— Твоя подруга действительно очень талантлива, — продолжал Як. — Мне нравятся контрасты. Тьма и свет, глубина и поверхность. Словно два времени года.
Он указал в правый угол картины, выписанный в более приглушенных тонах.
— Эти одеты по-осеннему, — добавил он, имея в виду спины двух фигур — мужчины и мальчика. Маттиас и Юхан.
Чарли подумала про себя, что Як пропустил самую трагическую часть картины — двух детей слева от дома, новорожденную девочку и мальчика чуть постарше рядом с ней, оба с закрытыми глазами. Поначалу она и сама их не заметила, потому что их одежда сливалась с цветами и травой вокруг. Нужно было смотреть очень внимательно, чтобы разглядеть их лица и очертания.
— Хочешь пива? — спросила Чарли, поворачиваясь к Яку.
Тот кивнул.
— А я и не подозревал, что танцевальная профессия так… так хорошо оплачивается, — произнес он, когда они вошли в просторную, недавно отремонтированную кухню.
Чарли не ответила. Она остановилась, обернулась, одним рывком сорвала с себя джемпер и поцеловала Яка.
— Как ты хочешь? — прошептал он, когда она потянула его за собой в гостиную. Споткнувшись, они упали на толстый ковер.
— Тебе так нравится? — спросил он, когда они стянули с себя одежду, и он начал целовать ее бедра.
Ей было щекотно, однако Чарли все же прошептала в ответ «да» в надежде, что он скорее перейдет к делу. Запустив пальцы ему в волосы, она спустилась ниже, чтобы ускорить процесс.
— Ты так торопишься, — пробормотал он. — Ты такая страстная.
2
Когда все закончилось, Чарли выскользнула из объятий Яка. Как всего полчаса назад она желала быть рядом с ним, так сейчас хотела, чтобы он поскорее исчез. «Однако Як, похоже, не из тех, кто умеет угадывать чужие желания», — подумала она, когда он снова обнял ее.
— Ты недавно здесь живешь, да? — спросил он.
— Да, а что?
— Мне просто показалось, что у тебя нет занавесок. И вещей довольно мало.
— Я не люблю занавесок и барахла, — ответила она и вспомнила любимое высказывание Бетти.
«Я не путешествую с тяжелой поклажей. Лечу вперед налегке».
Но в конце концов поклажа Бетти оказалась такой тяжелой, что утянула ее на дно.
— Может быть, уже пойдешь домой? — спросила Чарли, сняв его руку со своей груди.
— Ты шутишь? — переспросил Як и сел.
— Нет. Мне завтра на работу, а ты вроде… женат?
— Моя жена в отъезде. Я никуда не тороплюсь. Но — о’кей. Конечно, я уйду, если ты так хочешь.
— Да я тебя не выгоняю, — ответила Чарли. — Можешь заночевать на диване.
— Ты это серьезно?
Чарли подумала, что в этом-то и состоит проблема, когда приводишь мужиков к себе домой — момент, когда они уходят, вне твоего контроля.
— Я предпочитаю спать одна, — проговорила она. — Ничего личного.
— Ощущается как очень личное.
Як поднялся и принялся резкими агрессивными движениями собирать одежду.
— Хочешь узнать, что я думаю? — спросил он, стоя уже одетый.
Чарли подумала, что все равно это услышит, захочет она этого или нет.
— Не верю, что твоя жизнь была такой потрясающей. Ты… такое ощущение, что ты человек травмированный.
— Не слишком ли поспешные выводы на основании того, что я предпочитаю спать одна? — проговорила она, садясь.
— Не только это. В тебе что-то не так. Что-то не сходится. Просто я это чувствую.
Чарли снова откинулась на ковер и закрыла глаза. Вот ведь повезло — заполучить к себе домой обидчивого доморощенного психолога. Сама она не размышляла особо над тем, что не может спать вместе с другими людьми. В те краткие периоды, когда у нее бывали отношения, она изо всех сил старалась избегать ночевок друг у друга, поскольку ей тяжело давалось лежать всю ночь без сна.
Чарли вспомнила вечеринки в Люккебу — как Бетти засыпала где попало, и ее было потом не добудиться, вспомнила, как просыпалась в своей детской комнатке, ощущая над собой запах перегара.
«Ты спишь? Спишь, моя девочка?»
— Ты ошибаешься, — крикнула Чарли вслед Яку, когда он направился в прихожую. — Я не более травмирована, чем кто-нибудь другой.
— Я тебе не верю, — сказал он и добавил, прежде чем захлопнуть за собой входную дверь: — И ни капли не верю в то, что ты танцовщица.
— Не понимаю, почему мне надо ехать в это место, — сказала я и обернулась к Рите. Она сидела слишком близко к рулю, и двигатель у нее прокручивался на холостом ходу каждый раз, когда она переключала передачу.
— Меня пугает, что ты даже этого не понимаешь, — вздохнула Рита. — Ты хоть осознаешь, какая ты была в последний год?
Я не ответила.
— Как дикий зверь, — продолжала Рита. — Как психопатка. И чему тут ухмыляться? Я едва успевала работать из-за всех этих бесконечных звонков и организационных вопросов по поводу тебя. У меня тоже есть своя жизнь, о семье надо думать. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я кивнула, хотя не понимала. По части семьи у Риты есть только странный приходящий друг, с которым она все равно, похоже, почти никогда не встречается. Мы с ней ближайшие родственницы, и после всего, что случилось, жестоко говорить такие слова мне, собственной племяннице. Кто из нас на самом деле психопатка?
