Сбоку, на танцполе, музыкант-клавишник заиграл что-то энергичное и зазывное. Гости вскочили, потянули друг друга за руки. На ходу хвалили ведущую, не скупясь восхищаясь ее организацией.
— Вот это свадьба, — сказала одна из тётушек, утирая уголком платка глаза. — Не пустое застолье, а настоящее торжество.
Бокалы поднимались вновь и вновь. Кто-то звал Инну на танец, кто-то вручал подарки, не дождавшись очереди. В воздухе витал аромат изысканной еды, звуки живой музыки и то, чего не купишь за деньги — настоящее счастье.
Всё шло как по маслу, пока в дверях банкетного зала не нарисовалась хмельная фигура в сером пальто с засаленным воротником. Вахтёрша за ним бежала, держа за локоть и отчаянно шипя:
— Вам нельзя! Это закрытое мероприятие, вы не в списках!
Он рывком сбросил её руку и, покачнувшись, двинулся к залу. Взгляд мутный, но с направленным умыслом. Увидев Инну, заорал:
— Ну здравствуй, принцесса. Так вот, значит, где ты решила найти себе «счастье»? С каким-то мурлом в костюме от спекулянта?
За столами мгновенно повисла тишина. Несколько гостей застыли с вилками у рта. Инна побледнела, руки опустились, губы задрожали.
Промакивая губы салфеткой, я незаметно поинтересовался:
— Это кто?
— Это… это… — она всхлипнула, и спазм сжал ее горло.
— Андрей, бывший её… — за дочь ответила ее мать.
Но парень, не останавливался:
— Думаешь, этот твой Костик тебя любит? Он тебя купил. Наряды, кольца, ресторан — всё это спектакль. А ты — его трофей.
Никто не успел сказать ни слова, как я молча направился к нему.
— А ты жених в курсе, что у нее там столбовая дорога?
— Ты что-то путаешь парень… Первые три сантиметра действительно немного разработаны, а остальные пятнадцать — целка…
Вся свадьба грохнула смехом, а я под этот шум сделал свое дело.
Оглушающий удар ладонями по ушам, двойной тычок в гортань и сильнейший спазм перехватил горло. И в завершение сильный и очень резкий удар в «солнышко». Андрей уже лежал на полу, прижатый лицом к плитке.
— Пошли убогий, — прозвучало холодно, внятно и очень искренне.
Официант уже звал вахтёра и дежурного из милиции. Через минуту нежданный гость оказался в тамбуре. Двери зала закрылись.
Дед Кости, сидевший у стены, одобрительно хмыкнул и наклонился к Раисе Аркадьевне:
— Вот за это люблю своего внука. Молча, точно, и по делу. Без визга.
Инна тем временем выбежала из зала. Только платье мелькнуло в коридоре. Через пару секунд дверь туалета закрылась с глухим стуком.
За ней сразу устремился я. Постучал тихо, не настаивая:
— Инна… Извини, если это испортило тебе день. Но позволить так говорить о тебе — невозможно.
Из-за двери доносилось всхлипывание. Потом:
— Не за тебя обидно… За всё прошлое. За то, что он в нём был…
Пауза. Тишина. И тихий голос:
— Но спасибо тебе. За то, что в этом дне есть ты.
Когда вернулись в зал, Раиса Аркадьевна, чуть наклонившись к нам, тихо проговорила:
— Жизнь длинная, и такие вот мрази ещё не раз встретятся. Но пока вы вдвоём — вам всё по плечу. И ты, Костя, не сомневайся: она у тебя настоящая.
Где-то на другом конце зала музыканты уже снова играли. Народ пританцовывал, стулья отодвигались, вино лилось в бокалы. Шёпотом за соседним столом старшая тётушка Инны говорила:
— Видела, как он с ним справился? Спокойно. Уверенно. Значит, будет за неё стоять до конца.
Её муж в ответ, не отрывая взгляда от танцующей пары, произнёс:
— Такие не предают. Такие — находка. А вы бабы часто не цените…
В этот вечер за окнами шёл лёгкий снег. А в зале сверкали огни, играл саксофон и кружились гости, обсуждая, как удачно сошлись два сердца, и какое у них будет светлое будущее.
Вечер подходил к финалу. За окнами снег перестал сыпать, и мороз нарисовал на стекле узоры, как будто сам хотел украсить этот день. Зал начал потихоньку стихать — гости расходились по машинам, обнимались на выходе, обещали звонить, писать, заходить. А Борис Аркадьевич тихо сказал на ухо:
— Уважаемый… Такая свадьба бывает раз в пятилетку. Спасибо вам. Вы сделали этот вечер — настоящим.
Глава 8
Проснувшись утром, сильно удивился тому, что мир выглядел как новый. За окном подрагивали голые ветки, а на подоконнике тени от солнца переливались сквозь морозный узор. Воздух был настойчиво свежим. Кофе на кухне благоухал, как будто кто-то специально добавил туда щепотку послевкусия праздника.
Инна, укутанная в махровый халат, задумчиво перелистывала открытки со вчерашнего вечера. Улыбалась, пока не наткнулась на конверт с поздравлением, где на лицевой стороне каллиграфически красовалось: «Молодым супругам Борисенкам».
Выражение лица мгновенно изменилось. Рот чуть приоткрылся, взгляд стал недобрым. Она подняла брови и с нажимом произнесла:
— Борисенок? Вот прям вот так — Бори-сенок?
Тарелка с гренками зависла в воздухе. Тон был уже совсем не шутливым.
