— И во всем этом — старая глупость, — импульсивно воскликнул грек. — Лишь то, до чего мы не можем добраться, остается таким, каким было дано нам.
Египтянин кивнул и продолжал.
— Еще немного, братья, еще немного, прежде чем я обращусь к собственной истории. То, что мы идем увидеть, будет выглядеть еще возвышеннее в сравнении с тем, что есть и что было. Записи показывают, что Мизраим нашел Нил во владении эфиопов, пришедших туда из африканской пустыни, людей богатого и фантастического гения, всецело преданного поклонению природе. Поэтический перс боготворил солнце как совершеннейший образ Ормузда, своего бога; дети Дальнего Востока вырезали своих богов из дерева и слоновой кости; но эфиопы без письменности, книг, без каких-либо механических искусств, успокаивали свою душу, поклоняясь животным, птицам и насекомым, посвящая кошку — Ра, быка — Исиде, жука — Птаху. Долгая борьба с их грубой верой закончилась ее принятием как религии новой империи. Тогда выросли могучие монументы, толпящиеся на берегу реки и в пустыне: обелиски, лабиринты, пирамиды и гробницы царей, перемежающиеся с гробницами крокодилов. Так низко пали сыны арийцев, братья!
Здесь впервые спокойствие изменило египтянину, и хотя лицо его оставалось бесстрастным, голос выдавал возбуждение.
— Но не презирайте слишком сильно моих соотечественников, — начал он снова. — Не все они забыли Бога. Быть может, вы помните, я говорил, что мы доверили папирусу все секреты нашей религии, кроме одного; о нем я и расскажу сейчас. Однажды нашим царем был фараон, увлекавшийся всяческими новшествами. Чтобы установить новую систему, он постарался окончательно изгнать из памяти старую. В те времена евреи были нашими рабами. Они были привержены своему Богу, и, когда преследования стали невыносимыми, Бог освободил их таким способом, который никогда не будет забыт. Я обращаюсь к записям. Моисей пришел во дворец и потребовал разрешения для рабов, которых были тогда миллионы, оставить страну. Потребовал именем Господа Бога Израиля. Фараон отказался. Слушайте, что последовало за этим. Сначала все воды в озерах и реках, а равно в колодцах и сосудах, превратились в кровь. Монарх отказался. Тогда пришли жабы и покрыли всю землю. Он был тверд. Тогда Моисей бросил пепел в воздух, и чума пала на египтян. Затем все стада, кроме тех, что принадлежали евреям, вымерли. Саранча пожрала всю зелень в долинах. В полдень пала тьма столь непроницаемая, что светильники не могли гореть. Наконец, ночью умерли все первенцы египетские, не исключая и дома фараонова. Тогда он сдался. Но когда евреи ушли, он послал армию в погоню за ними. В последний момент море разделилось, так что беглецы прошли посуху. Когда же преследователи ринулись вслед, волны вернулись и потопили всех: лошадей, пеших, колесницы и царя. Ты говорил об откровении, Гаспар…
Голубые глаза грека сверкнули.
— Я слышал эту историю от еврея, воскликнул он. — Ты подтверждаешь ее, Балтазар!
— Да, но моими устами говорит Египет, а не Моисей. Я перевожу записи на мраморе. Жрецы того времени записали своим способом все, что произошло, и откровение осталось жить. Теперь я подхожу к незаписанной тайне. От дней несчастного фараона в моей стране, братья, было две религии: одна — тайная, другая — явная; одна со многими богами, которой учили народ, другая — с единым Богом, известная только жрецам. Возрадуйтесь же со мной, братья! Все наслоения множества народов, все опустошения царей, все уловки врагов, все перемены времен оказались тщетны. Как семя под горой ждет своего часа, так сияющая Истина жила, и теперь — теперь пришел ее день!
Широкая грудь индуса затрепетала от восторга, а грек воскликнул:
— Мне кажется, поет сама пустыня.
Египтянин отпил воды из меха и продолжал:
— Я родился в Александрии, князем и жрецом, и получил образование, обычное для моего класса. Но очень рано зародилось во мне недовольство. Частью моей веры было то, что после смерти и разрушения моего тела душа снова начнет развитие от низших форм до человека — высшей и последней формы своего существования, и смертная жизнь не оказывает никакого влияния на этот путь. Когда я услышал о персидском Царстве Света — рае за мостом Чиневат, по коему могут пройти только праведные, — эта мысль стала преследовать меня так, что днем и ночью я трудился, сравнивая идеи Вечного Переселения Душ и Вечной Жизни на Небе. Если, как учили меня, Бог справедлив, то почему нет различия между дурным и праведным? Наконец, мне стал ясен естественный вывод из закона, к которому я свел чистую религию: смерть — только точка разделения, в которой порочные оставляются, а благочестивые возвышаются до верховной жизни. Не нирвана Будды или негативный покой Брахмы, о Мельхиор; не лучшие условия ада, что только и позволяет олимпийская вера, о Гаспар; но жизнь — жизнь активная, радостная, бесконечная — ЖИЗНЬ С БОГОМ! Открытие повлекло за собой новые вопросы. Почему Истина должна храниться в тайне от всех, кроме жрецов? Причины для этого исчезли. Философия наконец принесла нам терпимость. В Египте царствует не Рамзее, а Рим. Однажды я вышел в лучший и многолюднейший квартал Александрии и начал проповедовать. Меня слушали люди Запада и Востока. Ученые, направлявшиеся в библиотеку, жрецы из Серапеума, досужие посетители Музея, завсегдатаи скачек, жители загородного Ракотиса — множество народа останавливалось послушать меня. Я проповедовал о Боге, Душе, Добре и Зле, о Небе как награде за праведную жизнь. Тебя, о Мельхиор, побили камнями, мои же слушатели сначала заинтересовались, потом начали смеяться. Я попытался снова — они высмеивали меня в эпиграммах, поднимали на смех Бога и омрачали мое Небо своими издевательствами. Не вдаваясь в подробности, скажу, что моя попытка провалилась.
