еские повадки, мальчишеские умения, мальчишеские игры.
Тренировочный костюм необычайно подходил для решения этих задач. Он был «практичного» темно-синего или черного цвета и состоял из простой майки с длинным рукавом и тряпичных штанов (собственно, они-то и назывались «трениками»). Мне особенно нравились широкие резиночки на запястьях и щиколотках.
В тренировочном костюме, безусловно, было что-то «мальчишеское». Женские брюки тогда еще не считались «приличной одеждой». Женщина в брюках была карикатурным образом. Я помню одну такую картинку в журнале «Крокодил»: там была нарисована пара в брюках-клеш и с длинными волосами – как отличить девушку от парня, если смотреть со спины? Ха-ха-ха!
Какие после этого могут быть брюки?
А тут вполне «допустимые» с моральной точки зрения тренировочные штаны. Это ж какая свобода движений!
Нет, в таких выражениях я, конечно, не думала. Я просто думала, что человек в тренировочном костюме больше похож на мальчишку, чем человек, у которого такого костюма нет. Я представляла, как положу в задний карман штанов маленький складной ножик и спичечный коробок. Научусь разводить костер и лазить по деревьям. А еще плевать сквозь зубы и свистеть. И тогда они не посмеют не признать меня за «своего»…
Наверное, можно довольно точно определить источники, на основе которых я конструировала образ «девчушки с мальчишеским характером». Эти источники по преимуществу были литературными. И многие – довоенными. В них увлекательно описывалось, как мальчишки лазили по деревьям и разоряли гнезда (они лазили за птичьими яйцами). И носили в карманах рогатки. Лазанье по деревьям и стрельба из рогатки символизировали «вольную жизнь» и «удаль».
Но я не желала рассматривать разорение гнезд и расстрел воробьев в качестве составляющих мальчишеского образа. И если уж начистоту, то я никогда не видела, как лазят по деревьям. Рядом с домом, в который мы переехали из коммунальной квартиры, росли четыре старые кривоватые яблони. Но как по ним можно лазить? Забрался на нижнюю ветку, прижался к стволу – и сидишь…
Но зачем придираться к мелочам? Да и кто бы это стал делать? Мой папа работал тогда в школе-интернате, то есть с утра до вечера, а иногда и по ночам. Моя мама, воспитатель детского сада, по ночам не трудилась, но все равно работала очень много и иногда в две смены, то есть тоже с утра до вечера. И они не имели возможности вникать в такие детали.
Иными словами, мне нужен был тренировочный костюм – просто ужасно нужен.
К лету тренировочные костюмы были уже почти у всех. Так мне по крайней мере казалось. В пионерский лагерь все взяли с собой тренировочные костюмы.
А у меня его не было…
Тем летом я поехала в «папин» лагерь. Обычно я ездила в «мамин» лагерь. А в этот – единственный – раз меня послали в один лагерь с папой. Папа работал воспитателем в первом (самом старшем) отряде. Пересекались мы с ним, прямо скажем, не часто. Так что меня воспитывали пионерская организация, тетенька из кружка «Живой уголок», дяденька из кружка, где выпиливали лобзиком из фанеры, и пять очень вредных девочек, с которыми нас поселили в одной палате. Но чаще всего я, как Буратино, воспитывалась сама.
Посреди смены я получила посылку. От мамы. Это само по себе уже было событием: до того я ни от кого даже писем не получала. А уж посылок тем более. Я забежала в палату – а там на кровати ящик. Я над ним повозилась, крышка как-то открылась – и… первое, что я увидела, были те самые резиночки. Они приветливо выглядывали из-под пакета с конфетками и были веселенького розового цвета. Резиночки! Это он! Желанный мой, тренировочный! Я разворошила посылку – костюм лежал на самом дне. Я не могла поверить случившемуся счастью. Я решила, что сразу надену костюм. Почему я должна откладывать? До обеда еще полчаса. Я успею в нем погулять. Любимый мой, тренировочный!
Я была легкой от счастья, я едва касалась земли. Я обошла вокруг корпуса, обошла маленький домик, где был «Живой уголок», и свернула в аллею, обсаженную кустами желтой акации.
По дорожке, усыпанной гравием, мне навстречу шел папа. Мы с ним, как я уже говорила, редко пересекались. Но если уж пересекались, то радовались друг другу. А сейчас, взглянув на меня, папа изменился в лице и скомандовал: «Быстро в отряд – и переодеться! С ума сошла – в пижаме разгуливать!»
Мир дрогнул и тут же утратил праздничную легкость…
И кто же это пошел на такой ужасный обман – приделал к пижаме резиночки, которые по всем правилам принадлежали тренировочному костюму?..
…Осенью мне купили «нормальный» тренировочный костюм.
Пары месяцев не прошло, как у него растянулся ворот, а штаны на коленках обвисли.
Мама, как ни странно, не возражала против тренировочного костюма, хотя он явно соответствовал «моде». А мама не раз говорила: «Нечего гнаться за модой!» С точки зрения мамы, мода была врагом – и экономной жизни, и чего-то еще (возможно, ее личным врагом).
Но тренировочный костюм, видимо, отвечал маминым представлениям о правильной одежде.
