человеческий поступок. В мифе формальный аспект грехопадения – поедание плода с древа познания. Акт неподчинения как свободное действие есть начало мышления. Миф говорит и о других последствиях этого первого свободного поступка. Исходная гармония между человеком и природой нарушена. Бог объявляет войну между мужчиной и женщиной, между природой и человеком. Человек отделяется от природы, он делает первый шаг к тому, чтобы стать человеком, обретя индивидуальность. Он совершил первое свободное действие. Миф подчеркивает страдания, последовавшие за этим. Выход за пределы природы, обособление от природы и другого человека означает осознание своей наготы и появление стыда. Человек теперь одинок и свободен, но бессилен и испуган. Вновь завоеванная свобода выглядит проклятьем; человек свободен от сладких уз рая, но не волен управлять собой, реализовать свою индивидуальность.
«Свобода от» не идентична позитивной свободе, «свободе для». Отделение человека от природы – процесс длительный; в значительной степени человек по-прежнему привязан к миру, в котором возник: к земле, на которой живет, к солнцу, луне и звездам, деревьям и цветам, животным, людям, с которыми связан узами крови. Примитивные религии свидетельствуют о том, что человек чувствует свое единство с природой. Одушевленная и неодушевленная природа – часть мира человека, или, можно сказать, он все еще часть естественного мира. Первичные узы препятствуют его полному человеческому развитию; они стоят на пути развития его рассудка и способности критически мыслить, они позволяют ему осознавать себя и других только через посредство его или их принадлежности к клану, социальной или религиозной общности, а не как человеческие существа; другими словами, первичные узы препятствуют развитию человека как свободного, самоопределяющегося, продуктивного индивида. Однако существует и другой аспект. Единение с природой, с кланом, с религией дает чувство безопасности. Человеку принадлежит неоспоримое место в структурированном целом, что обеспечивает ему чувство принадлежности, укорененности. Человек может страдать от голода или угнетения, но он избавлен от самой мучительной боли – полного одиночества и сомнений.
Мы видим, что процесс роста человеческой свободы имеет тот же диалектический характер, который мы обнаружили в процессе индивидуального роста. С одной стороны, это увеличение силы и интеграции, покорение природы, усиление человеческого разума и рост единения с другими людьми. Однако с другой стороны растущая индивидуализация означает увеличивающиеся одиночество, неуверенность и тем самым рост сомнений в собственной роли во вселенной, в смысле своей жизни, растущее чувство бессилия и незначительности как индивида.
Если бы процесс развития человечества был гармоничным, если бы он следовал определенному плану, тогда обе стороны развития – растущая сила и растущая индивидуализация – были бы точно уравновешены. В действительности же история человечества полна конфликтов и борьбы. Каждый шаг в направлении растущей индивидуализации угрожает людям новой неуверенностью. Первичные узы, будучи разорванными, не могут быть восстановлены; человек не может вернуться в потерянный рай. Существует единственно возможное продуктивное решение для связи индивидуализированного человека с миром: его активное единение со всеми людьми, спонтанная активность, любовь и труд, которые снова соединят его с миром – но не первичными узами, а как свободного и независимого индивида.
Впрочем, если экономические, социальные и политические условия, от которых зависит весь процесс человеческой индивидуализации, не обеспечивают базис для реализации индивидуальности в упомянутом выше смысле, а в то же время люди утратили те узы, которые обеспечивали им безопасность, этот разрыв делает свободу невыносимым бременем. Тогда она становится идентична сомнению, жизни, не имеющей смысла и направления. Возникает сильное стремление бежать от такой свободы в направлении подчинения или к таким отношениям с людьми и миром, которые обещают облегчение неуверенности, даже если это лишает индивида его свободы.
Европейская и американская история после окончания Средневековья есть история полного пробуждения индивида. Этот процесс начался в Италии, во время Ренессанса, и только теперь, по-видимому, дошел до наивысшей точки. Потребовалось больше четырех столетий, чтобы сломать средневековый мир и освободить народы от наиболее тягостных запретов. Однако если во многих отношениях индивид вырос, развился умственно и эмоционально, достиг неслыханных ранее культурных высот, то и разрыв между «свободой от» и «свободой для» увеличился тоже. Результат этой диспропорции между свободой от любых уз и отсутствием возможности положительной реализации свободы и индивидуальности привел в Европе к паническому бегству от свободы в новые узы или по крайней мере в полное безразличие.
