Александр БОБРОВ
БЕЙ СВОИХ!Литературные пародии,шутки и обличения
Рисунки Р. САМОЙЛОВА
Библиотека Крокодила, 1991
Шарж В. МОЧАЛОВА
Скажу при всем честном народе я, Что дарит радость мне пародия, А шутка или обличение Порой приносят облегчение.ОДНОСТРОФИКИ И ДИСТРОФИКИ
Жизнь поэта порой прекрасна,
А порой совсем не лафа.
Однострофики — это ясно,
Это значит — одна строфа.
А дистрофики что за нечисть?
Их-то разве сыскать в Москве?
Извините!
Спешу заметить,
Что дистрофики — значит, две.
Как резко все меняется на свете:
Где воспевали радости труда —
«Секс — это все!» — написано в газете,
А раньше уверяли: «Ерунда…»
Английский врач, философ и поэт
Уильям Моррис,
чувствами согрет,
В своих стихах воскликнул простодушно:
«Кроме любви, нам ничего не нужно!»
Но кто-то отозвался кратко: «Нужно».
По-моему, точней рецензий нет.
В литературной полемике рьяной,
Где, как на кухне, нельзя промолчать,
Две Ивановых — Наталья с Татьяной
Заполонили статьями печать…
Это тема романа. Короче,
Тех, кто женится по любви,
Ожидают слепящие ночи
И достаточно тусклые дни.
Славословим, время понукаем,
А чего, как прежде, ни коснись,
Добываем, а не покупаем,
Урываем… Разве это жизнь?
У капиталистов, ясно — хватка.
Как всегда, железная притом,
А у нас железная нехватка
То в одном, то в третьем, то в другом…
Сейчас бы с ухой!..
Любой понимает.
Закон-то сухой,
А дождь — поливает.
Один руководитель брякнул вслух:
«У нас в районе заготовка сена
Идет от черных мух до белых мух —
От знойного июля и до снега…»
От мух до мух — добавлю —
и под мухой.
Прорывы чередуются с разрухой.
Не боюсь бессонниц предрассветных,
Но с годами стало мне ясней:
Даже клей на покупных конвертах
В юности был слаще и вкусней.
Двадцать второго июня
ровно в четыре часа
(Без шуток и не по песне, а точно — в четыре часа)
Я защищал диссертацию на кандидата наук.
Были хорошие отзывы, решающие голоса,
Один только голос против
подал неведомый друг.
Не собираюсь ерничать, имя случайно узнав,
Ведь правда: работа научная — худшее, что накатал.
Может, в одном лишь смысле — по чести! —
коллега не прав,
Ибо, что им написано, вовсе никто не читал.
Порой для научного быта
Используем опыт предтеч:
Платон все труды Демокрита
Собрать предлагал —
чтобы сжечь…
Если б знала бедная жена,
Сколько денег тратил я и трачу,
Сколько было выпито вина…
Цифрами ее не озадачу —
Ни к чему: она надежд полна
Перед гонораром и зарплатой.
Если б знала бедная жена,
Что она могла бы быть богатой…
Лежал я в постели, отвар попивая —
«Фиалка трехцветная и полевая».
Она
помогает теперь от простуды,
Как раньше — глоток не из этой посуды…
Телебашня в Останкино —
Притягательный свет.
Путь локтями расталкивал
К сей вершине поэт.
Шел на лесть и на гадости,
Просочился в эфир,
Чтоб наглядно в бездарности
Убедился весь мир.
Было время, когда нам казалось:
Не угаснет к поэзии страсть.
И такая толпа собиралась —
Просто яблоку негде упасть!
А теперь у другого прилавка
Собирает иная напасть,
И такая за «Яблочным» давка —
Просто негде поэту упасть.
В тенденции непонимания
Всей вредности пития —
Инерция отставания
Сознания от бытия.
Нелегко советскому поэту
С обличеньем вздора и грехов:
Раскрываешь по утрам газету —
Факты поразительней стихов.
Не обманешь скорбью показною,
Устаревшею игрой ума.
Что же поражает новизною?
Вечная поэзия сама!
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАРОДИИ
ОРИГИНАЛКА
Брожу с определителем растений
По пригородным рощам и лугам
И в обновленной зелени весенней
Оригиналы вижу тут и там.
По лесопаркам, подмосковным тропам
И по другим прогулочным местам
Брожу с машинописным гороскопом,
Оригиналы вижу тут и там.
Смотрю в страницы, а потом — налево
И замечаю пару стройных ног.
Спросил ее:
— Простите, вы не Дева?
— Иди ты, — отвечает, — Козерог…
Перехожу на календарь японский
И спрашиваю робко:
— Вы Змея?
А та в ответ не изменила тон свой
И прямо как отрезала:
— Свинья!
НУ И НАГЛОСТЬ!
Скворцами оглашен высокий небосвод.
Лошонком по мосту трамваишко процокал.
Теперь гуляй, мелькай между колоннами,
дрожи плечом от тульских сквозняков с башкой,
набитой книгами талонными,
с дыхалкой, полной не моих стихов.
Свиненком «жигуленушки» прохрюкали
и растворились в дымке голубой,
обрызгали, подлюги, извозюкали
тебя с твоей походкой и судьбой.
А ты идешь с авоськами, набитыми
стишатами моими через край,
а также интервью со знаменитыми
страдальцами за либеральный рай.
Скворцы свистят рулады завиральные,
а вас надули в Туле невзначай:
все по талонам — порошки стиральные
и сахар, чай? И не индийский чай?
Теперь гуляй, скучай между колоннами
и жди, когда откроют вторсырье,
чтоб сдать мои творенья эталонные
и получить талоны на старье.
Не жалко бы тебя отсюда палкою!
Теперь дрожи плечами и спиной
с лохматою башкою и дыхалкою,
набитою Ахматовой — не мной.
КАМЕННАЯ ГОСТЬЯ
Вновь над замком твоим деревянным
Мечут молнии ревность и злость.
Я растерянней Дон Гуана,
Ты сурова, как Каменный Гость.
Снова замок скрипит деревянный,
И, смущеннее, чем мальчуган,
Я свидания с Доной Анной
Дожидаюсь, как Дон Гуан.
Да, конечно, случались обманы,
Мечут молнии ревность и злость,
Но заместо прекрасной Анны
Заявляется Каменный Гость.
Не сеньор командор Де Сильва,
А супруга, которая бдит.
Как схватила меня — да сильно! —
И сурово в глаза глядит.
Я ведь скульптор — могло и присниться,
Но глаза застилает туман.
Тяжело пожатье десницы.
Гибну, кончено, о, Дона Ан…
(Проваливаются.)
РЕЦЕПТ
Земля пахнет бальзамом…
Лунный запах сухого вина…
Душа болит, как печень,
Который год подряд.
А чем лечиться?..
Нечем! Воспоминаний град.
Душа полна желаний
Уже который год,
Но град воспоминаний
По печени мне бьет.
«Лучистое» лучится,
Портвейн «Кавказ» печет…
А чем теперь лечиться?
Душа ответа ждет.
Конечно, не бальзамом
И не вином сухим,
А памятным указом,