Верно сказал мне рыцарь Трампедах: предместий почти не осталось. Несколько понурых домишек перстами торчали среди пожарища. Что ж, оно и понятно, первое дело осадившего — пустить горящую паклю в деревянные трущобы перед стеной.
Я смотрел и смотрел в речные воды, и вдруг, как из зеркала, глянуло оттуда человечье лицо с выпученными глазами. Мимо плавно, как в похоронной процессии, протащило утопленника. Раскинув руки, он плыл по течению туда, к чудским берегам.
Я улучил момент и поговорил с кривым Антсом. Кривой Антс, крепкий белоголовый эстонец, заметно припадал на одну ногу.
— Антс, — сказал я, — куда ты вчера ездил ночью? — И положил ему в руку тяжёлый голландский флорин.
— Avtüma…[3] — пробормотал эстонец.
Я дал ему ещё одну монету.
— Я знаю, куда ты ездил, иначе как бы я мог перехватить тебя по дороге. Ты помнишь меня, Антс?
— Нет, господин. — Он прижал кулаки к груди.
— Я наведывался в город прошлым летом.
— Нет, господин, — снова сказал он.
— Кого ты возил этой ночью?
— Не знаю, хозяин велел.
— Так открой хоть, куда возил.
— Не знаю. — Он посмотрел на меня сумрачно и протянул обратно монеты.
— Оставь себе деньги, — сказал я. — Жалко, что ты не запомнил меня, но я хорошо тебя помню.
Помедлив, я добавил:
— И помню дочь твою Анну.
Но тот угрюмо молчал, глядя в пол.
Все обращают внимание на пышный плащ де Эспина, в Дерпте отвыкли от ярких одежд, а мой пурпуэн, шитый по мушкетёрской моде, не давал покоя даже миланским щёголям.
Молодой красавец поляк в синем кунтуше и лихо посаженной шапке с малиновым пером остановился посреди улицы чуть ли не разинув рот.
Я сделал вид, что не замечаю любопытства. Путь мой лежал к монастырю святой Катарины. Поляк не сводил с меня взора и произнёс довольно громко:
— Хе-хе!
— Что вам угодно? — спросил я.
Лицо поляка пылало странным негодованием.
— Бьюсь об заклад, что вы протестант! — заявил он и картинно положил руку на эфес сабли.
Я молча прошёл мимо.
— Кому, как не протестанту, носить чёрное с золотом! — крикнул поляк вдогонку.
Я обернулся.
— Вы ошибаетесь, сударь. Этот плащ подарен мне герцогом де Эспина, который, как вам известно, является рьяным католиком.
— А откуда это должно быть мне известно? — задиристо спросил поляк.
— Кроме того, протестанты не носят таких богатых одежд. Вы, сударь, католик?
— Я шляхтич, милейший, шляхтич Анджей Кавалек, да будет вам известно! И никому не позволю себя задевать!
«Задира, — подумал я. — Chercheur de noises[4], так сказать».
— А эта сабля, — добавил воинственный шляхтич, — подарена мне графом Замойским, да будет вам известно, пан!
— Любопытно, — сказал я. — Вы, верно, ловко рубитесь?
— Отменно, пан, отменно! — заверил поляк.
— Я, к сожалению, плохо владею саблей, — сказал я, — не могли бы вы меня подучить?
Он несколько растерялся, и пыл его приугас.
— Очень прошу вас, сударь, поучите меня на саблях, — кротко попросил я, — один немец вызвал меня на дуэль как раз на саблях. Не знаю, что делать, я почти не знаком с приёмами.
— Немец? — воскликнул поляк, внезапно сделавшись моим сторонником. — Что немцы, что шведы, они не годятся для сабельного боя!
— Но похоже, ваш нынешний король из шведов, — заметил я так же кротко.
Кавалек слегка замешался, но вышел из положения:
— Польский король прежде всего поляк!
— Согласен, сударь, согласен. Так как же насчёт сабель? Если вы не хотите даром, я готов возместить…
— Чепуха! — сказал юный Кавалек. — Я научу вас в два счёта! Я знаю такой отбив, что сабля летит на пять сажень в сторону!
— Когда же вы сможете преподать мне урок?
— В любое время, пан.
— Я остановился в доме у рыцаря Трампедаха.
— Трампедаха?
— Да, да. Так, кажется, его называют.
— Гм… — Кавалек словно бы удивился. — В таком случае я вас нынче увижу. Вечером я наведаюсь к Трампедаху.
Вот как, подумал я. Значит, находятся общие дела у католиков и протестантов, если бравый шляхтич Кавалек навещает ливонского рыцаря Трампедаха.
Что-то беспокоит меня, беспокоит. Внезапно останавливаюсь, замираю. То лицо, проплывшее мимо под мутным стеклом Эмбаха, ведь это лицо знакомого человека! Конечно, я не пошёл тогда вслед за утопленником и не собирался тащить его на сушу, но теперь с внезапной ясностью понял, что лицо мне знакомо, но чьё же оно и может ли быть такое? Приехать в далёкий город, сойти к реке и увидать мертвеца, с которым, быть может, когда-то знался. Вот странно…
Моё внимание привлекла доска магистрата. Это нововведение я встречал в других городах, но никак не ожидал, что афиши печатают в нищем Дерпте. Я прочитал постановления.
