было в Бостоне? В Атланте? Время и место застыли здесь, в пустой комнате с часами, безжалостно отсчитывающими минуты. Время и место — двадцатое марта, семь часов вечера, в доме Патриции возле пляжа. Мэттью потягивает «Бифитер а Мартини», которое она ему приготовила, рассказывает о лысой, почти обнаженной женщине, которая плавала в бассейне после полудня, чтобы продемонстрировать, как прочно держится у нее на голове парик, сделанный из волос бесчисленных рыжеволосых европейских женщин…
Эта двадцатидвухлетняя девчонка со всей убежденностью зрелого взрослого человека заявляла, что цирк убил ее мать. У Мэттью это вызвало естественный вопрос: «Почему вы так думаете, мисс Торренс?», на который Мария ответила: «Это не было самоубийством, мистер Хоуп».
Ее ответ удивил Мэттью.
— Расскажите мне об этом, — попросил он.
Знаменитые последние слова: «Похоже, что самоубийство».
Каждый раз, когда Мария произносила это слово, ее губы кривились от ненависти, придавая ей вид безволосого тевтонского мастера фехтования.
«Самоубийство» случилось в Раттерфорде, Миссури, до того, как Рэнд Макнелли выбрал этот город как одно из самых желанных мест для проживания в США. Мария спросила у Мэттью, не хотел бы он посмотреть газетные сообщения о «самоубийстве» ее матери; у нее были все копии, включая такие газеты, как «Инквайрер» и «Стар», они тоже печатали на первых страницах отчет об этом происшествии. Она подошла к шкафу на той же стене, что и бар, опустилась на колени, чтобы открыть ящик, и вытащила серую картонную коробку, которую принесла на диван. Она собиралась открыть крышку, когда Мэттью сказал, что посмотрит их позже. Сейчас ему гораздо интереснее узнать, почему она считает, что ее мать убили.
— Я скажу вам, почему, — ответила она и поставила коробку рядом с собой на софу. Повернувшись, она взглянула ему прямо в глаза. — Три года тому назад, в мае, — начала она… — Цирк «Стедман энд Роджер» выступал в Раттерфорде уже три дня и собирался уезжать одиннадцатого мая, в субботу… Есть что-то неземное в том, как сворачивается большой купол в середине ночи, все двигаются молча, как будто боясь разбудить жителей города, перед которыми только что выступали. Разборка циркового оборудования ночью, погрузка клеток на траки, запах раннего утреннего кофе из столовой, рассвет еще не наступил. Трейлеры, траки, машины для отдыха отправлялись до того, как взойдет солнце, отравляя выхлопами утренний воздух, все это представляло собой что-то нереальное, сюрреалистическое. Мать и я жили в огромном трейлере в избранном месте стоянки, по соседству с большим магазином. Многие его посетители заходили к нам во время трехдневного пребывания в этом городе.
Я поставила будильник на четыре тридцать утра, мать сказала, что хотела бы подготовиться к дороге прежде, чем начнется утреннее движение машин. Уилла любила поспать и обычно оставляла себе минимум времени на душ, одевание и чашку кофе в столовой. Она еще спала, когда я покинула трейлер в пять часов. Будильник был заведен на пять пятнадцать. Он так и не зазвенел, потому что пуля, которую, предположительно, мать пустила себе в голову, прошла насквозь, срикошетила от металлической основы трейлера, а затем попала в будильник, где и застряла в металлической подставке. Часы замерли на отметке десять минут шестого.
В этот момент я находилась в столовой, сидя на «короткой стороне». Это не относится к короткой стороне тента. Это место, где стояли более короткие, лучшие столы, оставляемые для Джорджа, его многочисленных менеджеров и приживал; все они сидели ближе к входной двери. Есть обычай в цирке, вы знаете, так же, как и всюду в мире. Далее следуют участники представления, актеры, и даже среди них существует определенная очередность согласно их важности. Актеры-всадники стоят на первом месте по значимости, одному Богу известно, почему, ведь это могли быть и акробаты и канатоходцы, или дрессировщики диких животных. Тем утром…
Это было невеселое утро, гром и молнии сопровождались непрекращающимся ливнем, который заливал стоянку потоками дождя. Земля под ногами еще не превратилась в грязь, но отвратительная погода заставила многих людей, которые не принимали участия в разборе цирковых сооружений, подольше оставаться в постели. Шатер столовой был полон людьми с «другой стороны занавеса», который отделяет исполнителей и высший управленческий состав от рабочих и бригадиров. Я сидела за одним столом с Дейвом Шидом, который уже проснулся и был на ногах, потому что требуется значительное время и много усилий, чтобы погрузить кошек и не перепугать их, особенно при таком блеске молний. Он хотел, чтобы его животные были в пути, когда начнется вся эта суматоха с отъездом. В то время у меня был роман с Дейвом. Он был первым мужчиной в моей жизни. Мы нашли друг друга в День Выбора, первая генеральная репетиция обычно проходит в этот день. Тогда каждый решает, кто будет его партнером на весь сезон… Нас было двое с этой стороны шатра… Иными словами, эта сторона была пуста. Весь шум, звуки разговоров и смеха, позвякивание дешевой посуды исходили с другой стороны занавеса. Из-за шума в столовой никто не слышал выстрела на другой стороне стоянки.
