— Что-то похожее…
В ответ прозвучал только лёгкий смех. В нём не было иронии, только предвкушение.
Через несколько минут сеанс был завершён. Инна зевнула, натянула плед, устроившись уютнее.
— Не знаю, что ты там нажимал, — пробормотала сквозь подушку, — но теперь даже мысли как будто идут ровнее. И слова… будто на вкус понятнее.
Комната снова погрузилась в тишину. «Друг» в интерфейсе сообщил, что загрузка модуля прошла успешно, активация пройдёт естественно — во сне и в процессе повседневной речи.
Осталось только подождать. И наблюдать, как интеллект Инны, ранее сдерживаемый усталостью и обстоятельствами, расправит свои крылья.
Рядом, в комнате мамы Иннынастенные часы отбили половину восьмого. За окном голубел рассвет. Инна прижалась ближе:
— Знаешь, мне с тобой не страшно. Даже если завтра скажешь, что мы летим на Луну — я только попрошу взять тёплое одеяло.
Легкая улыбка была ей ответом, моя рука коснулась её ладони.
День обещал быть ясным.
Глава 4
Прошло всего пару дней, но эффект оказался куда сильнее, чем я рассчитывал. Инна не просто начала читать по-польски — она понимала язык. Причём не так, как человек, выучивший новые слова, а как будто чувствовала их на уровне интонации, подтекста, скрытых смыслов.
— Костя, — сказала она, прищурившись после очередного разговора с буфетчицей, пожилой полькой, в госпитале, — она говорила, что кекс свежий, но на самом деле подумала про меня какую-то гадость. Я слышала это. Точнее… ощутила.
Я остановился, внимательно посмотрев на неё. В глазах Инны появилось напряжение.
— Это уже не просто понимаю язык, — продолжила она, — я… я легко считываю с людей эмоции, мотивации, мысли, которые они даже не озвучивают. Это… немного страшно.
— Наверное это побочный эффект от той процедуры, — признал я, сверяясь с интерфейсом «Друга», который сразу сообщил:
«Скорее всего, нейросеть адаптации зацепила зоны эмпатического резонанса. Не ожидал, что она будет настолько чувствительна.»
Инна присела на край стула, обняв колени.
— Я не знаю, как это контролировать. Когда на меня наорала продавщица в очереди, я… почувствовала, что у неё проблемы дома. Хотелось её утешить. А потом — раздражение, боль, даже презрение. Не к себе — ко всем вокруг. И всё это сейчас во мне!
— Значит, надо учиться фильтровать, — сказал я мягко. — Это не проклятие. Это дар. Но как любой дар, он требует дисциплины. Давай попробуем настроить твое восприятие?
Через нейроинтерфейс обратился к «Другу»:
«Выдели ей нейрозащитную маску — не глушащую всё, а регулирующую силу потока, чтобы она не впадала в панику. Постепенно будем снимать ограничения…»
Тем временем Инна кивнула, но её голос все равно дрожал:
— Обещай, что если это пойдёт дальше, ты… остановишь. Даже если мне будет казаться, что всё хорошо.
— Обещаю.
Интерфейс «Друга» мигнул предупреждением. «Порог восприятия превышен. Возможна манифестация вторичных когнитивных способностей.»
Я убрал уведомление. Пока рано говорить об этом Инне. Пусть адаптация завершится, а дальше — посмотрим.
День как и ожидалось был ясным, но ветреным. Он выдувал редких прохожих с площади перед рестораном «Юбилейный». Окна большого здания отливали тёплым светом. Внутри — ощущение солидности и легкой тревоги. За большим дубовым столом сидел директор ресторана в безупречном костюме и с лицом, на котором играла вежливая забота, приправленная щепоткой легкого беспокойства. Напротив него расположился я, Инна и Исаак. Не знаю, что там этому типу наговорил Исаак, но к нашему разговору директор кабака отнесся очень серьезно.
Разговор мой партнер начал с ходу, без лишних предисловий.
— Повторим всё по пунктам, — начал Маркович, не скрывая деловой хватки. — Столы на двадцать пять человек, включая молодоженов и родню. Размещение — г-образно, чтобы не как в заводской столовке, а по-человечески. Танцевальная зона — ее необходимо освободить. Свет — мягкий, не как в хирургии. Музыка — живой ансамбль, а не магнитофон. И никаких фокусов с котлетами из хлеба, как у вас было на юбилее у Белкина.
Директор подался вперёд, вытирая лоб платком.
— Всё будет, как просите. И даже лучше. Только… — он замялся, глядя на Марковича, — сами понимаете, Исаак Маркович, ОБХСС дышит в затылок. А тут — зал не по записи, продукты — по спецсписку…
Инна спокойно вставила:
— На торжестве будет начальник Минского военного госпиталя, несколько не самых последних офицеров. Хотите подставиться? Нет? Вот и работайте как положено! А про котлеты с хлебом — забудьте. Раз и навсегда. Если конечно хотите обратиться к нам по поводу лечения…
Директор невольно втянул голову в плечи, вжавшись в спинку кресла. На секунду в помещении воцарилась тишина, потом вновь заговорил Исаак:
— Продукты — мои. Напрягусь, но достану. Коньяк — армянский, пятнадцатилетний. Вино — кахетинское, из личного подвала одного знакомого. Сладкое — торты от «Коммунарки», пирожные с Центрального. За сервировку заплатим отдельно. Но запомни, Сема, — глаза сузились, голос стал почти бархатным, — если хоть одна фаршированная щука будет с глазами от сельди, ты на следующий день станешь директором столовой в Мозыре. И без права возвращения.
