Но успешно, конечно же, сложилось не у всех.
Вон, за третьей партой сидит высокий парняга по фамилии Зуев. Поглядывает на доску, тоже вроде слушает и записывает. А лет через двадцать: эх, блин… Через двадцать лет Жека встретится с ним — и сначала не поймёт, почему трогающий его за локоть насчёт попросить денег взлохмаченный перегарный дед называет его по имени и деньги эти формулирует у Жеки не просто попросить, а вроде как занять. А когда поймёт, так офигеет, что вытащит из кармана сумму изрядно более щедрую, чем будет предусматривать ситуация. Ещё он испугается, что обнаружившийся одногруппник деньги эти захочет использовать за компанию с самим Жекой. Но нет — тот, смяв купюры в ладони, беззубо поблагодарит и тут же растворится среди рыночных рядов навсегда.
Но у большинства жизнь сложится не ужасно и не блестяще, а, так сказать, средне. Как, собственно, у самого Жеки. Ребята эти почти все обзаведутся семьями и потомством и станут буднично тянуть лямку на работе. В хорошие времена они будут радовать интернет отпускными фотографиями среди турецкого олл-инклюзива или на квадроциклах и верблюдах в песках Египта, во времена похуже ограничатся семейными портретами на фоне дачного крыжовника и дымящегося мангала. Ростик, что по-настоящему дрыхнет сейчас рядом и даже пускает на парту тонкую струйку слюны, вообще будет жениться три раза, и каждой супруге оставит по два ребёнка — в чём прикол такого своеобразного хобби, Жека уяснить не мог. На своих облысевших фотографиях Ростик будет похож на постаревшую рок-звезду со следами былого на лице.
Многие попереезжают кто куда. Вон, Ленка Чистякова, чья рыжая макушка маячит сейчас ярким пятном прямо перед Жекиными глазами, вообще улетит жить в страну кенгуру и станет потом постить оттуда в соцсетях всякие экзотические картинки. Вадик Даниленко, что сидит, не снимая своей дорогой кожаной куртки, сначала ударится в некую не очень традиционную для здешних мест религию, а потом по этой линии переберётся в государство со звёздно-полосатыми флагами на каждом доме. Сильно позже он неожиданно напишет Жеке на страничке сайта, где, несмотря на название, общаются товарищи не только школьные, и в числе прочего поделится, что жил и работал там все эти годы бок о бок с бывшими соотечественниками и умудрился так и не выучить английский язык. Жека напишет ему подробный ответ, а тот никак на него не отреагирует, исчезнет — теперь уже, видимо, на веки вечные.
А вот сидит кучерявый и носатый Саня Проценко, он же Процент, отгородился от Вик-Вика кожаной своей сумкой и читает втихаря журнал с глянцевыми картинками. Саня хороший парень: когда их группа «Б» надумывала пофотографироваться, он делал потом Жеке чёрно-белые копии фото — печатать цветные малоимущий Жека мог себе позволить не всегда. На рубеже тысячелетий Саня переедет с предпенсионными родителями в страну Германию. А злой Рюха сочинит по этому поводу такой стишок:
То, что Процент из страны улетает,
Вряд ли утечкой мозгов посчитают.
(Жеке это показалось тогда очень смешным, да и сам Саня заценил, не обиделся).
В Германии Процент устроится в супермаркет консультантом в винно-водочный отдел (будет шутить: не по специальности, но по призванию) и там и просидит вплоть до настоящего времени. Будет писать Жеке регулярные сообщения, бухтеть там на понаехавших турок, слать фото лысеющего и толстеющего себя, поздравлять со всеми праздниками, какие только можно придумать, а ещё — сообщать подробные новости о том, что случилось в жизни у всех их бывших одногруппников. Он как будто только этим и будет жить. А Жеке эти новости будут, честно говоря, не особенно интересны. А если вообще по правде, то абсолютно не интересны и не нужны.
— Барсуков, ты кого-то ищешь? Чего так головой развертелся?
Погружённый в себя и в свои воспоминания Жека не сразу услышал, что Вик-Вик обращается к нему. Но тот обращался именно к Жеке, и это было Жеке совсем ни к чему.
— А у него вертянка! — выкрикнули откуда-то с самого верха.
Шутка была так себе, но пара человек хихикнула. Жека обернулся. Кричал Бабенко, он же сначала Бобик, а позже Барбос, мордатый тип из компании Короля — может, главный его товарищ.
— Слышь, хлебало завали! — посоветовал ему Жека, приглушив голос, но услышали его, однако, все.
— Сам завали! — крикнул Барбос, этот никого не стеснялся.
— Вы там, давайте, оба хлебальца завали́те, — прекратил этот детский сад Виктор Викторович.
Его поддержали девочки с первых рядов, завозмущались, активистки хреновы. Шум разбудил Ростика, тот отлепил голову от парты и заозирался, сонно блымая глазами. С верхних рядов пробухтели что-то неразборчивое. Вик-Вик не обратил на это внимания и продолжил лекцию.
Жека молча уткнулся в тетрадь, делая вид, что пишет, а сам стал рисовать боксёрскую перчатку. Ростик пооглядывался и снова уронил голову на руки, а Жека вздохнул и постарался привести нервы в порядок. Не то чтобы такие пацанские перепалки были здесь тогда в порядке вещей, но и ничего из ряда вон выходящего сейчас, кажется, не случилось.
