вечивающих багрянцем заката, — лишь редко-редко порадует ухо похожий на откашливание «хорк» тянущего вальдшнепа. Обезрыбели и подмосковные реки, такие, как Клязьма, Ока, Пахра, многие озера.
Но честные охотники и рыболовы в том нисколько не виноваты. Пятьдесят, сто, двести охотников не наносят животному миру такого урона, как один браконьер. Если на то пошло, охотники и рыболовы не только не вредят природе, а зачастую помогают ей.
В Плещеевом озере ежегодно вылавливают многие тонны плотвы и удочками и артельными сетями. Но если бы ее не вылавливали в таком количестве, плотва при ее чудовищной плодовитости так перенаселила бы озеро, что в нем нарушился бы кислородный обмен.
Но в последние годы ослабла охрана озера, распоясавшиеся «глушители» и любители острожного боя приметно обеднили рыбой озеро.
В пору гитлеровской оккупации Курщины, когда там замерла охотничья жизнь, расплодившиеся в огромном количестве зайцы напрочь объедали, сводили на нет великолепные фруктовые сады Суджанского и других районов. Жирные, разъевшиеся, непуганые, растекались они по садам и острыми, как зубья пилы, резцами впивались в беззащитную мякоть деревьев.
После изгнания гитлеровцев охотники объявили беспощадную войну обнаглевшему зайчиному племени, но перестарались, забыли об охраняющем каждое животное законе, и зайцы были истреблены почти подчистую.
Настоящий охотник добр. Да и как может он не быть добрым, если он, как свое, родное, знает мудрую жизнь природы, знает лес, поле, болото, озеро, реку со всеми их обитателями.
Недаром такие удивительные природолюбы, как Тургенев, Некрасов, Толстой, Пришвин, были охотниками. Охотнику его добыча дается трудом, терпением, борьбой. Убивая зверя, птицу или рыбу, охотник уважает в них противника, наделенного средствами борьбы, защиты, сопротивления. Но он не бьет птицу, сидящую на яйцах или кормящую птенцов, ни одну самку не тронет он в период воспроизводства звериного рода. Браконьер ни с чем этим не считается. Он стреляет уток-самок весной, бьет маток на тетеревиных и глухариных токах, разоряет гнезда водоплавающих птиц, истребляет птиц в период линьки.
Браконьерство — это насилие над жизнью, это презрение к мудрым законам, управляющим жизнью природы; браконьерство — это худший вид паразитизма: человек хочет малой ценой, а то и вовсе задаром взять то, за что следует платить усилием, борьбой, иной раз маленьким подвигом. Браконьерство всех видов, и корыстное и бескорыстное, растлевает душу. Браконьер-охотник, как правило, становится дурным человеком во всем, ибо алчное, паразитарное, грубо потребительское отношение к природе распространяется у него и на общественную жизнь.
Браконьерство (я подразумеваю под ним не только хищническое, но и всякое неразумное, неправильное поведение в природе, равно в животном или в растительном мире) неизбежно портит человека. Возьмем хотя бы случай, о котором мы уже говорили.
Беда ль, коли юный, начинающий охотник сшибет для пробы малиновку, пеночку или другую пичужку, скромно и доверчиво славящую весну на ветке клейковатой вербы в пуховках, похожих на заячьи хвостики? Беда. Он убил незащищенную поэзию жизни. Погасив этот голосок, он и в себе погасил что-то важное, доброе.
Сейчас все больше и больше подростков и юношей вовлекается в благородное дело охоты. И вот каждый молодой человек, получивший в руки ружье, делающее его властителем над многими жизнями на земле, в воздухе, в воде, должен ясно сознавать, что он идет в природу, в мир зверей, птиц и рыб не хищным истребителем, а умным хозяином. Нетрудно запомнить простые охотничьи запреты, но мало хранить их в уме. Надо сердцем постигнуть мудрое устройство природы, ее силу и ее хрупкость, могущество ее законов и ее незащищенность.
Книга «Бемби» — сказка. Животные тут разговаривают, рассуждают, чувствуют, как будто они наделены человеческой душой. Но сказка эта очень правдива, она написана с точным научным и вместе поэтическим знанием жизни природы, жизни леса, жизни зверья. Эта добрая книга воспитывает сердце. Трудно представить, чтобы молодой человек, узнавший историю Бемби, вошел в лес холодным и алчным губителем всего, что без разбору попадается пол руку, чтобы он без толку и смысла отнял жизнь у дышащего, радующегося солнцу существа. Нет, он не употребит во зло свою силу против малых сих, он будет Охотником с большой буквы — сильным, волевым, выносливым, не боящимся тягот, добрым и мудро бережным к окружающему человеком. Он будет таким всегда и со всеми, независимо от того, с ружьем или без ружья идет он по жизни.
БЕМБИ
Он появился на свет в дремучей чащобе, в одном из тех укромных лесных тайников, о которых ведают лишь исконные обитатели леса.
Его большие мутные глаза еще не видели, его большие мягкие уши еще не слышали, но он уже мог стоять, чуть пошатываясь на своих тонких ножках, и частая дрожь морщила его блестящую шкурку.