Семён нервно засмеялся:
— Всё понял, Исаак Маркович. Всё будет как в лучших домах ЛондОна и Парижа. Людей мобилизуем, поваров и закупщиков предупредим. Только скажите дату окончательно.
Инна положила руку на папку с документами:
— Пятнадцатое января. Начало — в восемнадцать ноль-ноль. Шампанское — в ледяных ведёрках. Танцы — после горячего. Кофе — только натуральный. Не растворимая гадость. И пусть официанты будут в белых рубашках, а не в серых или голубых.
Директор согласно закивал. Но по его лицу было видно: наш вечер обещает стать для него нервным, но все равно прибыльным.
На выходе Маркович шепнул мне:
— Нервный он, конечно, но исполнительный. Сколько с ним работаю — всегда выкручивается. Правда, потом две недели прячется от ОБХСС, но дело делает. Так что свадьба будет — как надо.
Инна, не оборачиваясь, только коротко бросила через плечо:
— Главное, чтобы без сюрпризов.
Смех перекатился по ступеням, пока мы выходили на морозный воздух. До свадьбы оставалось чуть больше недели. А впереди — беготня, примерки, кольца и маленький секрет, который я готовил для своей невесты.
Снег хрустел под ногами, словно кто-то сверху щедро крошил ледяную патоку. Минск жил посленовогодним ритмом, но в одном уголке города всё крутилось вокруг одного события — приближавшейся свадьбы.
С утра мы зашли в Дом моды на проспекте. Консультантка — полноватая женщина с начёсом и сигаретным голосом — посмотрела на Инну, словно на фарфоровую статуэтку, и сразу повела к заднему ряду.
— Девушка у вас утончённая, — начала она с ноткой профессиональной гордости. — Здесь есть модель из Чехословакии — настоящая ручная вышивка. А вот это — польская работа, немного будет не в размер, но цена указана с нашей подгонкой.
Инна посмотрела в зеркало, поправила локон и шепнула:
— Кажется, вот это… Белое, с узором на лифе… Оно как будто меня ждало.
Консультантка закивала, пошла за коробкой с туфлями. Инна глянула и сразу погрустнела.
— Еще что-то есть?
— К огромному сожалению нет, но платье у вас в пол — скроет… Изредка только носки бубут мелькать… Никто ничего не заметит, все будут смотреть на невесту… — но остановилась, когда услышала:
— Обувь будет индивидуальной работы. У невесты — особый случай!
Женщина подняла брови и крякнула:
— Ну если у вас сапожник такой, что под венец шьёт — грех не довериться.
Следующим, не менее важным делом стал ювелирный магазинчик, который настоятельно рекомендовал Маркович. Небольшой зал с облупленным потолком, витрины под оргстеклом и запах чистящего порошка с аммиаком. Мастер — пожилой еврей с моноклем — принял заказ на обручальные кольца из платинового сплава. Эскиз был мной нарисован тут же на витрине.
— Необычно молодой человек… Очень необычно… Первый раз такое вижу… С одной стороны изящно, с другой довольно просты в изготовлении… — Глядя через свой старомодный монокль, бормотал ювелир.
— Если вы не против, то я в дальнейшем использую ваш эскиз?
Инна скривилась от его предложения. Наверняка она хотела что бы такие кольца были только у нас.
— Понимаю вас девушка… Я предлагаю на ваше кольцо добавить камень… Вот сюда… — он указал место, где действительно бриллиант удачно дополнял бы кольцо.
Как говорят в Одессе — наглость второе счастье, и я мгновенно дорисовал камень размером в карат с четвертью в виде ромба.
— Может лучше поставить «маркиз»?
— Нет уважаемый, именно «ромб», но огранка как у «принцессы»…
— Это надо делать, готового нет… Могу и не успеть…
— С меня будет еще один эскиз, на ваше усмотрение…
— Не знаю почему я соглашаюсь молодой человек…
— Да еще… Нужна гравировка изнутри. На одном — имя, на другом — дата и символика, о которой мы договаривались заранее.
— Молодые, — сказал он, снимая мерки с пальцев, — кольца — это не мода. Это якоря. Если якорь крепкий, никакая буря не страшна.
Пока мастер записывал размеры, Инна с интересом рассматривала витрину с серьгами, но ничего не выбрала. Лишь тихо заметила:
— Не хочется стандартных бликующих клише. Хочется настоящего и необыкновенного…
После ювелира, наши дорожки на время разбежались. Инна поехала домой к маме на Пушкина, а я к себе в берлогу на техэтаж. За мной были туфли для невесты и сюрприз…
Позже, уже в углу, где я оборудовал сапожную мастерскую, и игла машины выстукивала свой ритм, а на столе лежали вперемежку выкройки, белоснежная замша, нитки особого плетения… Я пытался представить глаза и реакцию Инны на мой сюрприз…
Шкурки песца были мной отобраны с большим пристрастием — каждая из одной партии, с одинаковым оттенком, без пятен и проплешин. Помог Исаак — человек с нужными связями. Взамен лишь пожал плечами и сказал: