Был пасмурный и холодный день. Река Иордан – здесь, в Вифаваре, метров семь шириной, на противоположном берегу Иордания, так что прямо напротив стоит танк. Вода не просто мутная, она зелено-коричневая, нам объяснили, что это из-за илистого дна. Кроме нас – никого. На берегу – несколько кабинок для переодевания из каких-то плетеных щитов. Молча, поеживаясь от пронизывающего ветра, все выстроились к ним в очередь, держа пакеты с рубашками, тапочками и полотенцами. Я подошла к самому берегу. И меня накрыло. Я верила, что все было именно здесь, я видела голубя и слышала глас с небес. И поняла, что не прощу себе, если не войду в эти воды. Никакого магазинчика тут не было, но за два доллара водитель повез меня куда-то, где можно было купить длинную белую рубашку. Когда мы вернулись, берег опять был пуст, и из кабинок в сторону автобуса потянулись наши паломники – греться.
Я переоделась и вошла в реку. Погрузилась с головой. Мне не было холодно. Вокруг ни души. Тихо. Я и Иордан. Будет у меня еще когда-нибудь миг такой гармонии, такого соединения с собой и миром?.. Едва ли.
И на обратном пути, слушая, как отец Михаил негромко и с какой-то очень точной интонацией – без излишнего пафоса, но в то же время искренне и проникновенно читает Евангелие, я впервые по-настоящему поняла, почему так часто в нем звучит слово «радость» и что такое «Радуйтесь с трепетом».
Мокрые ветки на фоне серого неба
Что связывает нас? Всех нас?
Взаимное непониманье.
Сохранились, надо же, эти пожелтевшие блокнотики… Три штуки: голубой, черный и красный. Почерк, конечно, узнаваемый, хотя теперь, испорченный десятилетиями машинки, а потом компьютера, сохранив характерные начертания букв, он утратил былую аккуратность. Мне было тогда пятнадцать лет – самое время для формирования поэтического вкуса. Листаю, с изумлением узнавая и вспоминая: от Пушкина и Тютчева до Новеллы Матвеевой и Евтушенко. Сейчас, много десятилетий спустя, собственно, жизнь спустя, если бы я составляла свое поэтическое «избранное», совпадения были бы поразительны: я бы добавила многое, но почти ничего не стала бы исключать. Однако едва ли бы пришло в голову переписывать стихи от руки пусть даже и в такой красоты блокноты, о каких в ту пору мне, с детства и по сию пору неравнодушной ко всякого рода канцелярским принадлежностям, не приходилось мечтать. В крайнем случае, дело ограничилось бы списком, причем, несомненно, на компьютере.
Но на самом деле я совсем не о том.
Ни разу на протяжении этих страшно сказать скольких лет мне не приходило в голову выписывать из книг что-либо, кроме необходимых к случаю цитат. И вот – пришло. Читая в который раз «Дневники» о. Александра Шмемана, я начала подчеркивать карандашом и комментировать на полях. Теперь, вернувшись к ним, я решила некоторые цитаты и пометы переписать. Именно переписать, букву за буквой, а не из интернета «копировать – вставить». Это получилось как разговор с духовником. Или – с Богом, просто без того, кто лишь свидетель есть.
«Божественная сила терпения. Больше всего для борьбы с дьяволом нужно терпение, а его-то меньше всего в человеке, особенно молодом. Главная опасность молодости – нетерпение».
Все так. Только я добавила бы к «нетерпению» и «нетерпимость». И так тесно связаны с этим формы общения! Отец любил повторять, что в браке главное – вежливость. Верно, но это относится не только к браку, а ко всем отношениям с близкими. Как трудно не позволять себе с близкими вести себя так, как никогда не позволил бы себе с чужими: грубо, раздраженно, нетерпеливо и нетерпимо! Как у Пастернака «Я послан Богом мучить себя, родных и тех, которых мучить грех». А ведь иногда достаточно выработать в себе хорошие привычки. Это достигается простым повторением и упражнением, как постановка красивого почерка. Прочитала в одном из последних интервью Наталии Трауберг: «…сделали даже закон в католических странах, что нельзя разводиться. А вот попробуйте сделать закон, что нельзя наорать. Но Христос говорит об этом гораздо раньше: “Гневающийся на брата своего напрасно подлежит суду”».
«Трудность всякого начала: например, Великого Поста. «Не хочется». Отсюда: необходимость сначала и во всем – терпения. “Терпением спасайте душу вашу” (Лк. 21:19). Терпение – это приятие сквозь “не хочется”, это заглушение этого “не хочется” не насильным “хочется”, оно невозможно и фальшиво, а просто приятием, подчинением себя, то есть, послушанием. И терпение рано или поздно превращается в “хочется”. И наконец то, чего “не хотелось”, оборачивается счастьем, полнотой, даром».