Привести нервы в порядок Жеке во многом помогла злорадная мысль о том, что и как сложилось после института у шутника-Барбоса. Сначала тот, казалось бы, ухватил бога за бороду: родной дядя устроил его не куда зря, а по таможенному ведомству, причём на перспективную должность. Такая работа для людей, которые ищут от жизни определённых вещей, самое то, что надо, предел мечтаний. Это для них, наверное, покруче, чем ГАИ, где деньги тоже сами плывут в руки. Казалось бы, жизнь удалась. Но не тут-то было: жадный и туповатый Барбос решил не оттягивать с построением своего отдельно взятого светлого будущего и бестолково погорел на взятке в первую же свою рабочую неделю. Случай этот стал среди таможенного народа легендарным. Речь шла о сумме в сто долларов, и считалось, что Барбос пропал ни за что, за копейки. Посадить его, конечно, не посадили, там за такое не сажают, но карьера Барбоса на том завершилась, ещё и дядя поимел себе неприятностей. Костик, что узнал об этом от работавшего в тех же сферах двоюродного брата, и рассказал Жеке эту хохму.
— Прикинь, они там сто баксов вообще за деньги не считают, — удивлялся тогда Костик, и Жеке запомнились возмущённые и алчные огоньки в его глазах. И Жека был с товарищем отчасти солидарен. В охранной фирме, куда Жека ушёл из института, ему платили как раз сто долларов в месяц, по тем временам это считалось неплохой суммой, весомым аргументом, чтобы бросить учёбу. Квартиру в микрорайоне на окраине, что Жека тогда снимал, хозяева предлагали купить за пятьсот долларов.
Ладно, решил Жека, всё это хорошо, но мысли его скачут не по тем направлениям, и в воспоминания он погружается не в те, какие нужно. Думать ему надо о своей миссии, конкретной, хоть и пока непонятной.
И Жека постарался направить мысли в направлении правильном.
И чем больше он думал в этом правильном направлении и чем больше вспоминал, тем больше ему казалось, что та несостоявшиеся драка, то досадное побоище и было пиком конфликта их компании и шайки Короля. Нет, они, бывало, загрызались по мелочи и до, и после, случались даже драки один на один. Например, Ростик сцепился по пьяни как раз с Барбосом. Дело было тоже в коридоре и тоже вечером, и закончить им помешал заглянувший на шум всё тот же Вик-Вик, он жил в общежитии на последнем восьмом этаже. Каждый из бойцов считал, что это он победил, но там была, скорее, ничья. Помахался, было дело, и Жекин сосед Рюха, он повздорил с одним из близнецов — среди компашки Короля были и такие, два высоких длинноруких оболдуя, имён их Жека не помнил. Случилось это на физкультуре, на улице, когда бежали кросс, несколько кругов вокруг Рыжего пруда. Что они там умудрились не поделить, Жека не помнил, запомнилось ему только, что близнец, пока их не растащили, успел Рюхе прилично навалять. Было и ещё всякое, но по мелочи, несущественное. Да, тот случай, когда Жекины друзья выплатили Королю дань, стал пиком унижения компании, самой позорной точкой на графике её, компании, общажной жизни.
Потом положение как-то выровнялось. Король с «придворными» пару раз попытался сбить с них ещё что-нибудь, но теперь уже был твёрдо послан в известном направлении. К тому же в общежитии удачно сменился комендант: вместо невнятной тётеньки должность занял энергичный военный пенсионер, он навёл порядки, и всякий блатной элемент шоркаться по вечерам в коридорах резко перестал. А без поддержки уголовных друзей корона Короля изрядно потускнела.
Тем временем Виктор Викторович перестал вдруг стирать на доске свои формулы и царапать новые — и резво обернулся. Провёл рукой в сторону сидящих, как будто зажимая в ней специальный невидимый прожектор. Пробормотал:
— Какая-то тут творится флуктуация… Ни хрена ж себе… Никогда такого не видел…
Жека замер. Вот это поворот! А ну как Вик-Вик возьмёт сейчас и разоблачит его. Что тогда? Заберут Жеку в страшное Кей-Джи-Би, прогонят через детектор лжи... И запрут потом где-то в подземных лабораториях, откуда и усатый со своими ручными бетонными пионерами не сможет его вытащить...
Жека приник к парте и стал настороженно ждать, как оно повернётся дальше.
Глава 18
После слов Вик-Вика о флуктуации Жека напряжённо замер.
Но преподаватель только покачал головой и вернулся к прерванному рисованию на доске. А Жека выдохнул облегчённо, посидел с минуту ни о чём не думая, потом усмехнулся про себя. Надо же, как напугался. А с чего, спрашивается? Даже если Виктор Викторович и вправду провидел бы Жекино положение и принялся во всеуслышание о нём заявлять, то увезли бы отсюда не Жеку, а самого Вик-Вика, и не в КГБ, а в жёлтый дом с уколами и санитарами. Было бы именно так, и никак иначе.
Так подумал Жека, а потом продолжил свои мысленные потуги насчёт миссии. Итак. Когда же случилась та злополучная не-драка? Может, здесь она уже и прошла? Помнилось только, что дело было, кажется, зимой. Вообще неплохо было бы также выяснить, какая дата на календаре сейчас. То, что за окном полно снега, могло запросто означать любой месяц от ноября до марта.