Чуткое сердце матери не обманешь. По мимолетной тени на лице дочери она догадывается, что Батийна день протосковала.
Однажды Татыгуль озабоченно сказала Казаку:
— Наша Батийна уже взрослая. А вдруг посмотреть на нее приедет жених? Что тогда? Если ты любишь свою дочь, надо ее одеть по-людски.
Слова обычно рассудительной жены показались Казаку несвоевременными.
— Ай, Рыжая (так он звал свою жену в шутку), неужели ты не видишь — того, что я добываю, не хватает даже оплатить пастбище. А чем я рассчитаюсь со старейшинами? Не дашь им — со света сживут. Пока им глотку затыкаем — молчат. Сейчас не до нарядов, потерпят наши дети. Лишь бы прокормиться.
Казак резко поднялся и оставил юрту. Батийна почувствовала, что отец обиделся, и вступилась за него:
— Помнишь, мама, я тебе однажды сказала: «Как это ты можешь делать кошму для бая и при этом петь песни?» Ты ответила: «Смотрите, она учит меня уму-разуму. Что ж теперь, по-твоему, я должна слезы проливать, что я в рваном хожу?» Тогда мне по душе пришлись твои слова. Я вся в тебя. Я не очень-то нарядно одета, — ничего. А приедет ко мне жених, что ж, и в этой шубе я с песней встречу его. Надо будет, так уеду с ним. Только не обижай нашего отца, мама. Ладно?
Широколобый, быстроглазый Казак был человек крепкий и выносливый. В его походке, в ровном характере чувствовалась скрытая недюжинная сила. Он с детства не любил жаловаться и сетовать на судьбу. Часто Казак говаривал: «Если ты задыхаешься при ходьбе, тебе не догнать подранка, не сделать большого перехода. Охотник не должен знать усталости, даже кашлять не смеет в горах. Настоящий зверолов бесшумно ступает по сыпучим камням и ловит тишайший звук за смежным склоном, а по едва заметному следу угадает повадки зверя. Кому этого не дано, тот не охотник».
Казак был не только метким охотником и выносливым ходоком, но и общительным собеседником. С детства он запомнил целый короб сказок, легенд и преданий, которые когда-то слышал от своего отца. После первопутка дети Казака рады были узнать от него все, что он видел на охоте в горах. Затаив дыхание, слушали, не спуская широко раскрытых глаз с клинообразной черной бородки отца. Все услышанное копилось в цепкой памяти Батийны, и когда отца не было дома, она пересказывала его байки младшим братьям и сестрам, ловко подделываясь под его голос. «Пеший всаднику не попутчик», «Близ человеческого жилья лиса всегда прокормится», — говорила она отцовские присловья. Малыши не понимали их значения, и Батийна поясняла: всадник пешему не попутчик — это значит, что богач не ровня бедному. А лиса среди людей не будет голодной — это значит, что плуты, обманщики баи и старейшины не страдают от голода, — их кормит народ.
Размышляя о богатых и бедных, Батийна как-то сказала матери:
— Мама, я хочу у тебя кое-что спросить. Ответишь?
— А почему бы и нет? Если смогу, конечно…
— Зачем вы сосватали меня в юрту бая? Наверное, наш отец тоже захотел стать богатым?
Как ни трудно было, Татыгуль попробовала открыть дочери глаза на правду:
— Твой дедушка не просил бая свататься. Сатылган первый подал руку. Видно, доченька, это божье предзнаменование. Бог сам засылал сватов, сам обручил вас. Такова воля старших. Если Адыке уважает прах своего отца, он не должен насмехаться над своими сватами, и, если он нарушит клятву отцов, его покарают духи умерших. А сможешь ли ты быть равной байскому сыну, сможешь ли править его хозяйством, — это будет зависеть, доченька, только от тебя. В народе говорят: «Не годами девка красна, а делами». Знаю я и видела на своем веку многих байских дочерей. Уйдет такая от родителей разодетая в пух и прах — в парче, шелку и блестках, — а муж быстро находит другую. Почему? Потому что не умеют они ничего делать путного. Разговора у них и то не получается. И много знаю женщин-тружениц. Хоть они часто родом из небогатой семьи, но своим умом, достоинством, добротой быстро заслуживают уважение не только среди мужниной родни, не только берут в руки своячениц и пользуются расположением мужа, но со временем даже управляют всем аилом на новом месте: главное, доченька, зависит от того, что написано тебе на роду, былинка моя.
О, если бы судьба девушки всегда складывалась так, как этого желает каждая мать! Есть, правда, женщины, что находят свое счастье замужем. Но таких мало. У большинства другая судьба. Стоит девушке лишь уйти из-под родительского крова, заменить тебетей на женский платок, как она превращается в рабыню своего мужа, свекрови, свекра, в невольницу всей мужниной семьи. Она обязана прислуживать каждому, а старшим кланяться в пояс. В доме мужа она гнется от забот, словно лоза под тяжелым снегом. О, если бы только одни заботы! А сколько бедняжке приходится сносить побоев! По ее плечам извивается плеть, сапог мужа втаптывает ее в грязь, по ее рукам и голове свистит палка разгневанной свекрови. За молодой невесткой неотступно следит золовка и разносит о ней ворох сплетен. Жизнь со всеми тяготами валится на плечи молодой женщины, и пока она не пройдет через весь ад осуждений, она не имеет права на ребенка, на свое хозяйство.
Склоняя имя молодой женщины, злые языки суесловят и насчет ее родителей.
А муж дочери таких-то родителей супружеской жизнью перестал жить со своей женой! Забытая и покинутая, она ночует вместе с ягнятами на овечьем помете, — шепчет одна.
О, она непутевая! Знаю, знаю, — поддакивает другая. — Ее мать часто, бывало, бросал муж. Не умела вдеть нитку в иголку и зашить свой замызганный подол, вечно ходила в дырявом платке. Что мать, то и дочь. Никчемная женщина, какая она пара молодцу!
Татыгуль не раз слышала подобные сплетни. Сама держалась подальше от них и жалела молодых женщин, забитых нуждой и заботами.
— О боже, — вздыхала Татыгуль, — и зачем только ты создал на свет белый женщин?
Она жалела чужую сноху, проливала по ней слезы, молила бога, чтобы он смилостивился над ее Батийной, приходила на помощь женщинам, что стали «салбар».
Раньше Татыгуль радовалась, что Батийна сосватана в богатую семью. «Бог даст, дочь вырастет здоровой и пойдет замуж за богатого, — мечтала не раз мать, — будет самостоятельно хозяйничать в просторной юрте… Пойдут дети. Ее будет уважать и ценить весь род, и она станет зваться — байбиче».
Опьяненная сладостной мечтой о безоблачном будущем дочери, мать прижимала к себе свою Батийну, целовала ее в лоб и гладила косички. И от радости в эти минуты из ее переполненной груди капало молоко.
Но и солнце не всегда одинаково ярко светит. Шли годы, дочь росла. Заманчивая надежда улетучилась, словно пестрая бабочка. Приятные ожидания сменились страхом и горечью.
«Бедная доченька, — думала Татыгуль, — ты уже совсем взрослая. О боже, скажи, какую судьбу ты ей приготовил? А вдруг ее муж возьмет вторую жену? Или будет изменять ей? Что станется тогда с моей звездочкой? Проклятие свекрови, сплетни снохи и золовок…»
Голова Татыгуль идет кругом. Но она скрывает от дочери свое смятение, улыбается ей и учит уму-разуму:
— Старайся угодить свекрови, доченька. Вежливая, почтительная невестка нравится не только мужу, но и его родственникам. Она может распоряжаться всем достоянием мужа. Мы бедные люди. Но не хуже богатых знаем обычаи. Будь учтива. Делай людям добро. Добро помни, зло забывай. Доброе слово камень плавит; злое, едкое слово сердце травит. Пусть лишь умное слово сходит с твоего языка. Лучше промолчать, чем обидное слово сказать. Будь покорна. Покорное слово гнев укрощает. Слушай свекровь, пряди нитки, с золовкой дружи. Сплетни не слушай, будь чуткой во сне и быстрой в работе. Сонливая женщина часто краснеет, попадая впросак. Такую невестку могут возненавидеть свекровь и золовка. Что можно сделать днем, не оставляй на вечер, что можно сделать вечером, не откладывай до утра. — И снова Татыгуль внушала дочери, чтобы та не гнушалась любой работы.
Чем больше Татыгуль поучала дочь, тем сильнее сжималось ее сердце и печаль вызывала слезы. Это и понятно. Невеста уже выросла, а от сватов пока никаких вестей. Дурное предзнаменование. Адыке до сих пор не сказал, что невеста из рода саяк ему не нужна. Да он и не имеет права так сказать: сватал-то его покойный отец. Он обязан чтить прах отца. В таком случае ему уже давно следует прислать сватов, а с ними — и часть калыма. Ведь он должен хоть словом обмолвиться об узах сватовства. Так повелось пспокон веку. Отец жениха первым должен приехать к невесте и склониться перед сватом. Но Адыке пока не был у Казака.
Много раз небо пересекли журавли и белые лебеди. Адыке между тем упорно молчал, будто сгинул со света. Не приезжал полюбоваться невесткой. Дошлп слухи, что сват Адыке очень зол на Казака: не приехал охотник вопить причитания на похоронах свахи Сейилкан. «Я ему припомню это, — грозился Адыке, — вот встречусь с ним в темном месте и заставлю его, жалкого куда, узнать, кто я!»
Когда Сейилкан, мать Абдырахмана, ушла из этого мира, Адыке не очень горевал: женщина для него все равно что своя плетка. За пятьсот овец и девять голов крупного скота он взял себе в жены молоденькую девушку. Недолго пустовала постель Сейилкан.
Эта весть ожесточила сердце Казака: ишь, на свою женитьбу сколько скота не пожалел, а за споху и паршивой овцы не дал.
Между тем Батийие исполнилось шестнадцать. От Адыке по-прежнему вестей не было. Зная, что она просватана, люди не засылали посредников. Если бы даже и пришли другие сваты, Казак все равно не дал бы согласия: как ни говори, а Батийна уже обручена. Пока дочь не свободна от уз сватовства, он связан по рукам обычаем предков. Казак не вправе отдать дочь за другого. Единственно, что могло освободить отца от невидимых пут родового обычая, это если бы к Батийне посватался не менее зажиточный человек, чем Адыке. Но посмей Казак так поступить, Адыке наверняка пожалуется бию. Отняли, мол, у него невестку. Разразится скандал, в него втянутся обе стороны: кто отдал девушку и кто ее взял.