Индус глубоко вздохнул и сказал:
— Враг человека — человек, брат мой.
Балтазар погрузился в молчание.
— Много раздумий посвятил я причинам своей неудачи и наконец понял, — сказал он. — Вверх по реке, в дне пути от города, расположена деревня пастухов и садовников. Я взял лодку и отправился туда. Вечером я созвал людей, мужчин и женщин, беднейших из бедных. Я проповедовал им точно так же, как проповедовал в Александрии. Они не смеялись. На следующий вечер я говорил снова, они поверили и возрадовались, и понесли весть о новом учении. На третий вечер была образована община для молитв. Тогда я вернулся в город.
Плывя по реке под звездами, которые никогда не казались такими яркими и близкими, я сделал вывод из первого урока: чтобы изменить жизнь, иди не к великимим и богатым, а к тем, чья чаша счастья пуста, — к бедным и смиренным. И тогда был составлен план, которому я решил посвятить свою жизнь. Прежде всего я поместил свою огромную собственность таким образом, чтобы она приносила надежный доход, который всегда можно будет использовать для облегчения страданий. С этого дня, братья, я путешествовал вверх и вниз по Нилу, по деревням и племенам, проповедуя Единого Бога, праведную жизнь и награду на Небесах. Я делал добро, и не мне судить, много ли сделал. Знаю также, что сейчас мы идем искать часть мира, готовую для принятия Его.
Худые щеки говорящего окрасились румянцем, но он справился с чувствами и продолжал:
— Так прошли годы, братья, и их омрачала только одна мысль: когда я уйду, что будет с начатым делом? Неужели оно закончится вместе со мной? Много раз я мечтал об организации, создание которой достойно увенчало бы мои труды. Не буду скрывать от вас, что пытался создать ее и потерпел неудачу. Братья, мир находится сейчас в таком состоянии, что для восстановления древней Мизраимовой веры реформатор должен иметь более, чем человеческое произволение, он должен не просто прийти с именем Господним — он должен быть способен доказать слова Его, он должен явить все говоримое, даже Бога. Рассудок человеческий столь отягощен мифами и системами, столько ложных божеств толпится повсюду: на земле, в воздухе, в небе; настолько пронизали они все вокруг, что возвращение к первой религии может быть достигнуто только кровавыми тропами, через поля мучений. Говоря другими словами, новообращенные должны быть готовы не только воспеть, но и умереть за свою веру. А кто в наше время может воздвигнуть веру людей на такую высоту, если не Сам Бог? Чтобы спасти расу — я не хочу сказать: уничтожить ее — чтобы спасти расу, Он должен еще раз провозгласить Себя: ОН ДОЛЖЕН ПРИЙТИ НА ЗЕМЛЮ.
Сильное чувство охватило всех троих.
— Но разве не для того идем мы, чтобы найти Его? — воскликнул грек.
— Вы понимаете, почему мне не удалось создать организацию, — говорил египтянин, когда чувства улеглись. — Со мной не было Божьего соизволения. Сознание того, что труды мои должны будут исчезнуть, делало меня несчастным. Я верил в молитву, и чтобы сделать свои просьбы чистыми и убедительными, ушел с больших дорог — я пошел туда, где не было людей, где обитал только Бог. За пятый порог, за слияние рек в Сеннаре, за Бахр эль Абиад направил я свой путь в неизведанную Африку. Там по утрам синие, как небо, горы бросают прохладные тени на западные пустыни и таянием снегов питают большое озеро у своего восточного подножия. Озеро это — мать великой реки. Больше года гора давала мне приют. Плоды пальм питали мое тело, а молитва — мой дух. Однажды ночью я гулял по роще на берегу маленького моря. «Мир гибнет. Когда Ты придешь? Почему мне не дано увидеть спасения, Боже?» Так я молился. Прозрачная, как стекло, вода сверкала звездами. Одна из них вдруг покинула свое место, поднялась к поверхности и засияла невыносимо для глаз. Затем она двинулась ко мне и остановилась над головой так низко, что я мог бы дотянуться до нее руками. Я упал и спрятал лицо. Неземной голос сказал: «Твои праведные труды победили. Будь благословен, сын Мизраима! Спасение грядет. С двумя другими из отдаленных частей мира ты увидишь Спасителя и засвидетельствуешь Его. Утром встань и иди навстречу им. И когда все вы придете в святой город Иерусалим, спрашивайте у людей: «Где рожденный Царь Иудейский? Ибо мы видели Его звезду на Востоке и присланы поклониться Ему». Доверься Духу, который поведет тебя».