Политическая «платформа» СВР, сформулированная в апреле 1918 г., отражала три основных направления: «Союз ставит своей задачей воссоздание русской государственной власти, воссоединение с Россией насильственно отторгнутых от нее областей и защиту ее от внешних врагов», «задачу воссоединения России Союз рассчитывает осуществить в тесном согласии с союзниками России… задачу воссоздания разложенной ныне русской государственности Союз будет стремиться выполнить в согласии с народной волей, выраженной путем всеобщего и равного голосования… новая власть должна опираться на органы местного самоуправления, а с освобождением русской территории от врага соберет Учредительное Собрание» (16). Для их реализации Союз признавал необходимым «создание армии и образование общегосударственной власти». По существу, СВР отстаивал принципиальные позиции Белого движения, хотя и не исходил из безоговорочного признания военной диктатуры (за что выступали кадеты) и отрицания «народовластия». Будущие деятели СВР считали, правда, что сама «идея» Учредительного Собрания «не должна погибнуть и при первой возможности должна получить осуществление». Но СВР не признавал полномочий прежнего Учредительного Собрания, как «проявившего полную неспособность к государственным делам». В этом было отличие позиции энесов от эсеров, считавших (как позднее это провозглашалось в программе Комуча и в докладах на Уфимском Государственном Совещании), что возобновление работы прежнего Учредительного Собрания необходимо хотя бы с точки зрения его самороспуска с одновременным назначением новых выборов по новому избирательному закону. «Учредительное Собрание не может законодательствовать, а может только утвердить избранную власть», которая должна образоваться «сама собой, путем образования сильной группы лиц, которая и могла бы выделить из себя такую власть» (то есть не исключался и принцип «самопровозглашения»).
СВР признавал типичное для программы Белого движения положение, согласно которому прежний состав Учредительного Собрания «за вычетом членов большевиков и объединившихся с ними членов партии левых эсеров» должен иметь неполную правомочность. «Учитывая все отрицательные стороны, в которых происходили выборы в данное Учредительное Собрание, глубокие изменения, происшедшие с момента выборов в политической обстановке и в самом составе данного Учредительного Собрания», за ним отрицались «функции постоянного законодательного и контрольного органа». Старое Собрание «должно ограничиться санкционированием той власти, которая к этому времени создастся», «созданием государственного аппарата» и «выработкой закона о выборах в новое Учредительное Собрание» (17).
Осуществление полномочий всероссийской власти, выражение российских интересов перед Антантой стало одной из причин создания еще одной коалиционной надпартийной структуры – Всероссийского Национального Центра. Национальный Центр изначально создавался как организация на основе «персонального представительства» и единства в признании программы. Поэтому основное внимание уделялось тем же разработкам будущей политической программы Белого движения, которыми занимался и Совет общественных деятелей. Считалось, что «Национальный Центр в Москве должен… вырабатывать готовые законопроекты… составлять конкретные предложения по вопросам государственного строительства и политики; на Юге же нужно готовиться к практическому разрешению этих вопросов – сначала в местном, затем, может быть, и в общероссийском масштабе». Развернутую оценку ВНЦ дал Челищев, разработавший по поручению Щепкина и Леонтьева проект судебной реформы: «Национальный Центр не ограничивался посылкой офицеров в ряды Добровольческой армии и оказанием последним материальной поддержки, но хотел и политически оплодотворить ведомую борьбу, сформулировать цели борьбы и сконструировать общие положения, которыми должна руководствоваться борющаяся против большевиков власть, организовать себя и жизнь в освобожденных от большевиков местностях». ВНЦ многими признавался в качестве основы будущего «национального правительства», которое должно было составляться не из приверженцев той или иной политической идеологии, не на партийной основе, а на основе защиты общих «национальных интересов».
Как и Правый Центр в начале 1918 г., ВНЦ создавался на основе персонального представительства. Подобный вариант членства, как уже отмечалось, был характерен, например, для масонских лож начала столетия. Но это совершенно не означало, что члены Центров объединялись по причине своей принадлежности к ложам. Представительство было от следующих групп: от «общественных деятелей» – Струве и Белецкий (Белоруссов), «от кадет» – Щепкин, Кишкин, Степанов, Астров, С. Р. Онипко, от группы «Единство» (социал-демократы «плехановского толка») – И.П. Алексинский. «Персонально» в состав ВНЦ входил Савинков. Весьма важное значение имела работа в составе Центра членов Всероссийского Союза юристов, председателем которого был Челищев. Помимо него самого в работе ВНЦ принимали участие профессора гражданского права И. А. Покровский и И.М. Хвостов. По образной оценке одного из участников ВНЦ, весь юридический факультет Московского Университета встал на сторону Белого движения. В отношении верховной власти, предвидя возможность режима единоличной диктатуры, Московский ВНЦ заявил о необходимости «передачи Верховной власти и военного руководства генералу Алексееву как лицу, наиболее авторитетному во всех слоях населения». Московские «представители Держав Согласия» также подтвердили, что «кандидатура генерала Алексеева является для них наиболее желательной». Предполагалось, что ВНЦ сначала «передаст Алексееву Верховное Командование вооруженными силами, а затем, как это только будет технически возможно, облечет его при торжественной обстановке диктаторскими полномочиями».
