– Знаете, мастер, в моей стране существует обычай. Если один человек спасает жизнь другому, то спасенный становится его должником на всю жизнь. Его жизнь принадлежит человеку, спасшему его. Вы спасли мне жизнь. Значит, отныне моя жизнь принадлежит вам, – сказал Такеши, медленно опускаясь на колени.
– Поднимись немедленно! – закричал юноша в полный голос. – Этого еще не хватало. В нашем замке нет рабов. Здесь есть только люди, готовые служить и защищать замок, как свой дом. Это ведь и есть их дом. А кроме того, стоя на коленях в бассейне да еще и голышом, ты выглядишь просто смешно, – улыбнулся юноша.
Медленно разогнувшись, Такеши улыбнулся в ответ и проговорил:
– Мастер, могу я задать вопрос? В чем ваша вина? За что сатрап так вас ненавидит?
– Моя вина в том, что я его сын. За то, что я его бастард. Полукровка, рожденный рабыней с севера. Изгой, не принятый придворными лизоблюдами за происхождение матери и отвергнутый простецами за происхождение отца. Вот и вся моя вина. Мой приемный отец был капитаном гвардии. Это он поставил охрану дворца на уровень, когда от нападения отказывались даже асассины.
– Асассины. Кто это?
– Люди, убивающие за деньги. Они возвели убийство в культ. Сделали из него искусство. Говорят, они умеют превращаться в стариков или юношей, по своему усмотрению, исчезать на глазах у многих, просто растворяясь в воздухе. Не знаю, что из этого правда, а что ложь. Но так говорят.
– Люди-тени. Они есть и у нас. Это действительно опасные создания, – задумчиво проговорил Такеши. – Если они действительно отказывались от нападения, то это действительно уровень, даже выше охраны нашего императора. Кстати, на него они нападали четыре раза.
– Они отказывались. В этом я готов поклясться собственной жизнью.
– И что же тогда делать? Как мне вытащить Юко из этой западни?
– Пока не знаю, но обещаю, мы что-нибудь придумаем. Открою тебе небольшой секрет. Все мои ветераны были солдатами гвардии Кортеса. Это они охраняли сатрапа на протяжении многих лет. Вместе с моим отцом. Их выбросили на улицу, даже не подумав, хватит ли им той мизерной пенсии на самые насущные потребности. Мой отец собрал их здесь. Дал крышу над головой, наделы земли, в общем, надежду на спокойную старость. Никто лучше их не знает всех закоулков дворца. Давай не будем торопиться. Дай нам время, и мы вытащим ее.
– Сколько? Сколько времени вам нужно, мастер? – развернувшись к Ал-Тору всем телом, спросил Такеши.
Ал-Тор схватился за голову:
– Великие боги, если все влюбленные такие болваны, то избавь меня клинок от этой напасти. Ты можешь потерпеть? Поверь, если тебя убьют, ей от этого легче не станет. Для начала надо проверить, действительно ли она там, потом предупредить ее, что ты здесь, и, наконец, указать вам обоим точное время. Это дело требует тщательной подготовки.
– Вы правы, мастер. Простите меня. Просто, когда я думаю, что она, такая юная, такая беззащитная, там одна среди незнакомых людей, я готов начать уничтожать все живое вокруг этого города.
– А сколько ей лет?
– Семнадцать. Теперь уже.
– А тебе?
– Двадцать шесть.
– Мы почти ровесники, – улыбнулся юноша и неожиданно протянул островитянину руку.
– Я сделаю все, чтобы помочь тебе. Клянусь.
– Спасибо, мастер, – ответил Такеши, пожимая протянутую руку.
Всю следующую неделю в замке только и было разговоров, что о готовящемся похищении. Одни назвали это самоубийством, другие – достойным ответом сатрапу на похищение самого Ал-Тора. Спорили до хрипоты. Пару раз даже звенели клинки, когда спорящие исчерпывали весь запас доводов и переходили на личности. Но дуэли сразу заканчивались, стоило только появиться первой царапине.
Топ-Гар и Ал-Тор жестко пресекали любую попытку продолжить дуэль, охлаждая особо горячие головы, говоря, что смерть любого из бойцов пойдет на пользу только сатрапу, но никак не делу.
Такеши, пришедший в себя после путешествия, слонялся по замку, маясь от вынужденного безделья и тихо сатанея. Ему вернули его любимое копье, и не раз все население замка бросало свои дела, чтобы в очередной раз увидеть, как огромный, необъятной толщины воин метался по утоптанной площадке, прокручивая длинное копье с силой и скоростью, приводившей всех в восторг.
Он то прогибался, касаясь затылком земли, то распластывался на земле, раскинув ноги в противоположные стороны, то выпрыгивал так, словно собирался улететь прямо в осеннее небо. Однажды, здорово разойдясь, он просто перепрыгнул через спину кузнецова жеребца, повергнув в шок всех, кто это видел.
Но самым большим событием в жизни замка стали тренировочные бои между Ал-Тором и Такеши. На это зрелище сбегалось посмотреть все население. Стоило им сойтись, и на площадке начинало твориться нечто невообразимое.
Эта ненормальная парочка металась по площадке с такой скоростью, что человеческий глаз был не в состоянии уследить за происходящим. Каскады прыжков, кульбитов и сальто следовали один за другим, а звон стоял, как в кузнице у Размана. Оружие летало в руках воинов, сливаясь в одно сплошное, сверкающее пятно.