Мы начнем исследование значения свободы для современного человека с анализа культурной ситуации в Европе во времена Средневековья и начала современного периода. Экономический базис западного общества претерпел радикальные изменения, сопровождавшиеся столь же радикальной перестройкой структуры личности человека. Тогда и развилась новая концепция свободы, которая нашла наиболее значимое идеологическое выражение в новых религиозных доктринах – доктринах Реформации. Любое понимание свободы в современном обществе должно начинаться с изучения того периода, когда были заложены основы современной культуры; эта стадия формирования современного человека позволяет нам более ясно, чем на примере последующих эпох, увидеть неоднозначное значение свободы, которому предстояло пронизать современную культуру: с одной стороны, растущая независимость от внешней власти, с другой – усиливающаяся изоляция и порождаемое ею чувство незначительности и бессилия индивида. Наше понимание новых элементов в структуре личности углубляется благодаря изучению их истоков, поскольку анализ основных особенностей капитализма и индивидуализма в момент их зарождения позволяет соотнести их с экономической системой и типом личности, фундаментально отличающихся от наших. Именно этот контраст предоставляет возможность лучше выявить особенности современной социальной системы, то, как она формирует структуру характеров людей, живущих в данную эпоху, и новый дух, порожденный этими изменениями личности.
В следующей главе будет показано, что период Реформации более сходен с современностью, чем может показаться на первый взгляд: несмотря на все очевидные различия между этими двумя эпохами, нет, возможно, такого времени после шестнадцатого столетия, которое так напоминало бы наше в смысле двойственности значения свободы. Реформация представляет собой один из корней идеи человеческой свободы и автономности, как они представлены в современной демократии. Хотя этот аспект всегда подчеркивается, особенно в некатолических странах, другим аспектом – упором на греховность человеческой природы, незначительность и бессилие индивида, необходимость подчиняться внешней силе – пренебрегают. Идея о том, что индивид не имеет ценности, что он изначально неспособен полагаться на себя и испытывает потребность в подчинении – основная тема идеологии Гитлера, не включающая, однако, подчеркивания значения свободы и моральных принципов, что свойственно протестантизму.
Не только идеологические сходство с XV и XVI столетиями представляет собой плодотворную исходную точку для понимания современного положения вещей. Имеет место также фундаментальное сходство в социальной ситуации. Я постараюсь показать, как это сходство приводит к идеологическому и психологическому сходству. Тогда, как и сейчас, традиционному образу жизни значительной части населения угрожали революционные изменения в экономической и общественной организации; тогда, как и сейчас, среднему классу в особенности угрожали монополии и мощь капитала. Эта опасность оказывала существенное влияние на дух и идеологию находящейся под давлением части общества, усиливая в человеке чувство одиночества и собственной незначительности.
III. Свобода в век Реформации
1. Средневековые предпосылки Ренессанса
Картина Средних веков искажена в двух отношениях. Современный рационализм смотрит на Средневековье исключительно как на темный период. Указывается на общее отсутствие личной свободы, на эксплуатацию масс населения незначительным меньшинством, на ограниченность, заставлявшую горожанина видеть в крестьянине из ближайшей деревни опасного и подозрительного чужака, не говоря уже о жителе другой страны, на суеверия и невежество. С другой стороны, Средние века идеализируются, в основном реакционными философами, но иногда и прогрессивными критиками современного капитализма. Они указывают на чувство солидарности, подчинение экономических интересов гуманитарным потребностям, непосредственность и конкретность отношений людей, наднациональные принципы католической церкви, ощущение надежности своего положения, характерное для человека Средневековья. Оба изображения верны; неправильными их делает предпочтение одного и игнорирование другого.
Говоря о «средневековом обществе» и «духе Средневековья» в противоположность «капиталистическому обществу», мы имеем дело с идеальными типами. На самом деле, конечно, Средние века не окончились внезапно в один момент и современное общество не возникло в другой. Все экономические и общественные силы, характеризующие современное общество, уже развивались в XII, XIII, XIV столетиях. В позднее Средневековье возрастала роль капитала, как и антагонизм между общественными классами в городах. Как всегда в истории, все элементы новой социальной системы уже развились при прежнем порядке, на смену которому пришел новый. Хотя важно видеть, как много современных элементов существовало в позднем Средневековье и как много средневековых продолжают существовать сейчас; однако понимание исторического процесса застопорится, если подчеркивать непрерывность их существования, пытаться минимизировать фундаментальные различия между средневековым и современным обществом или отвергать концепции «средневекового общества» и «капиталистического общества» как ненаучные. Такие попытки под видом научной объективности и точности сводят социологические исследования к сбору бесчисленных деталей и мешают пониманию структуры общества и его динамики.