– Граждане пассажиры, электропоезд до станции «Петушки» отправляется от восьмого пути четвёртой платформы через пять минут…
Я стоял на раскисшем от заливающегося мимо крыши косого дождя перроне. Его номером я, конечно, не поинтересовался. Без разницы на чём ехать: выйти предстояло на пятой по счету остановке, её ни одна электричка с Курского вокзала никогда не пропускала. Можно садиться в любой состав – не промахнёшься.
– Н..ш электроп…зд пр..следует до ст…нции «Павл…ский П…сад» со вс…ми остановк…ми. Двери закр…в…ютс…, сл…дующ… платф…рм… «С…рп и молот»!.. – не приходя в сознание, бесцветным уставшим голосом прошипел скороговорку машинист – дежурный ангел железных дорог. Метеорической перистальтикой зашипел пневмопривод дверей.
– прочёл я на дверях справа. Отвернулся. Не тут-то было.
– симметрично красовалось слева.
– Ещё варианты знаешь? – оживился было Джинни.
– Не прислонять! – рявкнул я, решительно пресекая продолжение беседы.
* * *
«Ожидание длилось, а проводы были недолги»4. Выглядела уставшей. Даже не так. Не уставшей – поникшей.
– Сессия тяжелая.
Слёзы едва заметны. Но припухлость вкруг глаз не спрятать.
– Ты чего? Плакала?
– Нет. Простыла. Наверное… – и секунду спустя: – А если да – тогда что?!
Джинни, что мне ответить?! Молчишь? Подлец.
– Ну… ты… я… я вернусь…
Господи, какой же идиот! Когда дыхания наши сбиваются, а под моими пылающими потрескавшимися губами с грохотом пульсирует её сонная артерия, – как мне быть умным?! Как?
– Дракула! – без жалости всадил иголку под ноготь Джинн.
– Я тебе… вот… – и протянула мешочек.
– Что там?
– Приедешь, открой.
«К…сково, следу…щ… Н…вогиреево»! – от «дымка» во рту – траурная горечь. И глаза щиплет. Отчего-то.
* * *
Лёшка куковал на платформе один. Рюкзак, чемоданчик и футляр. В футляре – я знал – заслуженный «гибсон», присланный тётей из венгерского Дьёря.
– Что, никого ещё?
– Как видишь. Мне пешком ближе всех. Дай петушка! – протянул руку. – Чего смурной?
– Да так. Пройдёт.
– Ну, раз пройдёт, значит, пройдёт.
Залез во внутренний карман потёртой облепленной нашивками и значками стройотрядовской куртки, протянул початую плоскую флягу дагестанского «три звёздочки»:
– Будешь?
– Буду.
Лёшка больше, чем друг. Он брат. Точнее, я бы хотел, чтобы он был братом. Чтобы меня родили не там, где родили, а вместе с ним, в его семье. И был бы я ему тогда младшим братом. Лёшка старше на два года, хоть и учимся в одной группе. У него мама, бабушка, жена-однокурсница на сносях и собака – все друг у друга на головах в малогабаритной двушке в Новогиреево с непрестанно грохочущими под окнами трамваями. У него и от него всегда надёжно и тепло. У меня – мать, отец и я в трёх комнатах в тихом – слышно, как муха пролетает, – подбрюшье за Белорусским вокзалом. У нас всегда скорбно и холодно.
– Давно сидишь?
– Минут десять.
– Чего довольный такой?
– Нежданный расслабон…
– Ну?..
– Война заезжала за Наташкиными конспектами.
– Наташка сама отдать не могла?
– Не знаю, утром сказала – Война приедет, передай ей.
Галка Войнович училась вместе с Лёшкиной женой.
– И чего?..
– Да ничего, нормально всё… – расплылась сытая кошачья Лёшкина физиономия. – Знаешь, что самое прикольное?
– Не…
– Хей, Джонни, ты сел5, – пропел Лёшка. – Её муж привез!
– Да ну!
– Ага. Внизу в машине ждал.
– Долго?
– Что – «долго»? – масляно прищурилась хитрая котовья морда.
– Ждать долго пришлось?
– Я добрый. Оставил ему времени на пару сигарет… Быстро курить вредно, фактор риска по язве желудка.
К противоположной платформе причалила встречная электричка. Постояла, хрумкая компрессорами, застегнула двери и отвалила, открыв взору Таньку Лисенко. Справа и слева от неё красовалось по чемодану.
– Тань, а, Тань! – заорал я, – у тебя чего там в чемоданах?
– Учебники по политэкономии социализма! – отбила пас красавица Танька. И тут же, чуть тише: – Помог бы, Дёмин, балбес.
Поглядев налево-направо, я спрыгнул на пути и несколькими секундами спустя был уже рядом с Танькой.
– Здоров, Танёк! Ну, правда, зачем тебе два чемодана?
– Родители еды нагрузили.
– Запасливая ты…
– А то!
Пока мы с Лисёнком и увесистыми чемоданами плелись в противоположный конец платформы, поднимались на эстакаду, спускались с неё и снова возвращались в начало перрона, к нашей платформе пришвартовалась свежая электричка. Из неё вывалило человек семь, так же как и мы нагруженных чемоданами, авоськами и рюкзаками. Лёшка помахал. «Мешочники», ухватив поклажу, нестройно потянулись по платформе к нему. Я рассмеялся.
– Чего ржёшь? – поинтересовалась Танька.
– Да посмотри на него! Вылитый Колосс Родосский!
