— Батарея, подъём!
Кровать курсанта Магомедова оказалась застелена, а толчки в туалете сияли первозданной белизной — все двенадцать. В строю Магомедова тоже не оказалось. На завтрак их водил младший сержант Омелъчук. Осокина, Рахманова и сержанта Квитко — «черпака» и замка третьего взвода — нигде не было видно. После завтрака прошло политзанятие, на котором замполит капитан Осередный сначала нудно зачитывая поздравление министра обороны всему личному составу Вооружённых Сил, потом проверял знание курсантами стран Варшавского договора, а в конце неожиданно разразился длинной речью о необходимости укрепления воинской дисциплины, особый упор сделав на том, что нет худшего преступления в армии, чем невыполнение приказа. После политзанятия появились сержанты. Вид они имели помятый, а у Осокина явно припухла щека. Впрочем, смотрел он на курсантов с привычной издёвкой и команды отдавал, будто лаял. К обеду прошёл слух, что Магомедов сидит на губе. А через неделю или больше на утреннем разводе на плацу, когда мороз стоял такой, что трещали деревья и птицы не летали, командир части, пузатый полковник Тетерятников, выпуская изо рта пар, громко объявил, что курсант четвёртой батареи Магомедов за «грубое нарушение воинской дисциплины, внеуставные отношения и неисполнение приказаний младшего командира» приговорён военным судом к двум годам дисциплинарного батальона.
«Нет, паря, ты как ни вертись, а кичи тебе не избежать!» — в который раз за прошедший год всплыла в голове фраза старого сидельца Ми-Ми, и Ромка с неприятным холодком осознал, что то, от чего он бежал в армию, преследует его и здесь.
Старший лейтенант Сдобнов получил из рук замполита части свою тетрадь с конспектами трудов классиков марксизма-ленинизма, открыл её и с удовлетворением прочёл надпись красными чернилами «Отлично!». «Отлично! — подумал Сдобнов. — Теперь пятёрка по политподготовке обеспечена!» А значит, он без проблем пройдёт аттестацию и, тьфу-тьфу, заветная звёздочка упадёт на погон уже в наступившем году! А с ней и новая должность, и другой оклад. Но самое главное, он помнил слова отца-генерала: «Получишь капитана в срок, переведу тебя в Москву, в командный центр. Нет-даже просить за раздолбая не буду, сгниёшь ротным в глухомани!» Отец слово держал всегда. Пока это выражалось в том, что он ни словом, ни делом ни разу своему отпрыску не помог. Как не помог он и старшему брату, который в тридцать так и торчит капитаном в Забайкальском военном округе и, по достоверным разведданным, уже плотно сидит на пробке. Что немудрено: климат там — врагу не пожелаешь, а на командирских должностях стрессов и залётов с личным составом хватает. Пойти расслабиться некуда, вокруг болота и комарьё, дома — быстро располневшая жена, постоянно закатывающая истерики: «Ты сгубил мою молодость! Я — москвичка, выпускница пединститута имени Крупской и первая красавица на курсе, поехала за тобой, как декабристка в Сибирь, и что получила взамен? Двое детей, один за другим! Муж, целыми днями пропадающий на службе. Должность библиотекарши, единственный военторг на всю округу, где шаром покати, и кино в солдатском клубе? Да, я завидую твоим черномазым солдатикам, которые через два года отсюда на дембель улетают как голуби!» Впрочем, солдатикам она не только завидовала, но и «давала» регулярно, на чём, то есть «на ком», и была мужем самолично поймана. За что огребла пиздюлей, неделю ходила на работу в чёрных очках и со слоем штукатурки на лице, а потом не придумала ничеголучше, как пожаловаться замполиту. «Муж-объелся груш» пролетел мимо майора «как фанера над Парижем», после чего запил и надавал ей пиздюлей пуще прежнего. Опять неделя в чёрных очках, а на сей раз ещё и с повязкой через щёку, типа флюс. Правда, хватило ума к замполиту больше не ходить. Собиралась было сбежать к матери в Первопрестольную, но тут, как на грех, заболел младшенький. А как выздоровел, подоспел ответ из Москвы, что мамаша, устраивая свою личную жизнь, привела в дом мужика и дочку с двумя огольцами совсем не чает видеть в хрущёвской двушке на