же готовы к тому, что письма и передачи доставляют всегда по-разному – иногда быстро, а иногда очень долго, поскольку все проходит через руки судебного следователя.
Она умолкает, мысленно проверяя, не забыла ли что-нибудь важное.
– Завтра я увижу Лео. Если будут вопросы, пишите мне на электронную почту. Удачи вам.
Адвокат пожимает им руки. Сколько раз она уже видела этот растерянный взгляд. Для родных и близких это переломный момент. Они начинают соскальзывать в поглощающий их незнакомый мир. Они понимают, что тоже в некотором роде лишились свободы. У них больше нет выбора, нужно только подчиняться. Нет больше ни малейшей возможности для маневра, теперь они зависят от какой-то непонятной организации, от воли людей, которых не знают, – независимо от своего положения в обществе. Они не смогут защитить тех, кого любят, не смогут избавить их от насилия и страданий – или же их помощь будет совершенно ничтожна. Они больше не смогут ни обнять их, ни услышать – а если и смогут, то лишь на краткий миг.
К этому мэтр Хамади так и не смогла привыкнуть. Она не решается коснуться руки Анны, а ей бы хотелось потянуть ее за рукав, вывести из ступора, оттащить в сторону от волны, которая вот-вот накроет ее, от бурного потока, к которому ни мать, ни отец никогда не бывают готовы и который вскоре сметет всю их уверенность.
Но Анна уже направляется к выходу, не обернувшись посмотреть, идет ли Юго за ней. Все, от чего она до сих пор бежала, обрушивается на нее. Звуки и образы, обрывки расплывчатых воспоминаний – из газет, документальных материалов, сериалов, фильмов, – двери серых камер, металл, бетон, люди все в шрамах, не люди, а дикие звери. Право сильного, крики, жестокость, изнасилования. Вот он, ужас: ее сына утащили к волкам, ее сына с нежной кожей, ее беззащитного сына, они вцепятся в него когтями, вопьются зубами, разорвут на куски.
Юго думает о другом. Он думает о будущем. О том, что Лео, возможно, будет осужден, ведь два судьи и прокурор уже нашли достаточно оснований, чтобы отправить его за решетку. Лео отправляется в тюрьму, и не исключено, что там он и останется, каким бы абсурдным это ни казалось. Если такое случится, сохранится ли соответствующая информация в полицейской картотеке? Будет ли предварительное заключение фигурировать в каких-нибудь досье? Юго сердится на себя: нужно было спросить адвоката! Затем он спохватывается: даже если упоминание о неприятностях, постигших его сына, будет удалено из судебных документов, в интернете оно все равно останется. Юго открывает телефон, чтобы написать в заметках: «узнать о возможности обелить свою репутацию». Не успевает он дописать, как на экран сыплются уведомления. Мэр хочет знать последние новости. Бывший коллега из газеты тоже. И коллеги этого коллеги. Отец. Мать. Жеро. Сотрудники муниципалитета, партнеры, поставщики, даже те, что встречались с ним всего два или три раза, но у них есть его номер. Это сводит с ума – то, как все упиваются происходящим. Это вроде как и их история тоже, и речь идет не только о Лео – об этом герое на баррикадах, каким они его себе представляют. Стервятники жаждут сенсаций и мести. А есть ведь еще и завистники – им приятно думать, что у других не все так гладко. Счастливая, безмятежная семья раздражала их, заставляла острее чувствовать разочарование от собственной жизни. И теперь они рады получить доказательство того, что от неприятностей никто не застрахован, колесо фортуны повернулось – и вот достигшие успеха падают вниз. Есть и такие, в чью спокойную жизнь хлынул долгожданный адреналин, – эти, обмирая, думают о том, что подобное может случиться с ними, но они тут же успокаивают себя: ну нет, только не с ними, их дети не ходят на демонстрации, их дети не станут бить полицейских.
Его мать все-таки предлагает помощь. Но что она может? Только надоедать своей критикой. Юго предпочел бы, чтобы она оставалась там, где есть, – за 800 километров от них, и не приезжала в их дом, который она всегда так тщательно осматривает, постоянно напоминая, кто тут на самом деле хозяйка: вон ту плитку на полу следует заменить, вон то дерево давно пора полить. Подробно комментирует внешний вид Юго, его вес, расспрашивает, хорошо ли он спит и ест, влезает в их с Анной отношения. Мать ведет себя так, будто ему восемь лет. Ну или четырнадцать – в зависимости от ситуации. Иногда ему хочется встряхнуть ее и заставить осознать, что она добилась прямо противоположного тому, чего хотела; заставить ее увидеть зло, которое она причинила ему такой своей любовью. Мать растила его будто в шкатулке, выстланной шелком, защищая от любой рутинной работы, от риска и необходимости отстаивать свои интересы, давала ему абсолютно все, ничего не требуя взамен. Ему не нужно было прикладывать никаких усилий, он не знал, что значит ждать, терпеть нужду, и никогда не встречал сопротивления. Он скользил через детство и юность, как роскошная яхта по спокойным водам лагуны. И что в итоге? Он совершенно не умеет защищаться и боится всего на свете: малейшего сопротивления, конфликта, боли, трудностей, неизвестности. Он скрывает это, разговаривая и смеясь громче других. Используя свой природный талант паяца и лицедея, он создал другого себя – этакий муляж взамен настоящего Юго. И это помогло. Но сейчас мать упрекнула его в том, что он не справился с сыном, и он едва не взорвался. Как мог он научить Лео языку, на котором сам не говорит? Он сдержался, помня о смягчающих обстоятельствах: родители потеряли первого ребенка, девочку, умершую в восьмимесячном возрасте от пневмококкового менингита. Юго узнал о ней в тот день, когда ему исполнилось семь лет. Он стал достаточно взрослым. Его усадили на диван со стаканом яблочного сока и минут за десять рассказали обо всем, включая некоторые медицинские факты. А ведь Юго думал, что это он – тот малыш в светло-голубом комбинезоне на фотографиях, которые стоят на тумбочках у родительских кроватей. Он чувствовал вину, потому что не испытывал горя и не плакал. Он очень старался, но ни в тот день, ни позже не смог ощутить связь с сестрой, умершей задолго до его рождения. С тех пор он ненавидел яблочный сок, дни рождения и тайны. Зато он понял наконец, почему мать так тряслась над ним, почему перестала работать агентом по недвижимости и полностью посвятила себя сыну. Он пообещал себе, что у его детей все будет иначе, в их жизни все будет гармонично. Он выбрал женщину, которая высоко ценила независимость, сама прокладывала себе путь, и с ней он был в безопасности и не чувствовал давления. Она была матерью, оставаясь при этом собой. Анна оправдала все его надежды. Терпеливая, уверенная, упорная, она взяла их судьбу в свои руки. Приняла Юго таким, каким он был – избалованным, но уязвимым. Она боролась, преодолевала препятствия, улаживала разногласия за двоих. Она щадила его чувства и гнала прочь свое раздражение, чтобы досадные мелочи не разрушили прекрасное здание, которое они возвели. Он это понимал и всегда был щедрым и готовым идти навстречу. Каждый из них выполнял свою часть сделки: он открыл ей новый мир – безопасный, комфортный, полный веселья и удовольствий, – а она блестяще управляла этим миром.
Его жена – единственная, с кем он хочет прожить всю жизнь. Вот о чем думает Юго, читая то, что написала его мать.
Он убирает телефон – Анна справится с этой лавиной сообщений и вопросов. Он ускоряет шаг. Его жена уже рядом с машиной, стоит наклонившись вперед.
И вдруг ее выворачивает. Она едва успевает нагнуться пониже, чтобы не запачкать туфли.
Анна снова перед комодом. В комнате чувствуется запах Лео. Она не открывала окно с тех пор, как его увезли, ей хочется сохранить этот живой след сына.
Достать одежду, разобрать, отложить в сторону все запрещенные цвета и материалы.
Она считает: сколько часов она уже не прикасалась к своему ребенку? Вспоминает, что не прикасается к нему уже давно, но ее никак не отпускает чувство пустоты. Она берет себя в руки: нужно как можно скорее отвезти ему вещи – не только для того, чтобы он мог переодеться, но – и это гораздо важнее – чтобы знал: она здесь, рядом, она не бросит его, вызволит из этого дурного сна.
Она безуспешно ищет пластиковый пакет без швов – в гараже, в кладовой, в прачечной. В Городке очень бережно относятся к природе, так что в магазинах тут такого нет уже очень давно. Она отправляется в супермаркет, покупает на кассе большой пакет, перекладывает в него белье из багажника, вводит в навигатор координаты тюрьмы. Руки на руле дрожат, она вспотела, не может сосредоточиться. Первая часть маршрута, первые сорок километров ей знакомы. Сколько раз она видела (не заостряя на нем внимания) знак, указывающий поворот к тюрьме? Она поворачивает, отъезжает все дальше от Городка, и вскоре он исчезает из виду. Дорога петляет среди виноградников – вокруг так красиво, что это даже пугает. Ярко-голубое небо, пологие холмы, очертания которых размыты в дрожащем горячем воздухе. «Не так мы представляем себе врата в преисподнюю», – думает она. Наконец дорога выпрямляется, вокруг все становится гораздо более плоским и бедным, мимо мелькают обшарпанные здания – она пересекла границу, въехала на другую территорию, пустынную и враждебную. И постепенно перед ней вырастает серая громада, окруженная стеной со сторожевыми вышками и толстой проволочной сеткой, – давящее, похожее на военный корабль сооружение.
Анна паркуется, проходит метров двести-триста, пробираясь между машинами, дремлющими на огромной стоянке, вокруг никого – вскоре она узнáет, что в этот поздний час свидания и процессуальные действия в тюрьме закончены и посетителей здесь почти не остается. Каждое движение и даже намерение его совершить даются ей с трудом, как будто она застряла во сне, из которого не выбраться. Вдруг она слышит шум, пронзительный свист, громкие крики, она удивлена этим нарастающим шумом, затем узнает этот волчий вой, и чем дальше она идет, тем отчетливее ее ухо различает: шлюха, эй, цыпочка, иди сюда, трахни меня, я тебя выдеру, сучка, шлюха, шлюха, шлюха