При расследовании главный медэксперт свидетельствовал, что вскрытие по определенным неопровержимым фактам показало на самоубийство. Прежде всего кровать, на которой спала мать, находилась в правой части вагона. Головой она лежала в направлении ко входу, ногами — в сторону центра вагончика; она лежала на правом боку, когда ее тело было обнаружено в пять тридцать пять утра. Бретельки ее белой кукольной ночной рубашки были забрызганы кровью. Когда в пять часов утра я уходила, она была накрыта простыней до самой шеи, а когда вернулась, простыня в беспорядке слетела ниже талии.
Входное отверстие пули находилось в самом центре ее лба, что соответствовало обычным выстрелам самоубийцы в голову, независимо от того, была ли жертва левшой или нет. В большинстве таких случаев дуло оружия соприкасалось с кожей, оставляя коричневатые обожженные пятна вокруг пулевого отверстия и иногда опаленные волосы над ним. Более того, черный слой остатков пороха оставлял следы в области входного отверстия, и следователь, который вел дело, обнаружил несгоревшие кусочки пороха на коже вокруг раны. Еще более убедительным было то, что кольт «Детектив спешиал» находился в правой руке матери, а указательный палец ее правой руки находился на курке. Всего этого было достаточно, чтобы сделать вывод о самоубийстве.
Судебно-медицинская лаборатория сделала заключение, что находясь в положении «лежа на боку», Уилла Торренс поднесла дуло пистолета ко лбу и произвела фатальный выстрел. Пуля, чуть вверх и в несколько наклонном положении, прошла через голову и срикошетила от стены обратно, а затем пролетела внутри вагончика и расплющила циферблат часов, которые стояли на столике, застряв в их механизме, именно здесь она и была, в конце концов, обнаружена в деформированном состоянии.
Проблема в том, что у моей матери никогда не было оружия.
— Этот вопрос возникал при расследовании?
— Да.
— И?
— В наше время оружие в Америке очень легко купить. Даже тогда, три года назад, они пришли к заключению, что моя мать, жизнь которой проходила в цирке, легко могла приобрести оружие в любом городе, где мы выступали.
— Были ли пятна крови на ее руке?
— Нет, только на бретельках рубашки и на стене.
— М-да…
— Мы привезли ее домой в гробу и похоронили здесь, в Калузе. Во всех газетах об этом писали. По всей Америке выходили статьи. Я вам покажу, — она потянулась к серой коробке, стоявшей рядом с ней.
Мэттью попытался вспомнить, где он был в мае месяце три года назад. Ведь он не помнил заголовков о самоубийстве известной артистки цирка, особенно здесь, в таком цирковом городе, как Калуза. Может, он уезжал в это время? Может, это случилось в тот год, когда он проводил свой отпуск в Испании? Или, может быть, это имя Торренс сбивало его с толку? Стедман упомянул ее цирковое имя, но он не мог его вспомнить. Уинделл? Уилла Уинделл? Или Вагнер? Уилла Вагнер? Нет, это тоже не так. Уинклер?
— Мистер Стедман упоминал цирковое имя вашей матери, — сказал он, — но я…
— Уинки, — отозвалась она.
— Да, именно так, спасибо.
Мария кивнула головой и улыбнулась, затем взяла серую коробку и поставила ее себе на колени. Она сняла крышку, вынула из коробки фотографию маленькой девочки трех или четырех лет; на ней была коротенькая плиссированная юбочка, белая блузка, черные кожаные туфельки. Маленькая девочка улыбалась в камеру, ее улыбка очень напоминала улыбку Марии. Девчушка стояла рядом с плетеным креслом, которое придавало объем снимку; ростом она была не больше восьмидесяти сантиметров. На фотографии волосы девочки были немного светлее, чем волосы Марии; ее волосы были цвета земляники. Мэттью подумал, что Мария показывает ему свою детскую фотографию.
— Крошка Уилла Уинки, — сказала она. — Таково было имя, которое стояло в афишах.
Мэттью снова взглянул на фотографию. У маленькой девочки было лицо, глаза и улыбка взрослой женщины, рот накрашен. У нее была упругая грудь, полные бедра и стройные ноги. Мэттью смотрел на Уиллу Торренс, но видел крошку Уилли Уинки.
— Моя мать была одной из этих маленьких людей, — пояснила Мария. — Она была лилипуткой.
Фрэнк Саммервил ворвался в приемный покой.
— Никто ничего не знает, — сердито объявил он.
Глава 2. И был у нее маленький локон…
Уоррен договорился встретиться с Тутс Кили чуть позднее часа в воскресенье. Они встретились в одном из заведений, где подавали пиво и гамбургеры, оформленном под старомодный нью-йоркский салун. Все в нем было немного чересчур. Стеклянные панели слишком блестели, медные детали слишком выделялись, дерево чересчур кричащее. Единственной истинной деталью были старые украшения ко дню Святого Патрика, которые продолжали висеть и после семнадцатого числа.
В Калузе не было парада в день Святого Патрика, на самом деле этот праздник здесь проходил каждый год без особого шика. За исключением баров, они всегда были украшены зеленым, а в некоторых даже подавали зеленое пиво. По-видимому, это делалось, чтобы подтвердить широко распространенное мнение о том, что ирландцы много пьют. Уоррен не знал, было ли это предположение чистым вымыслом или достоверным фактом. Честно говоря, ему было все равно. Они с Тутс встречались совсем не ради выпивки. Мэттью Хоуп находился в критическом состоянии в больнице, и Уоррену была нужна ее помощь: они должны найти того, кто в него стрелял.