— Да на хрена нам этот соболь? Мы золота моем в день больше, чем они все втроем соболей за год набьют! — разочарованно протянул Софрон.
Изя, как и ожидалось, презрительно скривился.
— Ой-вэй, Курила, к чему нам эти проблемы? Это же не помощь, это таки война! Нам это надо? Золото ждет, а мы полезем в распри. А если они потом на нас озлобятся? Там за рекой их много!
— А что, сидеть и смотреть, как баб таскают? — хмуро возразил Тит. — Не по-людски это, не по-христиански! Если парни дорогу знают, то можно попробовать!
— А вы что скажете, вашблагородь? — иронично спросил я Левицкого. Тот мрачно окинул взглядом нашу компанию.
— Серж, похищение женщин — это отвратительно! Но это понимаем ты и я!
— Орокан, а сколько этих бандитов? — спросил я охотника.
Тот выразительно поднял два раза растопыренные пальцы обеих рук. Два десятка. Однако!
— Двадцать рыл! Это невозможно! — тут же взвился Шнеерсон. Он уже прикидывал упущенную выгоду от простоя на прииске. — Нам бы свое золото мыть, пока идет, чаем затариться, на ноги встать по-человечески и никого не обижать. Эти китайские негоцианты — за ними же хунхузы стоят, народ дикий, необузданный, с ними связываться — себе дороже выйдет, я вас умоляю! Мы же не солдаты, а простые старатели!
— Да зачем это надо? Чего ты их слушаешь, Курила? — возмутился Софрон. — Гони ты их в шею!
Вдруг, как-то внезапно, мне все это надоело.
— Слышь, Чуриска, а ты бы не рассказывал, что мне делать, ладно? — подпустив в голос самую малую толику угрозы, процедил я. — Не помнишь, как я за тобою, как за малым дитем, ходил, пока ты хворал на красноярском этапе? А мне ведь это на хрен не уперлось тогда! Я вообще утекать уже собирался. А тут вы с Фомичом в ящик грозили сыграть. Может, мне надо было бросить вас да уйти? Али забыл, как недавно с Захаром поступил?
Софрон заткнулся и опустил глаза в землю.
— Ладно, Орокан. А что же ты, скажем, не идешь к казакам, к урядникам?
— Урядника далеко! Урядника деньга нада. Орокан деньга нет. Урядника за река не плыть. Говорить, чужой земля. Нельзя чужой земля ходить! — с горечью произнес молодой нанаец.
Понятно. В этой местности действительно мало русских селений, и недавно поселившимся здесь казакам решительно не до разборок с какими-то китаезами. Половина пытается наладить быт здесь, на новом месте, другая всеми правдами и неправдами старается вернуться назад, в родное Забайкалье. Никто не полезет в разборки местных племен и хунхузов.
Однако пора было уже что-то решать.
— Вот я что думаю, братцы, — обводя всех суровым взглядом, произнес я. — Соболя нам, конечно, без надобности. Но, если мы действительно хотим основать здесь крепкий прииск и жить спокойно, нужно показать, что с нами лучше дружить, чем враждовать, и что мы готовы защищать своих друзей и товарищей. Иначе скоро и на наш лагерь кто-нибудь позарится! И этими «кем-нибудь» станут те самые мансы, как только почувствуют нашу слабость и отсутствие поддержки. А коли будем с местными дружить, то и они всегда помогут и о беде упредят. Надо им сейчас помочь, я так считаю. Да и китайцам по мордасам дать, все-таки это наша сторона. А то они тут вон какие дела творят.
Замолчав, я поворошил головешкой угли в костре. Языки пламени лениво облизывали обугленные поленья, отбрасывая пляшущие тени на лица слушавших меня, затаив дыхание, артельщиков.
— А что касается «чего с них взять» — так это понятно, чего взять. Соболь нам на хрен не нужен, зато рыба и мясо нужны страшно. А то зимой мы тут с голоду опухнем. Натурально, будем сидеть прямо на золоте и помирать с голоду! Слышь, Орокан, когда тут хорошо рыба ловится?
— Уру прошел. Кета скоро пойдет. Много-много можно добывать!
— Во-от! А нам «много-много» и надо. Опять же, — тут я обернулся к Софрону, — ежели баб освободить, может, какой и ты приглянулся бы. Вон из соседнего стойбища вообще всех увели. Найдется, небось, какая, что скрасит твое одиночество. Как сам-то думаешь?
Артельщики тут же ударились в жаркий спор по поводу допустимости риска для жизни ради призрачной возможности обретения женской ласки. Я же повернулся к Захаровой женке.
— Аякан, — обратился я к ней, стараясь говорить как можно мягче, — ты только не бойся… Расскажи нам, если помнишь, где вас держали, там, на маньчжурской стороне, пока Захар тебя не забрал?
Женщина испуганно посмотрела на мужа, тот ободряюще кивнул. Чуть расслабившись, Аякан на ломаном русском произнесла:
— Маньчжурска столона… там, — она махнула маленькой, мозолистой рукой в сторону юга, где вдали, за темной лентой Амура, начиналась Маньчжурия. — Амул пелейти… далеко. Лодка плыл. День плыл. Юлта…
— Фанзы? Дома такие, китайские, из глины и камыша? — уточнил я, вспоминая наши скитания по монгольским степям.
Она закивала энергично, глаза блеснули узнаванием.
— Да, да. Фанза. Много фанза. Большой деревня. Земля копать… сажать… рис, гаолян… Тяжело. Солнце палит. Река рядом, маленькая река, в Амур течет.