— Да. А что не так?
Инна, сделав паузу, откинулась на спинку стула и заговорила с выражением аристократки, обиженной до глубины души:
— Просто представь. Подкаминская Инна — звучит? А теперь — Борисенок Инна. Это ж фамилия как кличка дворняги. Прошу прощения, конечно, но…
Пауза зависла в воздухе, как ком с соплями в горле.
— Мама вообще вчера в ванной тихо спросила, нельзя ли остаться по документам Сафроновой. А это ведь фамилия её бывшего мужа. А настоящая, между прочим, Подкаминская. Шляхетский род. С гербом и всем прочим.
Костя поставил тарелку и медленно уселся напротив. В голове выстраивалась оборона. Мягкая, гибкая, но с принципами.
— Никто не заставляет тебя менять фамилию. Не хочешь быть Борисенком — не надо. Оставайся хоть Подкаминской, хоть Габсбургом, хоть Бонапартом. В паспорте можно оставить девичью. Смысла спорить нет. Только предупреждаю: если ты будешь в документах Подкаминская, а в семейной жизни вести себя как Сафронова — то без обид, и фамилия тут не при чем.
Инна замерла. Потом резко рассмеялась. Напряжение спало. Рука коснулась щеки Кости:
— Прости. Просто это прозвучало… ну как-то грубо. На контрасте. Ты такой… современный. А фамилия — как у крепостного.
Она вздохнула, положила ладонь на руку:
— Ладно. Пусть в документах будет Подкаминская, или останется Сафронова. А в жизни… в жизни будем просто Инна и Костя.
— Или просто — семья.
Тишина после этого повисла уже мирная. Печка, установленная недавно в бердоге, больше для антуража чем для отопления, тихо потрескивала. Вдруг от входной двери донесся голос Раисы Аркадьевны:
— Вы чего там бурчите как два самовара? У вас супружеская жизнь началась — а не заседание языкового института!
Они рассмеялись. И с этого смеха началась новая глава — бытовая, не всегда лёгкая, но уже своя.
Мы только начали собираться провожать Раису Анатольевну, сумка стояла полураскрытая, а на журнальном столике лежала кипа бумаг: справки, переводы, приглашения и копии. На плите закипал чайник. В этот момент кто-то постучал в дверь — коротко, уверенно, как будто знал, что застал нас дома.
Открывать пришлось самому. На пороге стоял человек в поношенном пальто, с затравленным взглядом, но одновременно и с какой-то странной уверенностью. В первый момент я его даже не узнал. Но Инна сразу побледнела.
— Опять ты Сережа… — выдохнула она, непроизвольно сжав в руке подол своего любимого кожаного плаща.
И только после этого, я сообразил кто к нам заявился.
— Нам нужно поговорить, — сказал он с кривой усмешкой, обводя взглядом комнату. — Я не мог уехать к себе, не поговорив. Мне больно… очень больно. — Еще раз осмотревшись, он как то беспомощно добавил: — Вы же уезжаете, да?
И прошёл внутрь, не дожидаясь нашего приглашения. Двигался как пьяный, но ни запаха, ни мутного взгляда не было. Зато был небольшой жест, привычный для меня и понятный для «Друга». Рука непроизвольно провела по лацкану пиджака, где обычно вшивают петлю микрофона. «Друг» тут же дал сигнал: радиоканал активен. Прием ведётся. Вероятный заказчик — ОБХСС.
— Я не понимаю, зачем ты пришёл, — Инна осталась у входной двери, сжав руки.
— Да просто… хотел в последний раз тебя увидеть. Перед тем как ты исчезнешь. Исаак, да? Или как тебя?
— Константин, — мой ответ прозвучал спокойно, но с лёгким металлическим оттенком.
Бывший повёл плечом, по-хозяйски сел на табурет, будто это он прожил тут не менее ста лет.
— Вы знаете, что этот человек… ну, не тот, за кого себя выдаёт? — он будто бросал реплики наугад, в надежде на реакцию. — Он крутится вокруг Исаака Марковича. Это ведь… ну, все знают, чем он занимается. А вы, Инна, как же вы? — его голос стал жалостливым. — Я думал, ты умная…
«Пора,» — я дал команду «Другу», и тут же по радиоканалу как бы просочился шёпот: сигнал ослаб, микрофон ведь работает на старом носимом аккумуляторе, который и подвел в самый важный момент. Хотя где то недалеко запись ведётся, но информации на пленке нет.
Инна молчала, затем вдруг подошла и холодно спросила:
— Тебе заплатили?
Сергей сначала даже не понял. Потом покраснел, будто попался, и замолчал.
— Можешь уходить, — я сделал шаг ближе к нему. — Пьеса закончена, и крайне плохо сыграна.
Он поднялся, посмотрел на Инну, потом на меня. Хотел что-то сказать, но не смог. Через минуту за дверью раздались его удаляющиеся шаги.
Мы с женой и тещей ещё долго молчали. Затем Инна села на подоконник и тихо спросила:
— Скажи честно. Ты мне всё рассказываешь?
— Всё, что могу.
Позже, вечером, Исаак, как бы между делом, сказал у подъезда тещи, заглядывая в салон нашей «Нивы»:
— Отныне вы — персона особого интереса. Будьте бдительны, как говорится. Не только здесь, но и за границей тоже.
— Спасибо Исаак…
Он улыбнулся, но глаза его оставались серьёзными. И в этот момент стало понятно: за нами смотрят, и может быть уже давно.