У Адыке за спиной большая слава. Он из рода могущественного Арстаналы. Этого человека боялись сами судьи. А сколько у Адыке скота? Его отары покрыли ближние и дальние склоны гор. Подобное богатство соблазнит не одного бия. Любой джигит его рода считает себя важной птицей. Стоит Адыке мизинцем шевельнуть, и он подкупит сколько угодно биев. А наш Казак? Что он имеет кроме полудохлой лошадки, черного беркута да ружья на сошках? Казак — всего лишь бедный пришелец на земле, ему впору еле-еле прокормить своих детишек. Чем тут бию удовлетвориться? Лошаденкой его или беркутом? Ну, скажите откровенно, на чьей стороне окажется бий?
Он заморгал серыми глазками, крякнул. Все молчали и, кажется, соглашались с Саралой. Люди еще раздумывали, а Сарала снова заговорил, еще более настойчиво:
— Конечно, нам нелегко… Перед бием и вовсе будем тише воды, ниже травы, словно нам рты забили кляпом. Нечего рассчитывать, что Адыке испугается. Он беркутом будет парить над нами — жалкими козлятами. Потом он нас загонит в тупик, — куда мы денемся? Бию как раз это и надо. Он прижмет не только Казака, весь род наш пострадает. Нет, братья мои, напрасно это затевать. Мы бы оказались в положении людей, которые на пустой желудок ввязались в драку с сильным и сытым врагом. Конечно, нам бы крепко досталось. Будем благоразумны. Не лучше ли меня отрядить к Адыке? Попытаюсь с ним потягаться один на один. Норовистого коня обуздывают арканом. Глупца останавливает дубинка. Не помогут ли развязать узел ссоры истинные и к месту сказанные слова? В роду Адыке, вероятно, найдутся еще аксакалы, которые с толком вникнут в дело.
Взвесив все выводы Саралы, родственники согласились с ним:
— Правильно говорит Саке! Не поддадимся озлобленности и возмущению, ибо недолго и наступить на хвост льву.
— Адыке нарушил клятву. Верно. Но мы-то ее не станем нарушать. Ни за что!
— Казак, укроти свой гнев и откажись от своего зарока не глядеть в глаза свата Адыке. Все само собой уладится…
С малых лет Батийна привыкла уважать своих родителей. Она рано повзрослела и все, что надо было, делала не спеша и старательно. Худенькой, стройной девчонке все было по плечу. Она поднималась вместе с матерью и хозяйничала весь день. Проворно ставила казан на треногу, разводила огонь и кипятила молоко, потом через сито пропускала толокно, малышам варила кашу.
Завтракать семья Казака садилась за разостланный дастархан, и Батийна всех угощала.
— С тех пор, как наша Батийна подросла, — говорила мать отцу, довольная проворными руками дочери, — я чувствую себя свободной от всех домашних обязанностей. Считай, и дети, и хозяйство — все на ее плечах…
Отец, нежно глядя на Батийну, хвалил ее:
— Ты старшая в семье, доченька. Молодец, что помогаешь матери. По тебе будут равняться и младшие. Всякое уменье пригодится в жизни.
Великие горы снова запорошил снег. Казак день-деньской пропадает на охотничьей тропе. С ним гончая собака и беркут.
Батийна провозилась с ребятишками и забыла сегодня привязать теленка и согреть воду в медном кашгарском кумгане.
Отец вернулся хмурый: охота ныне была неудачной. Попросил теплой воды, а ее как раз и не оказалось. Батийна схватила туесок и бегом помчалась вниз к речке.
Пока вода грелась, Казак опоздал на вечернюю молитву. И без того скверное, настроение охотника совсем испортилось. Он не стерпел и пожурил дочь, когда она, запыхавшись, вернулась с тяжелой посудиной.
— Доченька, я, кажется, тебе говорил, чтобы в нашем доме всегда была теплая вода. Неужели ты забыла?
От стыда щеки у Батийны ярко зарделись.
Впредь медный кумган с водой всегда стоял на горячих углях очага наготове к возвращению отца с гор.
Батийна как-то слышала — отец говорил матери:
— Если бог сохранит дочке жизнь, она будет у нас умным, честным человеком и хорошей хозяйкой.
Добрые слова отца были поддержкой, когда, устав за день, Батийна отсиживалась в юрте, — стыдно было показаться в своем убогом платье среди девушек на играх. «Бедный мой отец! — думала она. — Откуда ему знать, какой я буду взрослой? Говорят, что у меня открытый лоб. Ну и что? Говорят, у меня отзывчивая душа. А откуда это видно? Просто я не хочу обижать своих стариков. Когда их нет, я самая печальная в аиле девушка. Как хорошо, что они этого не видят».
Грустные мысли теснятся и невзначай изливаются в песне:
Девушки богатого рода
Одеваются в пестрый наряд.
Я же в сурковой шубенке
Мерзну годами подряд.
И снова наплывали мысли, бередили душу.