Показательно, что для самого Алексеева подобное вручение власти было не таким уж и желательным. Очевидно, его угнетала ситуация «выбора вождя» и связанные с этим неизбежные интриги. В одном из писем, сохранившихся в архиве Политотдела Добрармии, он отмечал: «При современном положении дел, при наличности «центров», «групп», друг с другом несогласных… Москва, конечно, явится гнездом интриги и ареною борьбы двух ориентаций. Преобладание будет переходить то к одной, то к другой группе, будет выдвигаться то та, то другая кандидатура (Алексеев, Гурко, Болдырев и т. д.). Выразив раз свое согласие, поставив свои условия, я не втянусь, однако, в ход интриги… я ничего не искал и не ищу лично для себя. Найден другой – достойнейший – ему и книги в руки, а я ухожу в частную жизнь (пора) или остаюсь при Добрармии, ставя целью развитие ее до пределов, отвечающих общегосударственным задачам. Словом, готовый делать дело, я уклоняюсь от излюбленной интриги, борьбы «центров» и «групп»…» (18).
Персональный состав лидеров ВНЦ должен был подчеркивать политическую значимость организации. Формальным главой Центра был кадетский «патриарх» Д. Н. Шипов, «человек очень крупного нравственного авторитета», которого «уважали люди, политически с ним весьма несогласные». Фактическими руководителями ВНЦ стали бывший московский городской голова Н.И. Астров и представитель торгово-промышленной группы М.М. Федоров. Оба они позднее вошли в состав Особого Совещания при Главкоме ВСЮР, став наиболее влиятельными его участниками, по существу, руководителями деникинского правительства. Контактысбелым Югомдо осени 1918 г. вели полковник Лебедев, А. А. Лодыженский и Белецкий (Белорусов) (19).
С июня 1918 г. ВНЦ и СВР при участии представителей правых приступили к разработке единого для всего московского подполья проекта «конструкции всероссийской власти», который в ближайшем будущем осуществился бы в одном из регионов антибольшевистской России. Этот «Московский» проект был составлен, по воспоминаниям Астрова, «в маленькой конспиративной квартире, в одном из переулков на Плющихе». Разногласия, имевшиеся между Национальным Центром, ЦК кадетской партии и Союзом Возрождения России, в основном касались трех главных вопросов государственного строительства, характерных в 1918 г. как для антибольшевистской Москвы, так и для других регионов: во-первых, форма власти – единоличная, близкая по своим полномочиям к военной, диктатура или коллегиальная, коалиционная по составу, Директория; во-вторых, отношение к возникшим на территории бывшей Империи «государственным образованиям» и, в-третьих, отношение к полномочиям «разогнанного большевиками» Учредительного Собрания. Во внешнеполитическом курсе принципиально важным был вопрос об «ориентации»: «германской» или «союзнической».
Суть московской «модели власти» образца 1918 г. не сводилась первоначально к безусловному признанию «директориального принципа». Идея «военной диктатуры», ставшая развитием идей сторонников генерала Корнилова еще в 1917 г., была, по свидетельству Астрова, «без споров и сомнений… принята всеми военными организациями и организациями, в которые входили в подавляющем числе правые элементы». ЦК кадетской партии «после ожесточенных прений в многочисленных заседаниях, происходивших в Москве на разных квартирах, большинством голосов признал необходимость военной диктатуры как временной преходящей меры… Национальный Центр без колебаний стал на точку зрения полного и безоговорочного признания необходимости на время борьбы с большевиками – военной диктатуры».
Тем не менее нельзя было игнорировать и мнения СВР: «В процессе столкновения двух идей в Союзе Возрождения возникла компромиссная формула Директории из трех (ранее пяти) лиц. Тут же, на заседаниях Союза Возрождения России, со всей отчетливостью была сформулирована так называемая демократическая точка зрения на образование власти: сговор, соглашение возникших новообразований, партий, общественных организаций и объединений местных самоуправлений, – создание путем этого сговора коллегиального органа верховной власти, в подчинении у которой должно находиться военное командование». Главное, на чем сходились и СВР и ВНЦ, было признание того, «чтобы разрозненные доселе действия в стране происходили в одном общем согласованном плане».