— Во всем виновата не только я, — возразила я.
— Перестань сваливать на других, — буркнула Рита. — Ты сама поставила себя в эту ситуацию. Разве нет? — продолжала она, когда я подняла глаза к небу.
Я подумала, как много в этой ситуации такого, что от меня нисколько не зависело. Не моя вина, что папа умер, что мама не возвращается домой и что Рита не предложила мне переехать к ней.
— Открой бардачок, — сказала Рита.
Я подчинилась.
— Достань сигареты.
Я стала рыться среди упаковок с пластырями и книжечками инструкций, но сигарет не нашла.
— Проклятье, — выругалась Рита. — Опять этот гад забрал мои сигареты. Вот поэтому с ним невозможно жить. Он не понимает, где его вещи, а где мои.
— У меня есть свои, — ответила я.
Мы припарковались в месте остановки для отдыха.
— Тебе не холодно? — спросила Рита, указывая на мой джемпер, закрывавший живот только до половины. Она пыталась уговорить меня надеть что-нибудь другое — что угодно, лишь бы я не смахивала на жрицу любви, но в этом новом месте меня должны принять такой, какая я есть.
— Ты же не в отпуск едешь, — продолжала Рита.
Я ответила, что я в курсе. Но потом мне вспомнились все папины грандиозные планы на лето. Он охотно рассказывал о том, как повезет меня туда, где пляжи с белым песком и пальмы, кокосовые орехи и кристально чистая вода. Я давно уже не верила, что мы с ним куда-нибудь поедем, но мне все равно нравилось его слушать. Он рассказывал с таким чувством — начинало казаться, что я и вправду там побывала. «Мы с тобой сидим под пальмой. Я пью холодное пиво, а ты… что-нибудь другое. Белый песок, бирюзовая вода — и ни единой души, сколько хватает глаз».
— Дом я буду продавать, — сказала Рита, загасив окурок. — Да, нет никаких причин, чтобы этого не делать. Наверняка найдется какой-нибудь норвежец или немец, готовый дорого за него заплатить. Но поначалу мне придется убрать все старье, а это займет немало времени, учитывая, сколько он всего накопил.
Я увидела перед собой, как Рита и ее друзья будут выкидывать все из дома, как будут смеяться над старыми рождественскими занавесками, годами висевшими на кухне, возмущаться по поводу запаха мочи в туалете и поднимать глаза к небу по поводу всего того барахла, которое папа отказывался выбрасывать. «Как же можно так жить, черт подери?» От этих мыслей меня пробирала злость.
— Под конец он и вовсе собирал все подряд, как хомяк, — сказала Рита.
— Просто ему трудно было расставаться с вещами, — ответила я и подумала о банках с пробками от бутылок, сломанными зажигалками и старыми монетами.
— Вот именно, — ответила Рита и поджала губы. — И теперь мне придется всем этим заниматься.
— Сожалею, что он так тебе все подпортил тем, что умер.
— Я не то имела в виду, — ответила Рита.
Я сказала, что хочу вернуться домой, хочу жить сама. Но Рита ответила, что так нельзя. Я не могу продолжать жить, как Пеппи Длинныйчулок. Кто-то должен обо мне позаботиться.
Почему?
По двум причинам. Первое: я веду себя деструктивно. Второе: у меня нет саквояжа с золотыми монетами.
3
Чарли проснулась до того, как прозвенел будильник, и обнаружила, что лежит голая на диване, прикрывшись только тонким одеялом. Горло першило, во рту пересохло. Она поднялась, натянула джемпер, валявшийся на полу, и пошла в кухню.
На полочке над вытяжкой лежал алкометр. Чарли подула в него и испытала большое облегчение, увидев показания «ноль-ноль». Несколько месяцев назад ее остановили для проверки наутро после посещения бара — просто везение, что ей удалось выкарабкаться из той ситуации. Больше она не собиралась рисковать.
Чарли взяла баночку с сертралином и проглотила четыре таблетки, запив большим глотком воды. Полтора года назад она удвоила дозу, перейдя со ста миллиграммов на двести, и внешний мир отодвинулся еще дальше. Врач, прописывавший ей рецепт, сказал, что это максимальная доза. Если и это не поможет, то…
Она не спросила: «То — что?», ибо знала, какие применяются методы, когда лекарства не помогают.
После увеличения дозы побочные эффекты заметно усилились. Она потела, страдала бессонницей и замечала у себя ухудшение памяти, но со всем этим она готова была мириться, только бы избавиться от страха.
В холодильнике стоял питьевой йогурт, который она заставила себя выпить, чтобы справиться с тошнотой. Только ощутив странное послевкусие, она взглянула на срок годности и обнаружила, что он вышел еще неделю назад.
Пятнадцать минут спустя она стояла в лифте, направляясь в гараж, и невольно думала, насколько легче все же становится жизнь, когда у тебя есть деньги. Ей, по крайней мере, не приходится искать парковочные места, кружа по забитым улицам или очищать ветровое стекло зимой. Удовлетворение оттого, что имеешь больше, чем тебе нужно, возникало от таких мелких деталей.