Отец сам поехал к свату, и там его жестоко избили. Почему же отец, всегда посвящавший домашних в свои дела, на этот раз умолчал, зачем отправился к Адыке? Разве отец спрашивал у нее, у Батийны, хочет ли она идти замуж за сына Адыке? Ведь она его никогда в глаза не видела. Разве любящий свою дочь отец может продавать ее все равно как лишнюю, никчемную? Хороший хозяин зря не продаст и не обменяет любимую скотину, неужели Батийна хуже скотины? Да любит ли он ее? Аксакалы, старейшины, почтенные люди целый день сидели на пригорке и решали ее судьбу. Потом Сарала поехал к Адыке, чтобы встретиться с ним «на божьей тропе». Ну и чего достиг Сарала? Разве он освободил Батийну? Конечно нет. Он только всего-навсего пригнал от свата десяток голов захудалого скота «за калым», и на том все притихли, смирились. А сколько разговоров идет в аиле о ее замужестве? И все вертятся вокруг калыма да скота. Значит, взрослых интересует лишь одно — взять побольше за нее, Батийну? Отец, видимо, недоволен, что богатый сват мало прислал скота за выкуп невесты. Зачем отец меняет дочь на животных?
Батийна, досадуя на свою судьбу, по молодости еще не задумывалась над обычаями народа. Она напрасно злилась на беззащитного отца, который и без того изнывал под тяжким бременем жизни. Однако Батийна не показывала своей обиды. «Раз уж я создана человеком, то у меня будет своя судьба. Я ее сама поверну», — думала она.
Батийна погрустнела, ушла в себя, реже советовалась с матерью. На лице появился налет желтизны, девушка таяла на глазах. Каждое слово, сказанное о ней, точно стрела попадало ей в сердце и больно ранило.
В эту пору выходила замуж Калыйча — дочь Зарпека, дальнего родственника Казака. На встречу с невестой приехал жених. Целую неделю девушки устраивали качели, пели веселые свадебные песни. Приглашали и Батийну. Она постыдилась, ненарядная, появиться среди молодежи. О том, что было на свадебных играх, ей подробно рассказала молодая джене[13]Сайра.
В просторной высокой юрте собрались молодые парни и джигиты. Веселые игры затеяла родная тетя Калыйчи — Сабийра, жизнерадостная молодая женщина, и петь и шутить большая мастерица. У нее добрый и щедрый муж, Муса. Его все уважают в аиле. Муса загодя предупреждал жену: «Ты там смотри. Чтобы у людей было веселое настроение. Собери всех певцов, балагуров и комузистов. И чтоб сестренка от души порадовалась».
Сабийра попросила оседлать коней и разослала джигитов за лучшими певцами и музыкантами. На торжество пришло много нарядных девушек. Они расселись рядком по одну сторону юрты. Свадебную игру повела сама Сабийра. Потом табунщик из верхнего апла очаровал всех своим могучим голосом. Игры и песни продолжались до полуночи. Жених оказался вежливым, добрым, проворным джигитом — подходящая пара для Калыйчи. Три дружки, приехавшие с ним, тоже пели без устали. Один из них играл на комузе, а двое ему подпевали. Гости остались довольны и пением и игрой.
— Это была не настоящая свадьба, лишь первая встреча жениха с невестой, — пояснила Сабийра. — Жених будет еще приезжать. И совсем заберет Калыйчу ближе к осеннему урожаю, когда все поспеет. Пусть даст им бог большого и долгого счастья.
Сайра, стараясь развеселить Батийну и не замечая, что каждым своим словом только ранит ее душу, еще долго рассказывала все мелочи о встрече жениха и невесты.
— Подожди, кызыке[14],— говорила она, смеясь. — Скоро и к тебе приедет женишок. Все игры я сама буду вести. Хоть мы и небогатые люди, но встречу с женихом сможем сделать веселой. Лишь бы он появился, пока стоят теплые дни. Для тебя я соберу всех до одного певцов и шутников. А уж ты держись около женишка степенно, словно лебедь. Калыйча, конечно, не лучше тебя, но все равно на нее многие заглядывались, многие по ней вздыхали. Ты же у меня красавица из красавиц, сияющая звезда на безлунном небе. Покажись-ка всему аилу. Ничего, что твой жених из богатого рода. Ты его затмишь своей красотой. Он будет стесняться тебя, кызыке, краснеть, как мак.
Добрые слова Сайры не оживили удрученную Батийну. На ресницах по-прежнему сверкали слезы.
Батийна, глубоко утаившая свою печаль, могла целый день молчать, избегала каких бы то ни было разговоров. В таком возрасте девушка особенно стесняется отца. Впрочем, не только отца. И с матерью она уже не совсем откровенна, держится как-то настороженно, уединяясь возле джука[15]. В такое время джигиты слагают восторженные песни в честь девушки, — она недосягаемая мечта, неоценимая драгоценность, священная и чистая.
Дочь на выданье — немалая забота отцу и матери, На то, чтобы сносно одеть девушку, понадобились все скопленные шкуры добытых отцом зверей и в придачу овчины, что мать заработала по найму у баев. Голову Батийны украсил тебетей из половинки выдриной шкурки. Будь у Казака на руках целая шкурка, конечно, борта тебетея можно бы расширить вдвое. И Татыгуль горестно вздыхала, что головной убор не получился, как хотелось.
— Что поделаешь, доченька, — сказала мать. — Отец за эту шкурку отдал двухлетку-лошадь. Он тогда сокрушался: «Ах, дьявол, нет у меня настоящего коня, а то достал бы выдру на пышный головной убор». Но где бы он, бедняга, взял такого коня? Для своей дочери ему ничего не жаль. Ты это сама хорошо знаешь. Давай же довольствоваться тем, что у нас есть, доченька. Лишь бы ты у нас была счастлива.