Одежда должна быть:
а) практичной;
б) гигиеничной.
А «идет» она человеку или «не идет», воспринималось как сопутствующее обстоятельство.
Что такое практичная одежда? Это значит: немаркая, прочная и по размеру немного больше, чем надо (то есть «с запасом»). Поэтому: в начале учебного года школьное платье всегда намного длиннее, чем нужно (даже притом что его «подогнули» – естественно, не отрезая ни сантиметра). И пальто при покупке должно на тебе немножко болтаться. И цвет у него должен быть соответствующим.
Школьная форма была воплощением практичности: коричневое платье, а поверх него – черный фартук. Бабушка называла фартук исключительно «передником» (передняя часть одежды – это и защита платья, и его украшение). Фартук покупался отдельно и стоил дешевле платья. В школьной форме еще и последовательно реализовывался принцип заменяемости отдельных элементов: накладной воротничок, накладные манжеты. На рукава, чтобы не протирались в локтях, надеваются черные сатиновые нарукавники.
Что значит «гигиеничность», объяснить сложнее. Это что-то такое, что не вредит здоровью. Зимнее пальто гигиеничнее шубы. Почему? Шуба тяжелее. Значит, стесняет движения в большей степени, чем пальто. А ребенку, сказал Макаренко, нужно двигаться как можно больше. В том числе и зимой. И доктор Спок так сказал.
(Этот американский доктор каким-то образом умудрился внедрить свою совершенно американскую книгу в наши советские семьи во время непродолжительной хрущевской оттепели. И авторитет его не пострадал даже во время холодной войны.)
К тому же шуба дороже. Она, конечно, медленнее изнашивается. Но ребенок ведь быстро растет. А пальто можно перелицевать. Вот кто-то там перелицевал свое пальто (то есть, попросту говоря, вывернул наизнанку и заново сшил все части), и оно стало как новое…
Но иногда возникали проблемы, когда практичность и гигиеничность вступали в жесткую схватку. Взять, к примеру, резиновые сапоги.
Резиновые сапоги появились на свет несколько позже меня. Что означают слова «в мире не существует резиновых сапог»? Это значит, что ты носишь ботинки с галошами. Галоши из толстой черной резины с байковой обшивкой внутри надевались на ботинки или на валенки и главным их назначением было противодействовать одной из самых распространенных опасностей, грозившей в то время детям, – «промочить ноги». Мама ужасно боялась, что мы с братом промочим ноги. Мамину точку зрения разделяло подавляющее большинство других мам. Но мама не просто боялась, что «ребенок промочит ноги». Ее страх можно было легко отнести к «нервной почве». Поэтому я и мой брат почти всегда носили ботинки с галошами – после дождя, во время дождя и если дождь только ожидается.
По радио часто передавали песенку «Купила мама Леше отличные галоши»– о том, как Леша в новых галошах отправился на прогулку, встретил там «босую» кошку и так сильно ее пожалел, что подарил ей свои галоши: «галоши настоящие, красивые, блестящие»(муз. А. Островского, сл. З. Петровой). Считалось, что это юмор и все должны помирать со смеху от Лешиного поведения. Но я уже тогда подозревала, что Леша совершил этот поступок не в силу детской наивности (граничащей с идиотизмом), а с целью избавиться от своих «красивых» галош. Потому что ничего «отличного» в галошах (кроме рифмы «Леше – галоши») не было и быть не могло. А что плохого в галошах, можно было понять только вдруг оказавшись на улице в ботинках без галош. В первый момент казалось, что ноги твои вот-вот оторвутся от земли и ты взлетишь. Ботинки без галош были чудесно, восхитительно легкими. Но чаще тебе приходилось испытывать двойственное чувство: галоши были так устроены, что одна из них время от времени слетала – почему-то только одна. Такому поведению галоши пытались препятствовать – в носок подкладывали ватку или бумажку, но она все равно слетала. И вот одна нога твоя вдруг оказывается поразительно легкой, а вторая по-прежнему волочится, как в колодке.
Если бы неудобства, связанные с галошами, этим исчерпывались! Но галоши еще и оказывались причиной семейных раздоров.
Воскресенье. Папа в кои-то веки дома. И мы всей семьей собираемся ехать гулять в парк Сокольники. Мама, естественно, считает, что дети должны быть в галошах: начало апреля, земля сырая, ботинки сразу промокнут.
Мы выходим на улицу.
Папа окидывает нас взглядом и спрашивает с отвращением:
– Что это за уродство?
Он имеет в виду галоши. Папа очень чувствителен к эстетическим проявлениям жизни.
Мама хмурится и говорит про лужи и мокрые ноги.
– Какие лужи? – взвивается папа. – На улице солнце! А в парке – дорожки. Нормальные люди ходят без всяких галош.
– Ты считаешь, что дети во время прогулки должны ходить по дорожкам?.. – возражает упрямая мама.
На прогулке дети должны активно двигаться. Нельзя заставлять их думать о том, что они могут испачкаться или наступят в лужу. Такую возможность нужно просто предусмотреть. Об этом мама читала в книге доктора Спока. И разве не папа подарил маме эту книгу? Но если доктора Спока мало, то Макаренко тоже…