Питер отступил на шаг, самодовольно любуясь делом рук своих.
– Сработало! Я был уверен, что все получится. Спасибо, Джош!
– За что? – Дэвид и Джош одинаково удивились.
– За то, что соблазнил нашу маленькую распутницу. Не бывает целомудренных женщин, бывают женщины, которых плохо уламывали. Камень молчит – на шее у девственницы он светился бы голубым. Зато играют рубины – глупышка зачала с первой ночи. Идеальный кандидат, безупречная жертва. От крови жрицы-предательницы, не прошедшей последнего ритуала, потеряет голову любой демон, нужно только его подчинить. В подвалах Тауэра гнили разные заключенные – вот этот перстень, родом с Востока, я нашел на руке прикованного скелета. Он украшен старинной вязью мертвого языка, означающей «все пройдет», и ему повинуются адские духи. К Мраку всех королев, в Лондоне будет Король, подлинный, великий…
– Псих! – крикнул Джош.
– Предатель, – ужаснулся Дэвид. – Брат, ты не имел права так поступать с нами.
– Повелитель! Наш повелитель, – восторженно крикнул маленький Абель. – Преклоните колена, братья!
Дэвид коротко выругался. У Джоша в руках блеснул нож, похоже, он готовился к драке.
– Я всегда знал, что ты дрянь, Питер, но не подозревал, насколько. Посмотри, ты воняешь, как залежавшийся труп, и думаешь так же. Что ты ответишь братьям, когда мы соберемся за круглым столом?
– Ничего, глупый щенок, – круга больше не будет. Лорды в стальных доспехах на закате спустятся в подземелье, а к рассвету им придется слушать меня, и живым и мертвым. Стреляй, мой мальчик!
Раздался щелчок арбалета, стрела с отвратительным всхлипом пронзила горло. Джош коснулся древка, удивленно воззрился на окровавленные пальцы и упал. Дэвид отпрыгнул к стене – он был безоружен.
– Как ты мог, брат? Ты сражался и голодал вместе с нами, за тебя умирали люди!
– Молодость наивна, зрелость мудра. Я шел к власти долгие годы, я искал мудрости и обрел ее. Если не можешь справиться с бурным потоком, оседлай его и плыви. Ты не понимаешь, бедный Дэвид, и никто из братьев не понимает – прежний мир обречен, бог отвернулся от нас. В битве жизни и смерти всегда побеждает смерть, Лондон стал кораблем мертвецов, и нам с него не сойти. Ты ведь сам думал о власти, выводил в дневнике «Кинг Дэвид». Смирись, выхода нет.
Вместо ответа Дэвид швырнул в предателя кубком, расплескивая вино. Торжествующий Питер взмахнул руками, и кубок завис в воздухе.
– Видишь, как велика моя власть? И это только начало. Абель, мальчик мой, где оковы?
Пригнувшись за алтарем, Шарлотта яростно кромсала платье – как хорошо, что у Джоша был острый нож. Бледное лицо мертвого юноши было совсем рядом… плакать она будет потом, когда выберется отсюда. Сотер любил тебя, Джош. И меня он, наверное, тоже любит! Тяжелая рукоятка бича оказалась прямо над головой, пальцы Шарлотты сомкнулись на серебре.
От волнения Абель никак не мог справиться с засовами кандалов. Парализованный заклинанием Дэвид молчал, Питер терял терпение. Камень в перстне светился мертвенно-белым, словно подмигивал Королю. Где-то в городе выли собаки.
Рррррраз! Ком легкой ткани взметнулся в воздух словно призрак умершей королевы, белое облако опустилось на торжествующего Питера. Два – удар бича подсек ему ноги, опрокинул в сияние свечей, душный дым благовоний. Ткань вспыхнула моментально. Три – Шарлотта вылетела наружу, сцепила петлей бича дверные ручки и покатилась по лестнице кубарем. Она выиграла пару минут.