Рязанском проспекте: «А я тебе говорила: не выходи за военного, угонят „куда Макар телят гонял“! А ты не послушалась! Так что теперь сама расхлёбывай. Муж да жена — одна сатана! Да и выписана ты с жилплощади давно…» Понятно, что тепла в семейных отношениях после всего брату недоставало. Мать слёзно просила отца вытащить сына из ебеней: «Ведь пропадёт Володенька-кровинушка!» На что генерал-майор Сдобнов отрезал: «За нарушителя воинской дисциплины ходатайствовать не буду!» Так что и старлей Сдобнов иллюзий по поводу отца не питал. Он сам захватил лишь кусочек детства — до седьмого класса средней школы. А потом — по проторенной братом дорожке. Сначала Суворовское училище, потом высшее военное училище ПВО, и вот уже четвёртый год, как тянет лямку в этой подмосковной учебке. Это ещё повезло, а может, и отец всё-таки подсобил, да не признаётся. Во-первых, Подмосковье — это не ТуркВО, хотя и здесь, конечно, глуховато. Во-вторых, должность в учебке на ступень выше учитывается. То есть вот он, Сдобнов, — старлей и командир взвода, вроде ниже некуда, но на самом деле должность капитанская и приравнивается к командиру роты или батареи в обычной части. И следующая его должность должна быть уже майорская, а это, как ни крути, старший офицерский состав. И если отец в командный центр ПВО переведёт, где зам по кадрам его однокурсник, то это уже будет серьёзная заявка на многообещающую карьеру. Служебное жильё в Москве, театры и магазины, огни большого города, от которых он уже изрядно отвык. Вера будет счастлива, перестанет смотреть на него как подобранный на улице щенок. Дочка в садик пойдёт, Вера на работу нормальную устроится — худо-бедно тоже копейку в дом начнёт приносить. А на майорской должности у него под триста рубликов выходить будет, там и в очередь на машину встанут. Машина, мечта всей жизни, представлялась Сдобнову только белой. Любой модели, но только белой! Машина — это свобода, которой в жизни Витьки Сдобнова не было никогда. А он интуитивно к ней тянулся. Это ж представить невозможно, что можно сесть в машину и поехать куда угодно! Куда глаза глядят! За грибами, на рыбалку, просто по Садовому кольцу прокатиться, а летом вообще на море махнуть — в Гагры или Пицунду…
— Смир-рна!
Он не заметил, как в мечтах дошёл до расположения батареи. Дневальный на тумбочке лупил глаза и орал что есть мочи.
— Вольно! — слегка раздражённо бросил Сдобнов. Вот чему в его мечтах не было места, так это личному составу, всей этой стриженой зелёной массе. Нет уж, увольте — отвечать за этих раздолбаев, которые так и норовят косяк упороть! Как этот Магомедов, например. Счастье, что он не из его взвода, а то Ванька Косолапов, дружок и взводный четвёртого, взыскание ни за что ни про что словил на ровном месте, да прямо накануне аттестации. Ну как мог Ванька, наливая шампанское в новогоднюю ночь, предусмотреть, что этот горный орёл откажется толчок драить и кинется на троих сержантов. Хорошо ещё, что в батарее больше дагестанцев не оказалось, они дружные, сволочи, своего не оставят. Вот это был бы залёт так залёт для всей батареи! И повезло, что этот Магомедов не раскололся, как всё было на самом деле, — гордый, видишь ли, — отказался на все вопросы отвечать, хотя на самом живого места не осталось. Ну ничего, в дисбате быстро шёлковым станет, там не таких обламывали! А сержанты тоже молодцы, всё-таки припёрли бражки из кочегарки. Как он своего Рахманова просил по-человечески: «Игорь, дослужи спокойно, без залётов. Весной на дембель. Этих духов выпустим в апреле — и сразу подпишу тебе документы!» И ведь клялся и божился, говнюк! Нет, сколько солдата ни ублажай, он всё равно только и ждёт момента накосячить! Драть и драть их надо, чтобы минуты свободной не было, чтобы пёрнуть боялись! Вот как их драли в училище! И сделал и-таки людьми! Нет надёжнее средства для поддержания воинской дисциплины, чем шпицрутен, ещё Фридрих Великий, кажется, писал. Жаль, отменили палки в армии. Но ничего, опыт поддержания личного состава в тонусе наработан немаленький, справимся. Кстати…
— Дневальный!
