Чуть придя в себя, он снова ринулся на меня, выбрасывая вперед свои огромные кулачищи. Я ушел в сторону нырком, пропуская его удар мимо, и тут же всадил серию коротких, но очень болезненных ударов по корпусу: два быстрых тычка костяшками пальцев под ребра, от которых у него перехватило дыхание, и резкий апперкот в солнечное сплетение. Тит согнулся, захрипел, хватая ртом воздух.
Я не дал ему опомниться. Понимая, что такой гигант может прийти в себя и снова представлять угрозу, я использовал момент. Поймав за руку, когда он инстинктивно попытался прикрыть живот, я рванул его на себя, одновременно подставляя бедро. Классический бросок через бедро из самбо, отточенный до автоматизма. Даже с его весом это получилось на удивление легко — и здоровяк Тит мешком рухнул на землю.
Удар был такой силы, что из его легких вышибло остатки воздуха. Он лежал, тяжело дыша и пытаясь подняться, но ноги его не слушались. Я подошел и спокойно наступил ему на грудь, не давая подняться.
— Хватит… твоя… взяла… Курила… — прохрипел он, отплевываясь кровью и грязью. — Сдаюсь…
Я убрал ногу и оглядел ошарашенных товарищей. Софрон, потирая затылок, смотрел на меня с нескрываемым изумлением и даже некоторым испугом. Изя выглядывал из-за спины Сафара со смесью панического страха и подобострастного восхищения. Левицкий, единственный, кто сохранял внешне аристократическую невозмутимость, внимательно наблюдал за происходящим, но в глазах его читался неподдельный интерес и, кажется, даже толика одобрения. Тит с трудом перевернулся и сел, ошалело тряся головой.
— Ну что, есть еще несогласные с моими условиями распределения паев? — спросил я как можно спокойнее, стараясь отдышаться. Все молчали, потупив взор. — Вот и отлично, — кивнул я с удовлетворением. — Значит, договорились раз и навсегда. Работаем все вместе, честно и делим добычу по справедливости, как я сказал. И никаких больше споров, обид и недомолвок. Мы теперь одна артель и выжить здесь, в этой тайге, сможем только вместе, помогая и доверяя друг другу. Всем ясно?
Казалось, конфликт был полностью исчерпан и справедливость восторжествовала. Но Захар, который все это время сидел молча, не поднимая головы и не вмешиваясь в происходящее, вдруг медленно поднялся на ноги. Лицо его было бледным и каким-то незнакомым, отстраненным.
— Спасибо тебе, Курила, атаман наш, за доброе слово, — сказал он тихо, и голос его дрожал от затаенной, глубокой обиды, которую не смогли скрыть даже мои слова. — Только… не надо мне вашей артельной доли. И в артели вашей я состоять больше не хочу. Стар я стал для всей этой брани, да и, видно, не ко двору здесь пришелся. Пойду я один. По-старинке, по-старательски, как деды наши хаживали. Лоток у меня свой есть, кайло да лопата тоже найдутся. Авось, и мне, старику, еще улыбнется удача на Даурской землице. Прощайте, братцы! Не поминайте лихом…
Он круто повернулся и, не глядя ни на кого из нас, нырнул в шалаш, собирать вещи. Недолго покопавшись там, вышел, оглянулся на нас, перекрестился и медленно пошел прочь от костра, в сторону темнеющего ручья, унося с собой свой небольшой узелок с пожитками. Мы смотрели ему вслед, и на душе у меня было тяжело и как-то неуютно.
Я хотел как лучше, а получилось, что Захар все равно не захотел работать с людьми, показавшими своё к нему отношение. А ведь он не подводил, честно тянул свое и даже про оставшееся не заикнулся.
Чертовски жаль: Захар, который так много для нас сделал и на чьи знания я все-таки рассчитывал, решил уйти старательствовать в одиночку. Но зато Софрон и Тит были довольны. Хоть что-то сегодня произошло по-ихнему!
Я же лишь сплюнул и ожог обоих взглядом, заставившим их сжаться.
Так или иначе, а надо было двигаться дальше.
На следующий день поутру я отправил людей копать «лягушки» — небольшие промыслово-разведочные ямы, или шурфы, как их называли старатели. Мы начали с того места, где Анга указал на выход ручья, и постепенно двигались вверх по его течению, закладывая шурфы через каждые полсотни шагов, то на одном берегу, то на другом. Работа была тяжелой, монотонной. Тит и Софрон, как самые сильные, долбили каменистую почву, я оттаскивал ее к ручью и промывал в лотках, Левицкий с Изей отвечали за лагерь, готовили еду и чинили инструмент. Сафар же занялся охотой.
Мы кочевали вверх и вниз по ручью, как неприкаянный цыганский табор, оставляя за собой унылую цепочку свежевырытых, но совершенно пустых шурфов. Мы копали, не разгибая спины, промывали тонны земли, снова копали — и все без толку. В нашей маленькой, измученной тяжелой работой и лишениями артели нарастало глухое уныние, апатия и недовольство.
А золота все не было и не было. День за днем мы закладывали новые и новые «лягушки», промывали грунт, с замиранием сердца надеясь найти на дне лотка золотые крупинки, затем переходили на новое место, где все повторялось за снова — и опять безрезультатно. В лотках оставался только черный шлих, мелкий гравий да редкие блестки пирита — «мышиного золота», как его презрительно называли когда-то на Каре. Настроение в артели падало. Начались сомнения, перешептывания.