Но каждый раз, бой заканчивался одинаково. Длинный меч Ал-Тора замирал у головы Такеши на мгновение раньше, чем хищное лезвие нагинаты толстяка останавливалось у груди юноши. В реальном бою все закончилось бы смертью обоих бойцов, но это не становилось предметом споров между ними.
Такие бои стали ежедневными, после долгого разговора между Ал-Тором и его клинком. Инициатором первого поединка стал меч. Юноша уже многое узнал о своем оружии, но то, что клинки могут общаться между собой, повергло его в шок, хотя после своего общения с мечом, уже ничему не удивлялся.
Разговор этот состоялся в ночь, когда сотня вернулась в замок. Вернувшись из терм в свою спальню, юноша улегся в постель и попытался уснуть, но перевозбужденное воображение Ал-Тора прогоняло сон. Прокрутившись с боку на бок около одного оборота клепсидры, он уселся и принялся звать меч. Ответ пришел почти сразу.
– Не спится, воин? Вот и я не сплю. Все думаю, когда ты, наконец, соберешься дать мне имя. Надоело представляться просто бастардом.
– Представляться? Кому? – растерянно спросил юноша.
– Как это кому? – возмутился клинок. – Да хоть той же нагинате. Думаешь приятно называться просто родовым прозвищем?
– Извини. Я не думал, что у тебя могут быть такие проблемы. Мне и в голову не могло прийти, что вы говорите между собой.
– Конечно говорим. А как, по-твоему, я узнал, что им требуется помощь? Догадался? Ведь это именно нагината принялась звать на помощь, когда Медведь рухнул без сознания. Я услышал ее и передал тебе. А ты привел помощь. Мы общаемся. Говорим.
– Прости, но тогда я совсем ничего не понимаю. Ведь мы сражаемся вами. Оружием. И в схватках частенько погибают не только носители, но и само оружие. Я не говорю о выщербинах, их можно загладить и заполировать. Но, сражаясь между собой, вы ломаете друг друга. Как быть с этим? Люди враждуют, воюют, нападают друг на друга, это понятно. Но вы?
– Да. Мы ломаемся, портимся, но мы помним, кто и для чего создал нас. Ведь бой, это наше предназначение. Нас для этого и создали. Хочешь знать, как все начиналось? Как появилось на свет оружие? Теперь я могу рассказать тебе. Я вспомнил. Все.
– Ты вспомнил, как на свет появилось оружие?
– Да.
– Но ведь даже тот, первый клинок был намного младше, чем вся история оружия. Как ты мог вспомнить это?
– Эта история передается оружием как память, чтобы мы никогда не забывали, в чем наше предназначение. Старшие клинки рассказывают ее тем, кто появился на свет позже. Те, кто носят на лезвии муаровый узор, являются хранителями этих знаний. Это знал тот клинок, а теперь вспомнил я.
– А то оружие, которое кузнецы продают на базарах и ярмарках за несколько медных монет. Как же оно?
– С ним так же, как и у вас. Мы называем их клинки одного боя. Редко кто из них проживает больше. Именно поэтому солдаты готовы отдать последние деньги за хороший клинок.
– Это верно, – согласился Ал-Тор, вспомнив, что любой солдат, желающий прожить несколько больше, чем один бой, готов был остаться голодным и босым, но иметь в руках хороший, булатный меч. Ведь от этого зависела его жизнь. – Хорошо. Расскажи мне, как это началось, – попросил он, устраиваясь поудобнее и приготовившись слушать.
– Люди враждовали всегда. От начала времен, еще когда человек только и мог, что собирать плоды и выкапывать съедобные корешки, появилась эта тяга к войне.
Дубина, обожженная в пламени костра, с рукоятью из необработанной шкуры, именно она стала прародителем того самого гердана, удара которого все так страшатся. И именно он считается главным хранителем памяти стальных. Весь род палиц, булав, монгенштернов произошел именно от нее.
Следующим стал топор. Однажды какой-то мудрец, рассматривая расколотую о чью-то, особо крепкую голову дубину, решил вставить в раскол кремень и примотать его ремнем. Это и был первый боевой топор. Секиры, алебарды, бердыши – это все его потомки.
Вскоре появились копья. Все так же бесхитростно. Более-менее прямая палка, кое-как обколотый кусок кремня и все. Ничего больше. С ножами еще проще. Острый осколок камня, рог убитого животного, обоженная на костре палка стали родоначальниками ножей, кинжалов, стилетов.
Сложнее всего было с нами. Ты не поверишь, но первый меч тоже был деревянным.
– А почему не каменным? Ведь кремень намного крепче и острее.
– Верно. Но только отчасти. Каменный клинок легко мог расколоться от удара об особо крепкий череп. Кстати, такие экземпляры до сих пор иногда попадаются.
– Эй, давай-ка без намеков.
– Извини. Не смог удержаться, – с весельем в голосе ответил клинок и продолжил: – Твои предки вытесывали мечи из особо твердой древесины. Дуб, бук, ясень. Потом клинок обжигали и можно было сражаться. Но такое оружие редко переживало своего хозяина. Чаще было наоборот. Пока не появился очередной умник, додумавшийся прорезать вдоль ле