— Я!
— Дежурного ко мне!
— Есть! Дежурный по батарее, на выход! — истошно орёт дневальный.
Какая-то мысль, казалось, была упущена. Так, профилактически отдрючить Рахманова, докопавшись до любого пустяка, чтобы тот с чувством, с толком, с расстановкой отдрючил весь взвод, чтоб служба мёдом не казалась. Нет, это правильно, но не то. Вере надо сапоги купить зимние, в старых искусственный мех свалялся, не греют ни хрена. А морозы стоят такие, что она до электрички добегает и плачет от холода. Сапоги — легко сказать, а где их купишь? Это ж в Москву надо — и там искать, по магазинам бегать, редкий выходной убить. Нет, пусть уж сама, а он лучше с Варечкой посидит. При мысли о дочке внутри потеплело: он удивительным образом любил этот маленький комочек, проецируя на него тот небольшой запас нежности, что непонятно как сохранился в душе, практически не знавшей детства. Нет, тоже не то. Не сейчас. План занятий по специальности со взводом написать на месяц — этим он завтра займётся, время ещё есть. Подготовка взвода к первому караулу, отобрать караульных и, главное, разводящих, чтоб у тех устав от зубов отскакивал. Да было бы из кого выбирать! Разводящими, без вариантов, Сейфуль-Мулюков и Арутюнян — они с высшим образованием оба, тёртые ребята — и, наверное, Романов… Вот, вспомнил, о чём думал! Романов, спасибо тебе за конспекты, но кто же их будет так грамотно писать, когда ты выпустишься, голубь мой, и улетишь в войска через три месяца? Нет, пожалуй, надо его оставлять замком вместо Рахманова, который как раз дембельнётся… Лучше бы, конечно, Пашу Сейфуль-Мулюкова — вот у кого молодые по струнке ходить будут! Двадцать семь лет — старше меня самого! Факультет физвоспитания ташкентского педа. И чего в армию попёрся — год отбегать не мог, что ли, до двадцати восьми? Но не суть, телосложение и характер стальные, чемпион Узбекистана по карате, с ним уже сейчас сержанты предпочитают не связываться. Даже Осокин, который сам из Ташкента, уважительно рассказывал, что поставил как-то Пашку в наряд и приказал центральный проход мыть, чтобы спесь сбить в самом начале. Так тот весь проход в поперечном шпагате отдраил. И, пока мыл, вся батарея по краешку ходила, чтобы не натоптать… Но Романов тоже ничего — твёрдый, чувствуется в нём стержень, хоть и восемнадцать только стукнуло. Кстати, и этот мог не служить — его же со второго курса МГУ призвали, а там военная кафедра. И как он в армии оказался? Идеалист, что ли? Случаются такие идиоты, насмотрятся фильмов патриотических и рвутся родину защищать. Сам таким был когда-то. Но это даже хорошо: из идеалистов, если дурь выбить, очень даже циничные зверюги получаются. Надо будет ещё раз его анкету глянуть, а потом поговорить за жизнь, вытащить на откровенность — сопляк ещё, расколется. А потом решать. Старший лейтенант Сдобнов почувствовал себя старым и мудрым в свои двадцать пять, и ему стало даже немного не по себе от груза лет…