— Слышь, Курила, — подошел ко мне однажды Софрон, когда я, отмахиваясь от мошкары, в очередной раз с досадой выплескивал из лотка пустую породу. Голос его был хмурым, недовольным. — Мы тут уже которую неделю землю роем, а толку — ноль. Может, этот старик Анга набрехал нам? Ну, или ты сам что-то напутал? Пустой это ручей, нет тут никакого золота. Зря только силы тратим.
— И я так думаю, — поддержал его Тит, подходя и вытирая на ходу пот со лба. — Спина уже отваливается от этого кайла, а все без толку. Может, ну его, этот ручей? Пойдем лучше поищем вдоль по амурскому берегу — может и поймаем чего! Этот старый хрен, Захар, не зря от нас ушел! Чуял, гад, что место пустое!
Их слова были всем как соль на рану. Я и сам уже начинал сомневаться. Но ведь я помнил название ручья — Амбани Бира, Река Тигра, — у нас на прииске даже логотип такой был!
Однако особенно меня смущало одно обстоятельство. Я смутно припоминал, что основные работы на том прииске, где мы со Стерновским руководили в моей прошлой жизни, шли не в самом русле ручья, а где-то в стороне, выше по склону, на высоком, обрывистом уступе сопки. Там, по словам геологов, с которыми тогда консультировался Стерновский, давным-давно, много тысяч, а может, и миллионов лет назад, проходило его старое, пересохшее русло — так называемая «погребенная» или «террасовая» россыпь. Там-то и находился самый богатый «карман» с золотым песком и самородками. Но где точно находилось это место, как оно выглядело, — я не мог вспомнить, как ни старался. Все-таки за сто шестьдесят лет многое стало выглядеть по-другому!
Так прошло почти все лето. Мы кочевали вверх и вниз по ручью, копали шурфы, промывали породу, но золота по-прежнему не было. Изя Шнеерсон уже открыто всем говорил, что эта затея дохлая и что пора сворачивать удочки, пока мы тут все не перемерли с голоду или не стали добычей хунхузов. Левицкий молча страдал, но держался с присущим ему аристократическим стоицизмом. Даже Сафар, самый верный и надежный товарищ, стал все чаще поглядывать на меня с сомнением.
Я понимал, что нужно что-то делать, иначе наша артель просто развалится. И тогда мне в голову пришла отчаянная, но, возможно, единственно правильная мысль. Захар. Нужно вернуть Захара!
Он ушел один, обиженный, но он старый старатель, чует золото нутром. Может, ему повезло больше, чем нам? Может, он даже нашел уже ту самую жилу? Или, по крайней мере, сможет помочь, подсказать, где искать. Конечно, современные мне геологоразведывательные партии действуют много эффективнее, спору нет, но его дедовские способы тоже работали. Отчего бы они не помогли нам и сейчас? Да, нужно было переступить через свою гордость, извиниться перед стариком и попросить о помощи. От этого зависела судьба всей нашей экспедиции.
Но где его искать? Захар ушел в тайгу, не сказав ни слова о своих планах. Однако я знал, что он не мог уйти далеко от Золотого Ручья — он искренне верил в это место. И еще я знал, что он, как и любой старый старатель, не может жить без работы, без лотка и кайла. Сейчас самый сезон — станет ли он тратить время на скитания? Нет, наверняка он где-то здесь, рядом, намывает свое золото в одиночку!
Сидеть сложа руки и ждать, пока наша артель окончательно развалится от безделья и взаимных упреков, а скудные запасы провианта подойдут к концу, было нельзя. Я собрал оставшихся товарищей у догорающего костра, который уже не радовал своим теплом, а лишь подчеркивал уныние.
— Братцы, — сказал я твердо, стараясь придать голосу уверенность, которой сам почти не чувствовал, и глядя каждому прямо в глаза. — Так дальше дело не пойдет. Сами мы, похоже, это проклятое золото не найдем, сколько бы землю ни рыли. Нам нужен опытный человек, знающий. Нужно во что бы то ни стало вернуть Захара Игнатьевича!
Глава 17
Глава 17
Мои слова были встречены тяжелым, гнетущим молчанием. Софрон и Тит, главные виновники его ухода, виновато потупили взгляды.
Левицкий и Изя лишь переглянулись, не зная, что сказать. Сафар, как всегда, продолжал невозмутимо точить свой и так уже острый нож, но и в его глазах я заметил тень сомнения.
— Вернуть? — наконец хрипло проговорил Софрон, не поднимая головы. — А пойдет ли он теперь к нам? Обиделся ведь старик тогда, и поделом обиделся. Мы его, почитай, не по-людски проводили, ветхостью попрекнули.
— Пойдет, — уверенно ответил я, хотя сам в этом не был до конца уверен. — Золото — это его страсть, его жизнь. И он прекрасно знает, что один в этой дикой тайге долго не протянет, каким бы опытным таежником ни был. А одному ни избу срубить, ни зверя крупного завалить. Главное — найти его и поговорить по-человечески. Извиниться по-хорошему вам следует!
Так или иначе, решение было принято. На следующий же день мы отправились на поиски Захара. Изю и Левицкого оставили охранять наш лагерь. Но как найти одного человека в этой бескрайней, враждебной тайге? Идти наугад, прочесывая каждый распадок, было бессмысленно.