«Согласно “Регламенту об одежде” предписано эстонскому населению города носить крестьянское платье. Лодочник же Тийит, по кличке Корявый, явился на городскую площадь в шляпе, плаще и башмаках с железными пряжками. Немедля же был изловлен городской стражей и наказан битьём батогами. Напоминается посему, что всякое нарушение “Регламента” будет строго караться властями вплоть до сожжения неугодной одежды и наказания виновных батогами».
«Объявлено от лица епископата, что выявление ведьм и слуг Сатаны отныне будет вознаграждаться не частью имущества наказуемых, а единовременным поощрением в зависимости от рвения слуги божьего, и к тому сообщается ещё, что на сей день не выявлено ещё в дьявольской армии 52 тысячи князей, графов и маркизов, а также 5 405 928 простых чертенят».
«Дошло до магистрата, что некие мастера Большой гильдии участвуют в постройке вредоносных “бургов”, укреплений беглых в лесу, получая за это плату. Сообщается к тому, что буде любой мастер замечен в подобном или потворствовании беглым советами и наукой, а пуще того вредной продажей железа или оружия, немедля подлежит он исключению из гильдии без права возвратиться в будущем».
«Особая вредность видится магистрату в жжении костров на Иоганновых забавах. Таких появляется многое множество, от них загораются постройки. Посему сделать постановление: костры самовольно не жечь, а только по воле самого бургомистра. Распутство в ночь Иоганна не дозволяется, ибо обычай сей древний и языческий, а предписывается горожанам достойное поведение с тушением свечек в окне не позже двух пополуночи».
Лицо Трампедаха словно резано из слоновой кости. Если поместить это лицо в рыцарский шлем и приоткрыть забрало, на вас глянут глаза кастильского воина с картины испанского живописца. Но истинное рыцарство уже отошло. Все мы со смехом читаем роман господина Мигеля де Сервантеса, а полный латный костюм увидишь теперь разве что в замке.
Но Гуго Трампедах ещё зовёт себя рыцарем, на обед несут ему кабанью голову, а под верхней скатертью приготовлены две смены, как во время пиров великих магистратов. За обедом Гуго Трампедах восседает в железном нагруднике. Голос его звучит сухо под дубовым сводом каминной.
— И не было ни одного воителя, кто бы взял Пфальцграфенштайн.
— Неправильно осаждали! — горячится неугомонный шляхтич Кавалек. — Надо было вести плавучий мост!
— Мой юный друг, — Трампедах снисходительно улыбается, — замок окружён подводными скалами, так выбирали место.
— Я бы взял этот замок! — восклицает Кавалек.
— Сначала удержите Дерпт. — Трампедах улыбается снова. — Три года назад его уже брали шведы. Когда город был во власти ордена, здесь жили спокойно сотнями лет. Не шведов бы вам задирать.
— Польский король знает, с кем воевать!
— Он всего-навсего сводит счёты с дядей. Посмотрите разумно, мой друг, какая вам польза от Дерпта? Дают ли доход фольварки, прибывают ли колонисты? Я вам так скажу, эти земли чинят только убыток. Воюете без конца, а хозяйства нет.
— Воевать более достойное занятие, чем вести хозяйство! — гордо сказал Кавалек.
— Ну, это для вас. А каково королю Сигизмунду? Казна пустая. А если бы вы заключили союз с ливонским рыцарством, дело пошло бы иначе. Мы можем дать тысячи искусных воинов, не говоря уж о хлебе и рыбе.
— Искусных воинов? — Кавалек картинно схватился за живот. — Вот они, ваши искусные воины! Леман не умеет держать копьё, вчера чуть не выбил мне глаз, проезжая мимо!
— Леман и весь отряд Замойского из Саксонии, — недовольно возразил Трампедах. — Я говорю о ливонских рыцарях.
— Да что вы заладили: «Рыцари, рыцари»! Били мы рыцарей при Грюнвальде!
— Однако пора приниматься за жаркое, — пробормотал Трампедах, кинув на меня быстрый взгляд.
— Я готов вызвать любого рыцаря на саблях! — Щёки Кавалека пылали, и редкие пшеничные усы торчали из верхней губы, как щётка.
Трампедах поморщился.
— Сабля это не оружие, — сказал он. — Рыцарь бился на топорах, а теперь предпочитает шпагу.
— Тьфу, иголка! — сказал Кавалек.
— Однако наш гость наверняка подтвердит, что во Франции предпочитают шпагу, — заметил Трампедах.
— Не только во Франции, но и в Испании, — согласился я. — Шпага более изящна, она не делает грубого следа, оставляет лишь ранку, даже если проткнуть насквозь. Впрочем, если возьмёте германский спадон, то им можно порядочно изуродовать.
— А как же вы говорили про сабли? — спросил Кавалек. — Вас вызвали на саблях!
— Ну, это редкий случай, попался кавалерийский забияка. Я действительно опасаюсь сабли. На саблях вызывают, когда непременно надо покалечить.
— Да, уж если полоснёшь… — Кавалек провёл ладонью по усам. — А из-за чего же вызывают во Франции на дуэль? — В глазах его светилось детское любопытство.
— Да решительно из-за всего. Положим, на вас необычная одежда. Так могут вызвать из-за одежды. Любой пустяк годится. Если за вами нет пары дуэлей, то в свете успеха не видать.
— Я уже три раза дрался! — восторженно закричал Кавалек.
— Но больше всего, разумеется, из-за дам. Многие поклоняются известным дамам, носят ленты определённых цветов. Да и много других поводов.