— Кто вас охранял? Были там солдаты? Или люди купца?
Аякан наморщила невысокий лоб, вспоминая. Видно было, что воспоминания эти не из приятных.
— Люди… злой. С палка. Мансы. Многа-многа бил. Купец… Тулисен… он главный. Мало-мало плиезжал. Важный. Смотлел, как лаботаем. Кличал. Охлана мало, два-тли манса. Собака злой, большой.
— А женщин много было? С твоего стойбища, откуда тебя забрали, всех тогда увезли?
Она всхлипнула, прикрыв рот рукой.
— Много… Много женщина. Мой стойбища… да, все молодой заблал. Сталых не тлогал, больных не тлогал. Только сильный брал, лаботать. Потом… джонка. Нас на джонка. По Амулу везли. Кому золото есть — покупай. Тулисен сам выбилал, сам толговал.
— То есть вас держали в каком-то поселении на маньчжурском берегу, не очень далеко от Амура, вверх по небольшой речке, да? И заставляли работать на полях, а потом, когда появлялся покупатель, Тулишен отвозил вас на джонке? — подытожил я, глядя на Захара.
Старик кивнул, его лицо было мрачным.
— Так и есть, Курила. Похоже, у этого Тулишена там целый хутор. Одних продает, других ему привозят. И охрана, видать, не такая уж сильная, больше на собаках да на страхе держатся.
Я задумчиво потер подбородок. Вероятно, похищенных нанайских женщин уже переправили через Амур и держат где-то в подобных фанзах, под надзором людей Тулишена.
— Хорошо, — наконец сказал я, обращаясь к нанайцам. — Я подумаю над вашим предложением. Оставайтесь пока у нас, отдохните. Утром дадим ответ.
Я постепенно приходил к осознанию, что с этой мразью под боком мы не сможем быть спокойны. Это сейчас все тихо и гладко. Пока еще никто не знает про наш прииск. А стоит пройти слуху — и все. Жди гостей. По-хорошему надо бы тын сорганизовать, но времени пока не хватает даже на толковые избы. И ничто не защитит нас лучше, чем репутация страшных, безжалостных отморозков. Да говнюку этому рога обломать не помешает, у нас тут, понимаете, просвещенный век, а он работорговлей промышляет, урод!
Были у меня и другие соображения. Если мы совместно с охотниками из стойбища Анги устроим замес на «той стороне», ему придется волей-неволей стать нашими союзником. А значит, его стойбище на Амуре будет противостоять им, прикрывая наш лагерь с юга. А это очень важно: внезапную атаку мы можем и не пережить. Охраны на хуторе Тулишена явно немного. Два десятка бандитов, про которых говорит Орокан — это, по-видимому, «крыша», разбойники-хунхузы, которых тот привлекает по мере надобности. А самому ему содержать такую ораву явно ни к чему — купцы любят считать деньги и не пойдут на подобного рода расходы.
И постепенно в голове моей начал вырисовываться план.
Утром вместо работ я собрал людей и огласил им свое решение.
— Значит так, братцы, — спокойным, но не терпящим возражения голосом произнес я. — Гольдам мы подсобим. Соберем столько нанайцев, сколько сможем, возьмем их с собой. Тех, у кого кровь горячая и кому не сидится ровно, пока их женщины в плену у мансов. Остальные пусть сидят и боятся дальше.
Артельщики приняли мое решение спокойнее, чем я предполагал. Видимо, они еще вечером поняли, к чему я склоняюсь.
— Выступаем завтра. Сейчас проверьте оружие, соберите провиант. Захар, — обратился я к старику, когда остальные уже расходились. — Дело серьезное, сам понимаешь! Аякан — единственная, кто знает точное место, где манзы держат остальных женщин. Без нее мы как слепые котята в чужом лесу. Надо, чтобы она пошла с нами, показала дорогу!
Захар тяжело вздохнул, посмотрел на жену и мрачно кивнул.
— Знаю, Курила. Знаю. Пусть идет… — он на миг замолчал, его лицо потемнело, — если сама согласится. Я ее неволить не стану!
— Зови, чего тянуть! — распорядился я.
Вскоре Аякан уже выслушивала наш план.
— Ну что, поможешь своим? — спросил я.
Она подняла на меня свои темные, раскосые глаза. В них не было страха, только глубокая печаль и неожиданная твердость.
— Я пойти, — сказала она на своем ломаном русском, и голос ее не дрогнул. — Я знаю. Я покажу. Там… плохо. Очень плохо.
[1]Курила-дахаи — большой Курила
Глава 21
Глава 21
По словам Аякан, селение бандитов находилось невдалеке от берегов Амура, верстах в сорока ниже нас по течению, на каком-то безымянном притоке. Разумеется, добираться туда надо по воде.
— Орокан, — обратился я к нанайцам, — вы сможете достать лодки?
— Оморочка многа-многа быть! — с готовностью подтвердил он.
— Надо, чтобы хватило мест и весел на всех. Сколько парней ты приведешь?
Тот, перебросившись с сотоварищами парой гортанных фраз, показал два раза по десять пальцев.
— Вот, и нас десяток. Так, Ефим?
Семеро беглых, которых я приютил и дал работу, молчали, но в их глазах читалась готовность отработать свой хлеб и наше неожиданное доверие. Ефим лишь коротко кивнул. Впрочем, сам он еще не оклемался от раны, а потому останется на прииске вместе с Захаром, Изей да стариком Савельичем.