Братьям, что ждали у входа в подземелье, не понадобилось ничего объяснять. Двух слов «башня горит» хватило, чтобы они побежали со всех ног. Шарлотта тоже рванулась прочь, но не знакомым ходом, а в другую сторону, в сырую тьму подземелья. Она мчалась изо всех сил, сколько хватало дыхания, молясь лишь об одном – не споткнуться. Взрыв качнул землю, Шарлотта почувствовала мягкий толчок и упала лицом в милосердную грязь. Потом поднялась и, опираясь на стену, побрела дальше. Нож она не отпускала, цеплялась за плетеную рукоять. Джош умер. Умер Джош. Умер. Умер. Как мама и бабушка, как отец Марк, как старая Пегготти. И она тоже умрет, одна-одинешенька в черном чреве столицы, грязь пропитает ей волосы, смешается с кожей, потечет по жилам. Смерть вокруг, прав был Питер, прав, прав – надо сдаться, лечь на землю и плыть вместе с кораблем мертвецов по воле неизбежной судьбы…
When I find myself in times of trouble
Mother Mary comes to me…
Шарлотта почувствовала, что обруч бриллиантового венца сжимает ей голову, а цепь пригибает к земле. Украшения полетели в грязь, Шарлотта побрела дальше. Ей все сильнее хотелось есть. По счастью, вода в подземельях была в избытке – чистые струйки просачивались сквозь щели в камнях. Шарлотта пила вволю и всякий раз умывала лицо и руки – если она выживет, то будет умываться каждый день, чего бы ей это ни стоило. Когда ноги перестали держать ее, Шарлотта свернулась клубком у стены и попробовала уснуть. Прохладная грязь облегчила боль в мышцах, но живот сводило голодными судорогами. Хоть бы корочку хлеба – ту, что она так расточительно крошила птицам! Хоть бы вяленую рыбку, с сухой головкой и колючими солеными плавниками. Хоть бы яблоко, горьковатое, сочное из давешнего сна. Шарлотта сглотнула слюну – ей почудилось, что сок наполняет ей рот, зернистая мякоть крошится под зубами, кусочки проскальзывают в горло. Стало легче, словно воспоминание обратилось пищей. Опираясь о стену, она сумела встать на ноги и пошла дальше.
Сколько времени она бродила по бесконечным переходам, коридорам и рвам, Шарлотта не знала. Она грезила наяву, пела, говорила с мертвым Джошем, взахлеб выкладывая ему все, что не успела сказать при жизни. Она корила себя, горько раскаиваясь, что не сумела совершить ритуал – и тут же спорила сама с собой. Смерть не побеждают смертью! Пару раз ей удавалось выловить в донных потоках безглазых рыб, которых Шарлотта проглотила сырыми. Однажды – наткнуться на заброшенное и ограбленное бомбоубежище. Грабители уволокли все ценное, но под грудой сгнивших полок обнаружилась жестяная коробка галет, окаменевших от времени, но поразительно вкусных.
Силы Шарлотты иссякали. Будь она одна, возможно, смерть в подземелье показалась бы ей лучшим выходом, но, если у нее и вправду должен родиться ребенок, пора выбираться наверх, искать себе новое убежище. Видимо, в гетто – к мертвецам она больше не подойдет. Но в гетто ее найдут братья. Удастся ли объяснить им, что Питер оказался предателем, прежде чем в нее метнут нож или выстрелят из арбалета? Может, проще вовсе уйти из города, отыскать пристанище в глухом лесу, где давно не слыхали о людях? Но сначала – наверх. Два кольца с рубинами сохранились, их можно будет выменять на еду.
Шарлотта стала ощупывать стены и поднялась по первой лестнице, которую отыскала. Отодвинуть люк оказалось непростой задачей, она ободрала себе все пальцы, но справилась. Дневной свет оказался болезненно ярким, пришлось зажмуриться, слезы брызнули из глаз.
– Хватайся за меня и держись! Осторожненько, ну-ка… Ты пряталась там от пожара?
Чьи-то заботливые теплые руки помогли ей выкарабкаться из ливневого колодца, подняли на ноги.
Шарлотта осторожно приоткрыла глаза – перед ней стояла худая, небрежно одетая женщина из гетто. Румяная и улыбающаяся женщина из гетто. За ее спиной чернела арка парадных ворот – люк вывел к самому Вестминстерскому дворцу. Похлопав себя по карманам, незнакомка вытащила горбушку черствого хлеба, в которую Шарлотта, ахнув от удивления, вцепилась зубами.
– Настрадалась ты. Кушай, пусть сил прибудет. – Женщина сочувственно смотрела на худое лицо спасенной.
– В гетто не подают нищим и не делятся едой, – произнесла Шарлотта, слизнув с ладони последние, невидимые крошки. – В гетто каждый живет за себя. Чем я должна расплатиться, почему ты так добра со мной?
– Потому что ад забрал своих слуг! Город горел семь дней и ночей, уцелело лишь гетто и башни Тауэра. Ни единого мертвеца не осталось, ни единого на тысячу миль вокруг! Я жду ребенка, понимаешь, – я жду ребенка, и он останется жив!
– Как тебя звать?
– Мария.
Пошатываясь от слабости, Шарлотта вышла за ворота гетто. Вокруг простиралась черная выжженная земля, торчали черные зубья стен, скалились ограды. Тут и там сновали измазанные в золе люди, одни выискивали что-то в пожарище, другие просто глазели вокруг. Клочья тумана таяли, цепляясь за черные ветви деревьев. Над Лондоном взошло солнце.