– Похоже, все в сборе. Табор уходит в небо! – Юрастый пожал протянутую мной руку. – Наша электричка когда?
– Лёшка знает, – произнёс я, многозначительно вздымая палец к небу. – Он тут местный.
– Через… – Лёхус близоруко вскинул к лицу запястье с новыми «полётовскими» часами – через двенадцать минут, если не врут.
– А ехать сколько? – спросила хрупкая Бабочкина.
– Час двадцать до пересадки. Потом ещё где-то полтора. И автобусом полчаса.
– Херасе… – пробурчал под нос Юрастый.
– Это ж когда мы приедем? – заволновалась Бабочкина. – Ещё поселиться надо. А вдруг все уйдут…
– Лен, не паникуй раньше времени! – Маша Сапожникова достала из сумки тетрадку и что-то в ней внимательно изучала. – Вот, у меня все телефоны: и общий больничный, и главного врача, и общажный. Вчера же сказали в деканате: все предупреждены, будут ждать, на улице не окажемся.
– Ну ладно, Машунь… – Ленка с благодарностью взглянула на подругу. – Ты меня всегда успокаиваешь.
– И ты меня, – Маша взяла Бабочкину под руку.
– Короче! – прорезался командный голос Лёшки. – Сейчас подойдет наш дилижанс. Вещей до и больше, стоянка с гулькин хрен. Применяем разделение труда: Дёмин и я на подаче, Юрастый держит двери, если вдруг что. Азат и Мамед – на приёме чемоданов. Понятно?
– А мы? – в унисон спросили Грязнова с Лисенко.
– А девчонки быстро самыми первыми заходят в вагон и забивают самые лучшие места, пока мы тут грузимся! Лэдиз фёст!6 – рассмеялся я. Лёшка солидно кивнул.
* * *
Из Машкиного магнитофона тихонько пиликала «Маргерита»7. Я прислушался, не понял и с немым вопросом взглянул на Машу, сидевшую через проход.
– Чего, Миш? – спросила она.
– Машунь, а кто это?
– «Массара».
– Что, и они тоже? Думал, только Бони-Эм8…
– Так всё наоборот! Это же массаровская песня, а «Бони» её только перепели.
– Спасибо, Машунь, не знал…
Юрка с Лёшкой играли в очко. Я поначалу примкнул к ним на две партии. Оба раза сдул – картёжник из меня ещё тот, – а теперь просто сидел как мебель, глядя попеременно то на «дипломат» на Юркиных коленях, где разворачивалась очередная баталия, то сквозь запылённое, с неотмываемыми ржавыми пятнами, оконное стекло. Было жарко. Не так давно оборвавшийся дождь, нет чтоб высохнуть, завис над полями белёсым кисельным маревом – от одного его вида между лопатками заструился пот.
– Батя вчера «зáпор»9 девятьсот шестьдесят восьмой из магазина пригнал! – довольно вещал Юрастый.
– Поздравляю! – привстал я с места, протянув руку. – Цвет какой?
– А цвет там всегда один, – куркулём хитро прищурился Юрастый, – бери что дают, или нахуй иди, вот такой и цвет!
– А всё же?! – упорствовал я.
– Белый.
– Долго в очереди стояли? – спросил Лёшка.
– Два года без одного месяца.
– И почём? – поинтересовался я.
– Три семьсот пятьдесят сама машина. А ещё секретки на колёса, чехлы, линолеум на пол, канистру пустую надо, приёмник. Короче, почти три девятьсот.
– А гараж есть? – продолжал облизываться я. Авто было моей несбыточной мечтой. Права мне дали ещё в конце десятого класса – школа была с автоделом, – а водить нечего. И не предвидится.
– Е-е-сть… – протянул Юрка, – мы с отцом ещё два года назад поставили!
– Опробовали машину?
– Только на просёлке.
– Чего так?
– У меня права только мотоциклетные. Отец на нормальную дорогу выезжать не разрешает.
Лёшка сонно зевнул:
– Вот интересно подсчитать. Если мы втроём пить не будем вообще и все деньги вместе в одну кубышку станем складывать, сколько нам времени понадобится, чтобы машину купить…
Меня вопрос поставил в тупик. Вместо того чтобы поржать вместе с Лёшкой и Юрастым, я и взаправду занялся расчётами. Доход мой известен. Повышенная стипендия – пятьдесят рублей, полставки лаборанта на кафедре – сорок без вычетов, а если с вычетами – тридцать два пятьдесят. Итого имеем восемьдесят два рубля пятьдесят копеек в месяц. Делим хотя бы три девятьсот – это если вот брать уродский «за́пор», – на восемьдесят два пятьдесят… В уме я считал бойко, спасибо школе, научили. Получается… получается… сорок семь месяцев с хвостиком. Значит, если я не буду жрать, пить и вообще не буду жить, а стану мумией под стеклом в Пушкинском музее, мне понадобится четыре года, чтобы только купить этого урода! А «жигули», между прочим, вообще семь триста, а «волга» – страшно сказать! – девять пятьсот… И ни в какую очередь просто так на них не запишут, это вам не «за́пор» сраный. А на чёрном рынке, в автокомиссионках, бери и смело умножай все цены на два.
Конечно, через два года я окончу институт, стану настоящим врачом с настоящим дипломом, если не обосрусь, то даже с красным, и тогда мне положат зарплату – поначалу рублей сто или сто десять, плюс дежурства, да, может ещё какие-то коэффициенты добавятся, а потом…