, вот это была хохма так хохма.
Будильничный прогресс, правда, направлялся, случалось, и по не самым правильным путям. Как раз в студенческие времена у Жеки дома был электрический будильник, небольшая коробочка с кнопками и зелёными светящими цифрами. При срабатывании он пищал противным громким пиком, но главная особенность этого гениального устройства была в другом: если его не выключить, будильник этот и не замолкал — ни через минуту, ни через час, ни через сутки. Работала эта хрень от розетки, так что если люди уезжали на несколько дней из дому и забывали его отключить, спасения для соседей не предусматривалось. Бывало, топая за какими-то делами по ночным улицам, Жека слышал из окна многоэтажки характерное монотонное пищание. А кто-то — кажется, это был друг Воробей — рассказывал, что пытка электрическим этим чудом случилась в их общежитии. Там терпели двое суток, потом не выдержали и выломали-таки дверь.
А между тем за окном серело зимнее утро, и на тротуаре было тесно: народ валом валил в сторону главного институтского корпуса. Люди в пальто и шапках, в основном молодёжь, с портфелями, сумками и пакетами, брели поодиночке и стайками, обгоняли друг друга, здоровались, и изо рта у них вылетали белые облачка пара.
Рюха дрых как сурок и, похоже, идти на занятия не собирался. Жека и себе призадумался. Судя по всему, вчера вечером они здесь выпивали: во рту ощущался характерный привкус, а в висках немного побаливало. Да и сразу, ночью, было чувство, будто в голове что-то не так. Ну, тогда понятно.
Он ткнулся лбом в холодненькое стекло, решая, идти ли на пары. С одной стороны, торчать там под бесполезный бубнёж лектора (или, того лучше, тупить на практических занятиях) было вроде как ни к чему. С другой стороны, слушать тут, в комнате, глухой рюхинский храп или бродить по пустым общежитским коридорам занятие тоже малопродуктивное.
Поразмыслив, Жека решил на занятия сходить. В крайнем случае, всегда можно оттуда смотаться, хоть бы в перерыве любой из пар — некоторые, если дело было в большой лекционной аудитории, умудрялись незаметно свинтить через предусмотрительно оставленные раскрытыми верхние двери и сразу после переклички.
Мыло, зубные паста со щёткой, полотенце, раковина с торчащим из замызганного кафеля водопроводным краном в коридоре — все эти вещи были на месте, и Жека по-быстрому сделал утренние дела. А сначала ностальгически воспользовался сортиром, оставив в процессе дверь приоткрытой — лампочка там традиционно не горела. Одеваясь уже выходить, Жека обнаружил, что рукав на турецком его свитере «Бойз» измазан побелкой, да так интенсивно, что за короткое время по-человечески и не ототрёшь. Поковырялся в шкафу и натянул Рюхину полосатую кофту: тому в ближайшее время она, было на то похоже, не понадобится, а с соседями по комнате положено делиться.
Проходя мимо кухни, Жека не сдержался, заскочил глянуть на себя в зеркало: там над раковиной какая-то добрая душа приделала зеркальный кусок с отбитым углом, мутноватый, но посмотреться можно. Из этого куска на Жеку взглянул недовольный типок с чуть припухшим со сна лицом, помятый и красноглазый. Совсем ещё незрелый, пацан пацаном. Было трудно поверить, что это он сам и есть: казалось, это кто-то из другого мира заглядывает зачем-то в прободавшийся на общажной кухне непонятный пространственный портал. Был этот тип к тому же всклокоченный, нечёсаный, совсем ужас. Пришлось Жеке приводить волосы хоть в какой-то порядок, а то ведь так и на людях стыдно показаться. Это лет в двадцать пять он понял, что если стричься покороче, то и за причёской следить не нужно, одной проблемой меньше, да и выглядишь посерьёзнее. А раньше носил на голове вот такое вот, ещё и чёлку, бывало, до самого подбородка отращивал. Батя Жекин, помнится, всё не мог сдержаться: да отрежь, мол, некрасиво же, чего оно висит, а Жека отмахивался: что ты там, мол, понимаешь. Теперь, глядя на старые свои фото, вздыхал: батя-то правильно всё понимал. Но это, наверное, неизбежно, быть по молодости немного бестолочью, чудить по-всякому, искать себя.