Как это относится ко всему изначально «нелюбимому» и многому тому, что высокомерно почитаешь «второстепенным». Чем больше думаешь, тем больше проникаешься его универсальностью. Но остается вопрос: к чему прикладывать это изначальное усилие? Делать ли что-нибудь через силу или стараться потакать себе? Я бы сказала, что корень вопроса здесь не только, а может быть, не столько в реальной важности и необходимости, а в том, каким будет послевкусие, доставит ли тебе удовлетворение результат или факт того, что ты это сделала. Есть мелочи, на первый взгляд не очень осмысленные, на которые вроде бы жалко тратить время, вроде домашнего хозяйства. А в итоге – уют – количество, переходящее в качество.
«Все эти месяцы болезнь Л. Непрекращающийся шум в голове, припадки отчаяния. Болезненная жалость. И такой простой урок о смысле страдания в нашей жизни: например, готовность самому заболеть, страдать, лишь бы ей было лучше. Освобождение – пускай и временное, и частичное – от эгоизма»… “Почему Бог допускает это?” Вечный вопрос без ответа. Вижу только один, наверное, неполный: своим страданьем человек “приносит пользу” другим, нам: разбивает хотя бы на время бетон эгоизма, самодовольства, “жира”, отделяющего нас от Бога больше, чем любые “прегрешения” и “помыслы”. Это и есть, по всей вероятности, спасительный смысл страданий».
Постепенно, смею надеяться, мое «терпение» превращается в «хочется», мне уже не так в тягость делать, что могу, для моих страдающих ближних, коих становится все больше… И крепнет сознательное стремление не дать «бетону эгоизма» заковать в непробиваемую броню. Жертвовать собой – это всего-навсего жить более гибко и менее категорично. Помнить, что ты в мире не одна.
Как научиться благодарить бесконечно хотя бы за то, что бьется сердце, видят глаза, течет по жилам кровь? Как принять жизненный принцип «Слава Богу за все»? И вот этот стыд за неблагодарность судьбе, Господу становится одним из постоянных, доминирующих ощущений моей жизни.
«Страшная ошибка современного человека: отождествление жизни с действием, мыслью и т. д. и уже почти полная неспособность жить, то есть ощущать, воспринимать, “жить” жизнь как безостановочный дар. Идти на вокзал под мелким, уже весенним дождем, видеть, ощущать, осознавать передвижение солнечного луча по стене – это не только “тоже” событие, это и есть сама реальность жизни… То же самое и в общении. Оно не в разговорах, обсуждениях. Чем глубже общение и радость от него, тем меньше оно зависит от слов. Наоборот, тогда почти боишься слов, они нарушат общение, прекратят радость. <…> Отсюда моя нелюбовь к “глубоким” и, в особенности, “духовным” беседам. Разговаривал ли Христос со Своими двенадцатью, идя по галилейским дорогам? Разрешал ли их “проблемы” и “трудности”? <…> Итак, если вспомнить, то оказывается, что наибольшая сила и радость общения были в моей жизни от тех, кто “умственно” меньше всего значил для меня».
Абсолютно созвучно моим ощущениям! Оба аспекта. Я поздно пришла к этому, собственно говоря, не так давно, мне до сих пор иногда требуется некоторое усилие, чтобы жить в том значении, о котором говорит о. Александр. Многие так и проживают жизнь – не живя, а многим такая постановка вопроса наверняка показалась бы кощунственной. Что же касается радости от общения, у меня есть конкретные примеры. Вроде никаких специальных «разговоров», просто течение жизни, а в итоге – радость…
«Ни один человек в мире не обогатился обсуждениями. Только встречей с реальностью, с правдой, добром, красотой… Что такое счастье? Это жить вот так, как мы живем сейчас с Л., вдвоем, наслаждаясь каждым часом (утром – кофе, вечером два-три часа тишины и т. д.). Никаких особенных “обсуждений”. Все ясно и потому – так хорошо!»
Вопрос стоит так. Одно из двух:
– Как, с кем-то жить? Ведь он будет мешать мне пить мой утренний кофе!
Или же:
– Мы будем вместе жить. И будем вдвоем пить утренний кофе!
Сила интонации – меняет все.
Долгое счастье, дарованное мне в семейной жизни, ничем нельзя измерить…
«Я многое могу, сделав усилие памяти, вспомнить; могу восстановить последовательные периоды и т. д. Но интересно было бы знать, почему некоторые вещи (дни, минуты и т. д.) я не вспоминаю, а помню, как если бы они сами жили во мне. При этом важно то, что обычно это как раз не “замечательные” события и даже вообще не события, а именно какие-то мгновения, впечатления. <…> Например, та Великая Суббота, когда перед тем, как идти в церковь, я вышел на балкон, и проезжающий внизу автомобиль ослепляюще сверкнул стеклом, в которое ударило солнце. Все, что я всегда ощущал в Великой Субботе, а через нее – в самой сущности христианства, все, что пытался писать об этом, – в сущности, всегда внутренняя потребность передать и себе, и другим то, что вспыхнуло, озарило, явилось в то мгновенье…Что такое молитва? Это память о Боге, это ощущение Его присутствия. Это радость от его присутствия. Всегда, всюду, во всем».