Он ехал из Литвы обычным туристическим рейсом. По хорошей европейской дороге, которая, кстати, ничуть не лучше, чем магистрали Беларуси.
И думал… думал… думал.
Он ничуть не сомневался в том, что ни Литва, ни Польша — не помогает им просто так. Все они — хотят территорию Беларуси. Все они — хотят возврата назад. Польша — хочет восстановления Речи Посполитой, в которой будет и Беларусь. Литва, маленькая и небогатая страна — хочет восстановить ВКЛ, Великое княжество литовское. Государство Ягеллонов… сама по себе идея неплохая, потому что Беларусь нуждается в прямом выходе к морю, к Балтике. Но вот в чем засада… почему то литовцы, в государстве которых не насчитывается и трёх миллионов человек, хотят присоединить к себе десятимиллионную Беларусь. Почему то литовцы считают само собой разумеющимся, что столица объединённого государства должна находиться в Вильно (Вильнюсе), но не в Минске. А почему, собственно? Почему — трехмиллионная страна присоединяет десятимиллионную, а не наоборот? Почему страна, в которой нет вообще никакого производства, в которой треть бюджета — это евродотации — присоединяет к себе страну, в которой и сельское хозяйство в порядке, и производство есть, и какое! Металлургия — один завод в Жлобине выдаёт три миллиона тонн готовой продукции, причём большая часть на экспорт. Нефтепереработка — два нефтеперерабатывающих завода, нефтехимия. Калийные удобрения. Машиностроение — Беларусь сама производит грузовики, тракторы, тепловозы, автобусы, троллейбусы, карьерные самосвалы. Есть несколько сборочных производств легковых автомобилей. Что из всего из этого делает Литва? Да ничего! А ведь в Беларуси и сельское хозяйство в порядке, оно производит намного больше, чем нужно республике. Белорусские продукты питания, особенно молочка — это экспортный товар. А Литве — просто нечего предложить Беларуси кроме выхода к морю и порта Каунас, который, кстати, строили при СССР — сама Литва ничего не построила.
Так почему же Беларусь должна присоединяться к Литве — неужели ради Шенгена? Не слишком ли дёшево мы продаёмся — за листочек бумажки, чтобы ездить, на пана працювать?
Тьфу, б…
Польша ничуть не лучше — едва ли не хуже. Он потом поговорил с этим Янисом… литовским националистом, с гордостью говорящим о том, что его дед был в Лесных братьях. Как говорится, хочешь узнать о человеке — спроси его соседей. Как только речь заходила о Польше — Янис буквально вспыхивал. По его словам, поляки хуже русских, потому что живущие в Литве русские говорят, что они живут на литовской земле, а поляки говорят, что они живут на своей земле, то есть не на литовской. Янис говорил, что у поляков в Литве — есть и поддержка со стороны Польши, и какие-то подпольные боевые отряды, в которые записывается молодёжь. Говорил он и о том, что когда литовцы говорят против русских, поляки подпевают, но стоит заговорить по-другому… какой-то парень имел конфликт с поляками и пропал без вести. И что — пускать поляков к себе в дом?
Тогда как правильно? Как сделать так, чтобы сохранить страну, но добиться, наконец, и демократии, и процветания в свободном и равном Европейском содружестве наций? Сколько веков — белорусы были под кем-то — то под литовцами, то под поляками, то под русскими. Неужели революцию надо делать для того, чтобы — опять?
Ответа у него — не было…
Автобус — останавливался прямо у рынка — чтобы не ходить далеко. Он вышел из автобуса — то ли челнок, то ли студент, приехавший в Польше по карте поляка — которая, в общем-то, есть маленькое предательство своей страны. Огляделся… его никто не встречал, не было написано на картонках его имя.
Делать было нечего — и он, помня о приказе «к вам подойдут», какое-то время стоял на месте, где останавливается автобус, потом — пошёл на рынок…
Рынок — его удивил. Количество откровенно дешёвого барахла — зашкаливало за всякие рамки. Закупались тут поляки, торговали тоже поляки — а вот среди грузчиков слышалась то украинская, то белорусская речь.
Он подошёл к одному из мест, для вида посмотрел штаны
— Китай?
— Молдова — сказал продавец — вудку брать будешь?
— Чего?
— Водку. Недорого отдам. Сигареты тоже есть.
— А… нет, не требуется.
— Видишь, вон ту кавярню?
Поляк — использовал понятие «кавярня», кофейня, для обозначения совсем не придорожной кофейни, а целого магазина тире придорожной гостиницы. Видимо, хозяин этого места — разбогател на русских перегонщиках машин, которых тут было «багато», а затем — просто расширил стоянку и это место — стало привлекательным и для дальнобойщиков. Конечно, далеко не все дальнобои остановятся тут, когда белорусская граница недалёко, и там не действуют правилам ЕС по предельной норме пребывания водителя за рулём[6]. Но некоторые — все же останавливаются, потому что проверить могут и на границе. Плюс ещё туристы — после того, как закрыли пути через Украину, через Беларусь едет намного больше. Именно для этого — хозяин повесил большую вывеску на русском языке и добавил внизу — здесь говорят по-русски.