- Что за прелестный малыш! - воскликнула сорока. Она летела по своим делам, но сейчас разом обо всем забыла и уселась на ближайший сучок. - Что за прелестный малыш! - повторила она.
Ей никто не ответил, но сорока ничуть не смутилась.
- Это поразительно! - тараторила сорока. - Такой малютка - и уже может стоять и даже ходить! В жизни не видала ничего подобного. Правда, я еще очень молода, что вам, наверно, известно, - всего год, как из гнезда... Но нет, это поистине изумительно и необыкновенно! Впрочем, я считаю, что у вас, оленей, все изумительно и необыкновенно. Скажите, а бегать он тоже может?
- Конечно, - тихо ответила мать. - Но извините меня, пожалуйста, я не в состоянии поддерживать беседу. У меня столько дел... к тому же я чувствую себя немного слабой.
- Пожалуйста, не беспокойтесь, - поспешно сказала сорока. - У меня самой нет ни минутки времени. Но я так поражена!.. Подумать только, как сложно проходят все эти вещи у нас, сорок. Дети вылупляются из яиц такими беспомощными! Они ничего, ну ничего не могут сделать для себя сами. Вы не представляете, какой за ними нужен уход! И они все время хотят есть. Ах, это так трудно - добывать пропитание и следить, чтоб с ними чего не приключилось! Голова идет кругом. Разве я не права? Ну согласитесь со мной. Просто не хватает терпения ждать, пока они оперятся и приобретут мало-мальски приличный вид!
- Простите, - сказала мать, - но я не слушала.
Сорока улетела. "Глупое создание! - думала сорока. - Удивительное, необыкновенное, но глупое".
Мать не обратила никакого внимания на исчезновение сороки. Она принялась мыть новорожденного. Она мыла его языком, бережно и старательно, волосок за волоском, вылизывая шкурку сына. И в этой нежной работе было все: и ванна, и согревающий массаж, и ласка.
Малыш немного пошатывался. От прикосновений теплого материнского языка им овладела сладкая истома, он опустился на землю и замер. Его красная, влажная, растрепанная шубка была усеяна белыми крапинками, неопределившееся, детское лицо хранило тихое, сонное выражение.
Лес густо порос орешником, боярышником и бузиною. Рослые клены, дубы и буки зеленым шатром накрывали чащу; у подножий деревьев росли пышные папоротники и лесные ягоды, а совсем внизу ластились к смуглой, бурой земле листочки уже отцветших фиалок и еще не зацветшей земляники.
Свет раннего солнца проникал сквозь листву тонкими золотыми нитями. Лес звенел на тысячи голосов, он был весь пронизан их веселым волнением. Без устали ворковали голуби, свистели дрозды, сухонько пощелкивали синицы и звонко бил зяблик. В эту радостную музыку врывались резкий, злой вскрик сыча и металлическое гуканье фазанов. Порой всю многоголосицу заглушало звенящее, взахлеб, ликование дятла.
А в выси, над кронами деревьев, неумолчно гортанными голосами ссорились вороны и, прорезая их хриплое, назойливое бормотанье, долетали светлые, гордые ноты соколиного призыва.
Малыш не различал голосов, не узнавал напевов, он не понимал ни одного слова в напряженном и бурном лесном разговоре. Не воспринимал он и запахов, которыми дышал лес. Он чувствовал лишь нежные, легкие толчки, проникавшие сквозь его шубку, в то время как его мыли, обогревали и целовали. Он вдыхал лишь близкое тепло матери. Тесно прижался он к этому мягкому, ароматному теплу и в неумелом голодном поиске отыскал добрый источник жизни.
И пока сын пил из нее благостную влагу, мать тихо шептала: «Бемби». Она вскидывала голову, прядала ушами и чутко втягивала ноздрями воздух. Затем, успокоенная и счастливая, целовала своего ребенка.
- Бемби, - говорила она, - мой маленький Бемби!
***
Ранней летней порой воздух тих, деревья стоят недвижно, простирая руки-ветви к голубому небу, и молодое солнце изливает на них свою щедрую силу.
Белые, красные, желтые звездочки усеяли живую изгородь кустарника. А другие звездочки зажглись в траве. Сумеречная лесная глубь сверкает, пылает всеми красками цветения.
Лес крепко и остро благоухает свежей листвой, цветами, влажной землей, юными нежно-зелеными побегами. Все звонче и богаче его многоголосье; погуд пчел, жужжанье ос, низкий звук шмелиной трубы влились в лесной оркестр. Первая пора детства Бемби...
Бемби шел за матерью по узкой тропе, пролегавшей между кустами. Это было приятное путешествие. Густая листва, уступая дорогу, мягко колотила его по бокам. Ему то и дело мерещились неодолимые преграды, но преграды рушились от одного его прикосновения, и он спокойно шел дальше. Тропинок было не счесть, они во всех направлениях исчертили лес. И все они были знакомы его матери. Когда Бемби остановился перед непроницаемой зеленой стеной жимолости, мать мгновенно отыскала лаз.
Бемби так и сыпал вопросами. Он очень любил спрашивать. Для него не было большего удовольствия, чем задавать вопросы и выслушивать ответы матери. Бемби казалось вполне естественным, что вопросы возникают у него на каждом шагу. Он восхищался собственной любознательностью.