— Да
— Её держит национальный предатель. Видишь, вывеска висит, на мове Суворова. Надо разобраться.
— Это как?
— Посмотри в бардачке
Он открыл бардачок — и достал старый штык-нож в ножнах, неудобный, длинный — но убойный. Сделанный тогда, когда нож был нужен не для резки колючей проволоки
— Мне бы пистолет.
— Пистолет не нужен. Много шума.
…
— Сделаешь, жду тебя здесь…
— Ты цо сделал, курва! — польский куратор уже попытался разобраться с ним на кулаках, но не получилось, и теперь они стояли друг против друга, а за их спинами — стояли «свои», с одной стороны поляки, с другой — белорусы, украинцы, русские
— То, что ты сказал!
— Я тебе сказал, надо москаля вбить. А не хозяина!
— Ты же сказал, что хозяин — национальный предатель. Повесил на польской земле вывеску на мове Суворова
— Он поляк!
— И что?
— Ты чем думаешь, дупой? Он поляк. Поляков нельзя убивать. Надо было убить кого-то из клиентов. А ты что сделал?
Спасибо, друг… — хладнокровно подумал он — хотя ты и не друг совсем. Спасибо за ещё один урок прикладного национализма. Оказывается, своего нельзя убивать, даже если он и национальный предатель. Вот это — урок. А мы то — готовы друг друга в сортире утопить, за то что один лукашист, а второй — змагар.
Вот так — так… Спасибо.
Несколько лет спустя. Наш человек в Минске. Беларусь, Минский район, Посёлок Юхновичи11 мая 20*** года. Чужой среди своих
Говорят, один умный еврей сказал, что все относительно. Это был Зигмунд Фрейд, отец современного психоанализа. Что ж, переехав в Беларусь — я смог убедится в его правоте. Здесь действительно — все относительно…
Мой новый дом находился в Юхновичах. Я купил его по ипотечному кредиту, который выдал мне белорусский филиал Газпромбанка. Ипотечный кредит был на двадцать лет и по немыслимой для России ставке в один процент годовых — но его всё равно надо будет платить. И все равно — по такой ставке мне кредит не выдадут не то что в России — но и почти нигде в мире.
Это — часть платы. Своего рода мотивация — в американских взаимных фондах приглашая управляющего, тоже требуют, чтобы он вложил часть своих денег в паи того фонда, которым он будет управлять. И в американских компаниях — жалование огромное только на бумаге, на самом деле, чем выше должность, тем большая часть жалования выдаётся не деньгами, а акциями, которые депонируются на счёте компании, на условиях, оговорённых трудовым договором. Хорошо управляешь, инвесторы довольны — акции растут в цене. Плохо управляешь… и твои акции так же обесцениваются. Очень хорошая практика, надо бы в Газпроме внедрить. Мало кто помнит, что году то ли в 2007 то ли в 2008 — он на несколько часов стал самой дорогой компанией в мире по капитализации. Прошли те времена.
Я — тоже своего рода… управляющий.
Биография моя довольно замысловата. Отслужил в армии, срочка — в горячей точке, в злокозненной Чечне. Чудом остался жив. По примеру отца поступил в органы госбезопасности — в академию ФСБ РФ. В девяностые годы — выбор далеко не однозначный. Закончил её в девяносто девятом, встал вопрос — что делать. В академии ФСБ я увлёкся психологией и политологией, участвовал в научных работах по изучению феномена «толпы», её образования и возможности управления ею. У отца были связи — и я вошёл вместе с ним в небольшую тогда партию Единая Россия и в предвыборный штаб малоизвестного тогда кандидата, Владимира Владимировича Путина. Бывшего директора ФСБ, выходца из Ленинграда.
И, как потом оказалось, не прогадал. Хотя и тут все… относительно.
В две тысячи третьем — ушёл на пенсию мой научный руководитель в академии ФСБ, Владимир Борисович. И он, специалист по поведенческим наукам и психологии толпы — нашёл довольно необычную сферу применения своим талантам. Фондовый рынок. Ведь, в конце концов, инвесторы и спекулянты на фондовом рынке — суть та же толпа, которой движет жадность и стадное чувство. А в те благословенные времена — фондовый рынок рос за год в разы, а отдельные акции — могли показать прирост в пятьсот и более процентов за год. Сбербанк (он тогда «тяжёлым» был, это потом его раздробили) — прошагал путь от нескольких тысяч рублей за акцию до более чем ста тысяч — то есть на порядок. На Сбербанке привилегированном — заработок был ещё больше, плюс — тогда усиленно спекулировали на акциях РАО ЕЭС (псевдоним «Райка»), его тогда ещё не ликвидировал Чубайс. Так, используя научные наработки, прогнозируя, когда заходить и когда выходить — я за несколько лет стал богатым человеком. И — выскочил из рынка на двух тысячах ста по РТС — до того, как он рухнул до семисот, по-моему, в самый острый момент кризиса 2008 года.
Как шутят трейдеры: нет уверенности в завтрашнем дне, где оно будет — завтрашнее дно.